Бросьте вы свои спички!.. (Сколько у вас осталось коробочек? Какцелых три даром отдали? Ах, ах, ах, какая непрактичная!) Едемте с нами, без спичек целый вагон муки привезете. Вам своими руками ничего делать не придетсядаю вам честное слово коммуниста: даже самым маленьким пальчиком не пошевельнете!
И хозяйка, ревниво (не ко мне, конечно, а к мыслимым «продуктам»).
Ах, Иося, разве это возможно! Кто же мне завтра посуду будет мыть, когда я на базар пойду за дрожжами! (Единственный, в этой семье, покупной «продукт».)
Сколько перемытой посуды и уже дважды вымытый пол! Чувство, что я определенно обращена в рабство. Негодная теща, в тон хозяйке, третирует. От моих вероломных Тезеев (хорошНаксос!) вот уже вторая неделяни слуху, ни духу.
У меня пока: 18 ф<<унтов>> пшена, 10 ф<<унтов>> муки, 3 ф<<унта>> свиного сала, янтарь и три куклы для Али. Грозят заградительными отрадами.
Разрываюсь от смеха и гнева. Вечер проходил как всегда. Входили, выходили, пошучивали, покуривали, обдумывали завтрашние набеги, подытоживали нынешние. Словом: мир. И вдруг: гром: Бог! Кто началне помню. Помню только свой голос:
Господа, если его нетза что же вы его так ненавидите?
А кто вам сказал, что мы Господа Бога ненавидим?
Или вы его слишком любите: вы неустанно о нем говорите.
Говорим, потому, что многие в эти пустяки еще верят.
Я первая! Дурой родилась, дурой помру.
(Это теща прорвалась.)
Левит, снисходительно:
Вы, мадам, это вполне объяснимое явление, все наши мамаши и папаши веровали, но вот (пожатие плечей в мою сторону)... что товарищ в таком молодом возрасте и еще имев возможность пользоваться всеми культурными благами столицы...
Теща:
Ну что ж, что из столицы? Вы думаете, у нас в Москве все нехристи, что ль? Да у нас в Москве церквей одних сорок сороков, да монастырей, да...
Левит:
Это пережитки буржуазного строя. Ваши колокола мы перельем на памятники.
Я:Марксу.
Острый взгляд:Вот именно.
Я:И убиенному Урицкому. Я, кстати, знала его убийцу.
(Подскок. Выдерживаю паузу.)
...Как же, вместе в песок играли: Каннегиссер Леонид.
Поздравляю вас, товарищ, с такими играми!
Я, досказывая:Еврей.
Левит, вскипая:Ну, это к делу не относится!
Теща, не поняв:Кого жиды убили?
Я:Урицкого, начальника петербургской Чрезвычайки.
Теща:И-ишь. А что, он тоже из жидов был?
Я:Еврей. Из хорошей семьи.
Теща:Ну, значит свои повздорили. Впрочем, это между жидами редкость, у них это, наоборот, один другого покрывает, кум обжегсясват дует, ей-Богу!
Левит, ко мне:Ну и что же, товарищ, дальше?
Я:А дальше покушение на Ленина. Тоже еврейка (обращаясь к хозяину, любезно). Ваша однофамилица: Каплан.
Левит, перехватывая ответ Каплана:И что же вы этим хотите доказать?
Я:Что евреи, как русские, разные бывают.
Левит, вскакивая:Я, товарищ, не понимаю: или я не своими ушами слышу, или ваш язык не то произносит. Вы сейчас находитесь на реквизиционном пункте, станция Усмань, у действительного члена Р. К. П., товарища Каплана.
Я:Под портретом Маркса...
Левит:И тем не менее вы...
Я:И тем не менее я. Отчего же не обменяться мнениями?
Кто-то из солдат:А это правильно товарищ говорит. Какая ж свобода слова, если ты и икнуть по-своему не смеешь! И ничего товарищ особенного не заявляли: только, что жид жида уложил, это мы и без того знаем.
Левит:Товарищ Кузнецов, прошу вас взять свое оскорбление обратно!
Кузнецов:Какое такое оскорбление?
Левит:Вы изволили выразиться про идейную жертвужид?!
Кузнецов: Да вы, товарищ, потише, я сам член К<<оммунисти>>ческой партии, а что я жид сказалу меня привычка такая!
ТещаЛевиту:Да что ж это вы, голубчик, всхорохорились? Подумаешь«жид». Да у нас вся Москва жидом выражается, и никакие ваши декреты запретные не помогут! Потому и жид, что Христа распял!
Хрисс-та-а?!!
Как хлыст полоснул. Как хлыстом полоснул. Как хлыстом полоснули. Вскакивает. Ноздри горбатого носа пляшут.
