N! Вы бы хотели сейчас быть в Вене? Этогостиница, сейчас 1912 г., выгляните, живая, школьная, ночная Вена... и «Wienerblut»...
И он, протяжно:
Ах, я ничего не знаю, Маринушка!
Просыпаюсь с солнцем. Быстро влезаю в свое широченное красное платье (цвета cardinalпожар!). Пишу записку N. Осторожно открываю дверь ио, ужас! огромная двухспальная кровать, и на нейспящие. Отступаю. Потом, внезапно решившись, большими тихими шагами направляюсь к противоположной двери, уже нажимаю ручку...
Да что же это такое?!
На кровати сидящий мужчинавсклокоченная голова, расстегнутый ворот, смотрит.
И я, вежливо:
Это я. Я случайно ночевала здесь и иду домой.
Но, товарищ!..
Ради Бога, извините. Я не думала, что... Я думаю, что... Я, очевидно, не сюда попала...
И, не пережидая реплики, исчезаю.
(NB! Именносюда!)
Потом слышала от N.: спящий принял меня за красное привидение. Призрак Революции, исчезающий вместе с первыми лучами солнца!
Рассказывая, безумно смеялся.
Только сейчас, пять лет спустя, по достоинству оцениваю положение: единственное, что я догадалась сделать, попав в коммуну, это попасть в чужую спальню, единственноевопреки всем призывам г<<оспо>>жи Коллонтай и Kºу коммунистовнекоммунистического«Plus royaliste que le Roi!»
(Пометка весной 1923 г.)
Воин Христов
Раннее утро. Идем с Алей мимо Бориса и Глеба. Служба. Всходим, вслед за какой-то черной старушкой, по ступеням белого крыльца. Храм полон, от раннего часа и тишины впечатление заговора. Через несколько секунд явственно ушами слышу:
...Итак, братья, ежели эти страшные вести подтвердятся, как я только о том проведаю, ударит звонарь в колокол, и побегут по всем домам гонцы-посланцы, оповещая всех вас о неслыханном злодеянии. Будьте готовы, братья! Враг бодрствует, бодрствуйте и вы! По первому удару колокола, в любой час дня и ночивсе, все в храм! Встанем, братья, грудью, защитим святыню! Берите с собой малолетних младенцев ваших, пусть мужчины не берут оружия: возденем голые руки горй, с знаком молитвы, посмотримдерзнут ли они с мечом на толпу безоружных!
А ежели и это свершитсячто ж, ляжем все, ляжем с чувством исполненного долга на ступенях нашего храма, до последней капли крови защищая Господа нашего и Владыку Иисуса Христа, покровителей храма сего и нашу несчастную родину.
...Набат будет частый, дробный, с явственными перерывами... Поясняю вам сие, братья, для того, чтобы вы, спросонья, не спутали его с пожарным колоколом. Как услышите в неурочный час непривычный звон, так знайте: зовет, зовет Господь! Итак, дорогие братья...
И мое торопливое в ответ: «Дай Бог! Дай Бог, дай Бог!»
Москва. 19181919
О благодарности (Из дневника 1919 г.)
Когда пятилетний Моцарт, только что отбежав от клавесина, растянулся на скользком дворцовом паркете, и семилетняя Мария-Антуанэтта, единственная из всех, бросилась к нему и подняла его, он сказал: «Celle-je l'epouserai», и, когда Мария-Тереза спросила его, почему, «Par reconnaissance».
Скольких она и потом, Королевой Франции, поднимала с паркетавсегда скользкого для игроковчестолюбцевкутил, крикнул ли ей кто-нибудьpar reconnaissance«Vive la Reine!» когда она в своей тележке проезжала на эшафот.
Reconnaissanceузнавание. Узнаватьвопреки всем личинам и морщинамраз, в какой-то час узренный, настоящий лик.
(Благодарность.)
Я никогда не бываю благодарной людям за поступкитолько за сущности! Хлеб, данный мне, может оказаться случайностью, сон, виденный обо мне, всегда сущность.
Я беру, как я даю: слепо, так же равнодушная к руке дающего, как к своей, получающей.
Человек дает мне хлеб. Что первое? Отдарить. Отдарить, чтобы не благодарить. Благодарность: дар себя за благо, то есть: платная любовь.
Я слишком чту людей, чтобы оскорблять их платной любовью.
Оскорбительно для меня, следовательно и для другого.