Так вы вот каких убеждений, Мадам? Так вы вот за какими продуктами по губерниям ездите! Это и к вам, товарищ, относится! Пропаганду вести? Погромы подстраивать? Советскую власть раскачивать? Да я вас!.. Да я вас в одну сотую долю секунды...
И не испугалась! А сын-то у меня на что ж? Самый что ни на есть большевик, почище вас будет. Ишьрасходился! Вот только змеем шипеть! Пятьдесят лет живу, такого страма...
Хозяйка:Мадам! Мадам! Успокойтесь! Товарищ Левит пошутил, товарищ всегда так шутит! Да вы сами посудите...
Сваха, отмахиваясь:И судить не хочу, и шутить не хочу. Надоела мне ваша новая жизнь! Был Николашабыли у нас хлеб да каша, а теперь за кашей за этойпрости Господи! как пес язык высуня 30 верст по грязи отмахиваем...
Кто-то из солдат:Николаша да каша? Эх вы, мамаша!.. А не пора ли нам, ребята, по домам? Завтра чем свет в Ипатовку надо.
Вернулись N и зять. Привезли муки, веселые. И на мою долю полпуда. Завтра едем. Едем, если сядем.
Стенька Разин. Два Георгия. Лицо круглое, лукавое, веснушчатое: Есенин, но без мелкости. Только что, вместе с другими молодцами, вернулся с реквизиции. Вижу его в первый раз.
Разин! Не я сказала: сердце вызвонило! (Сердце! Колокол! Только вот звонарей нет!)
Оговорюсь: мой Разин (песенный) белокур, с рыжевцой белокур. (Кстати, глупое упразднение буквы д: белокудр, белые кудри: и буйно и бело. А белокурчто? Белые куры? Какое-то бесхвостое слово!) Пугачев черен, Разин бел. Да и слово само: Степан! Сено, солома, степь. Разве черные Степаны бывают? А: Ра-зин! Заря, разлив, рази, Разин! Где просторно, там не черно. Чернотагуща.
Разиндо бороды, но уже с тысячей персияночек! И сразу рванулся ко мне, взликовал:
Из Москвы, товарищ? Как же, как же, Москву знаю! С самых этих семи холмов Москву озирал! Еще махонький был, стих про Москву учил:
Город славный, город древний,
Ты вместил в свои концы
И посады, и деревни,
И палаты, и дворцы...
Москвавсем городам мать. С Москвы все и пошлоцарство-то.
Я:Москвой и кончилось.
Он, сообразив и рассмеявшись:Это вы верно заметили.
Эх, Москва, Москва, Москва,
Золотая голова,
Запро-па-ща-я!
Пасху аккурат в Москве встречал. Как загудел это Иван-Великий-Колоколда в ответ-то емуда кажинная на свой голос-тода врозь, да в лад, да в лоб, да в тылуж и не знаю: чугун ли гудит, во мне ли гудет. Как в уме порешился, ей-Богу! Никогда мне того не забыть.
Говорим что-то о церквах, о монастырях.
Вы вот, товарищ, обижаетесь, когда на попов ругаются, монашескую жизнь восхваляете. Я против того ничего не говорю: не можешь с людьмииди в леса. На миру души не спасешь, сорок сороков чужих загубишь. Только, по совести, разве в попы да в монахи затем идут? За брюхом своим идут, за жизнью сладкой. Вроде как мы, к примеру, на реквизицию, ей-Богу! А Бог-то при чем? Бога-то, на святость ту глядя, с души воротит. Изничтожил бы он свой мир, кабы мог! Нет, ты мне Богом не заслоняйся! Богсвет: всю твою черноту пропущает. Ни он от тебя черней, ни ты от него не белей. И не против Бога я, товарищ, восстаю, а против слуг его: рук неверных! Сколько через эти руки от него народу отпало! Да разве у всех рассудок есть? Вот, хотя бы отец мой, к примеру, как началось это гонение, он сразу рассудил: с больной головы да на здоровую валят. Поп, крысий хвост, нашкодилБога вешать ведут. Не ответствен Бог за поповский зоб! И сами, говорит, премного виноваты: попа не чтили, вот он и сам себя чтить перестал. А как его чтить-то? Я, барышня, ихнего брата в точности превзошел. Кто первый вор? Поп. Обжора? Поп. Гулена? Поп. А напьется, только вот разве барышни вы, объяснить-то вам неприлично...
Ну а монахи, отшельники?
А про монахов и говорить нечего, чай, сами знаете. Слова постные, а языком с губ скоромную мысль облизывают. Раскрои ему черепушку: ничего, окромя копченых там да соленых, да девок, да наливок-вишневок не удостоверишь. Вот и вера вся! Монашеское житие! Души спасение!
А в Библии, помните? Из-за одного праведника Содом спасу? Или не читали?