Добрая воля, направленная на меня, никогда ничего не предрешала. Личность (направленность на меня) дара, в моем восприятии дара, отсутствует. Я благодарна не за себя и не за соседа, я благодарна.
Меня не купишь. В этом вся суть. Меня можно купить только сущностью. (То естьсущность мою!) Хлебом вы купите: лицемерие, лжеусердие, любезность, всю мою пену... если не накипь.
Купитьоткупиться. От меня не откупишься.
Купить меня можнотолько всем небом в себе! Небом, в котором мне может быть даже не будет места.
Благодарна я вне-лично, то есть лишь там, где я, помимо доброй воли человека и без его ведома, могу взять сама.
Отношение не есть оценка. Это я устала повторять. Оттого, что ты мне дал хлеба, я может быть стала добрее, но ты от этого не стал прекрасней.
Поступок не есть отношение, отношение не есть оценка, оценка (критиком, например. Блока) не есть сущность (Блок).
Сущностьумысел, слышна только слухом.
Кусок хлеба от противного человека. Удачный случай. Не больше.
Ем ваш хлеб и поношу. Да.
Только корыстьблагодарна. Только корысть мерит целое (сущность) по куску, данному ей. Только детская слепость, глядящая в руку, утверждает: «Он дал мне сахару, он хороший». Сахар хороший, да. Но оценивать сущность человека по сахарам и «чаям», от него полученным, простительно только детям и прислугам: инстинкту.
Да и то нет: мы часто наблюдаем собак, предпочитающих господина своего, ничего не дающего, кухарке, кормящей.
Отождествлять источник благ с благами (кухаркус мясом, дядю с сахаром, гостяс чаевыми) признак полной неразвитости души и мысли. Существо, не пошедшее дальше пяти чувств.
Собака, любящая за то, что гладят, выше кошки, любящей за то, что гладят, и кошка, любящая за то, что гладят, выше ребенка, любящего за то, что кормят. Все дело в степенях.
Так, от простейшей любви за сахарк любви за ласкук любви при видек любви не видя (на расстоянии), к любви, невзирая (на нелюбовь), от маленькой любви зак великой любви вне (меня)от любви получающей (волей другого!) к любви берущей (даже помимо воли его, без ведома его, против воли его!)к любви в себе.
Чем старше мы, тем большего мы хотим: в младенчестветолько сахара, в юноститолько любви, в староститолько (!) сущности (тебя вне меня).
Чем меньше мы внешние блага ценим, тем легче мы их даем и берем, тем меньше мы за них благодарны.
(Практически: благодарность за хлеб (даяние) я допускаю только молчаливую. В явнойнечто устыжающее дающего, какой-то укор.)
Радость хлебувот лучшая благодарность! Благодарность, кончающаяся с последним глотком в пищевод.
Неужели эта частность, малость, подразумеваемость (для меня)датьнеминуемо должна вырасти в какую-то гору, из-за приставки: мне.
Я-то ведь знаю, как дают: слепо! И я разве сама стерплю, чтобы меня благодарили за хлеб? (За стихи не стерплю, вот что!)
Хлебразве это я?! Стихи (случайность песенного дара)разве это я?!
Я, это под небом, одна. Отойдите и благодарите.
Я не хочу низко думать о людях. Когда я даю человеку хлеб, я даю голодному, то есть пищеводу, то есть не ему. Его душа здесь ни при чем. Я могу дать любомуи не я даю: любой. Хлеб сам себя дает. И я не хочу верить, чтобы любой, давая моему пищеводу, требовал за это c моей (или моей) души.
Но не пищевод дает: душа! Нет, рука. Эти дары не личны. Странно предпочитать один желудок другому, а если и предпочитатьто более голодный. Более голодный, на сегодня, мой (твой). Я за это не ответственна.
Так, установив дающего (руку) и получающего (пищевод)странно требовать одному куску мяса от другого куска мяса... благодарности.
Души благодарны, но души благодарны исключительно за души. Спасибо за то, что ты есть.
Все остальноеот меня к человеку и от человека ко мнеоскорбление.
Дать, это не действенность наша! Не личность наша! Не страсть! Не выбор! Нечто, принадлежащее всем (хлеб), следовательно (у меня его нет) у меня отобранное, возвращается (через тебя) ко мне (через меняк тебе). Хлеб нищемувосстановление прав.