Если бы мы давали кому мы хотим, мы были бы последние негодяи. Мы даем тому, кто хочет. Его голод (воля!) вызывает наш жест (хлеб). Дано и забыто. Взято и забыто. Никакой связи, никакого родства. Дав, отмежевываюсь. Взяв, отмежевываюсь.
Без последствий.
Так зачем же мне тебе давать?
Чтобы не быть подлецом.
Помню гимназисткойв проходном церковном дворенищий. «Подайте, Христа ради!»Миную. «Подайте, Христа ради!»Продолжаю идти. Он, забегая:«Не ради Богатак хошь ради черта!»
Почему дала? Вознегодовал.
Хлеб. Жест. Дать. Взять. Этого не будет там. Поэтому все, возникающее из дать и взятьложь. Сам хлебложь. Ничто, построенное на хлебе, не уцелеет (замешенное на дрожжахне взойдет). Опара наших хлебных чувств при хладной температуре Бессмертия неминуемо опадет.
Не стоит и замешивать.
Братьстыд, нет, даватьстыд. У берущего, раз берет, явно нет; у дающего, раз дает, явно есть. И вот эта очная ставка есть с нет...
Давать нужно было бы на коленях, как нищие просят.
К счастью, этим стыдом даяния награждены только нищие. (Деликатность их дара!) Богатые ограничиваются минутной заминкой докторского гонорара.
Благодарность: от любования до опрокинутости.
Я могу любоваться только рукой, отдающей последнее, следовательно: я никогда не могу быть благодарной богатым.
...Разве что за робость их, виноватость их, сразу делающую их невинными.
Бедный, когда дает, говорит: «Прости за малость». Смущение бедного от «больше не могу». Богатый, когда дает, ничего не говорит. Смущение богатого от «больше не хочу».
Дать, это настолько легче, чем братьи настолько легче, чем быть.
Богатые откупаются. О, богатые безумно боятсяне Революции, так Страшного Суда. Я знаю мать, покупающую молоко чужому (больному!) ребенку только для того, чтобы не погиб ее собственный (здоровый). Богатая мать, спасая чужого ребенка от смерти (достоверной), только выкупает своего у смерти возможной. («Умолить судьбу!»)
Я смотрю в исток поступка, в умысел его. Это молоко ей, богатой матери, на Страшном Суде потечет смолой.
Благотворительность. Поликратов перстень.
Дар нищего (кровный, последний!) безличен. «Бог дает». Дар богатого (излишек, почти отброс) имеет имя, отчество, фамилию, чин, звание, род, день, час, число. Ипамять. Дала правая, а помнят обе.
Нищий, подав из руки в руку, забыл. Богатый, выславший через прислугу, помнит. И, если вдуматься, понятно: некий оправдательный материал для Страшного Суда.
Гадательный материал.
Москва, июль 1919
Отрывки из книги «Земные приметы»
Таинственная скука великих произведений искусства, одних уже наименований их: Венера Милосская, Сикстинская Мадонна, Колизей, Божественная Комедия (исключение Музыка. «Девятая симфония», это всегда вздымает!).
Точно на них пудами навязла скука всех их читателей, чтителей, попечителей, толкователей...
И таинственное притяжение мировых имен: Елена, Роланд, Цезарь (включая сюда и творцов вышеназванных творений, если имена их пребыли).
Сказанное относится к звуку имен их, к моему слуховому восприятию. Касательно же сущностиследующее:
Творению я несомненно предпочитаю Творца. Возьмем Джоконду и Леонардо. Джокондаабсолют, Леонардо, нам Джоконду давшийвеликий вопросительный знак. Но может быть, Джоконда и есть ответ Леонардо? Да, но не исчерпывающий. За пределами творения (явленного!) еще целая безднаТворец: весь творческий Хаос, все небо, все недра, все завтра, все звезды, все, обрываемое здесь земною смертью.
Так абсолют (творение) превращается для меня в относительность: вехи к Творцу.
Но это уничтожение искусства!
Да. Искусство не самоцель: мост, а не цель.
Произведение искусства отвечает, живая судьба спрашивает (тоска рожденного по воплощению в искусстве!). Произведение искусства, как совершенное, приказует, живая судьба, как несовершенное, просит. Если ты хочешь абсолюта, иди к Венере Милосской, МадоннеСикстинской, УлыбкеЛеонардовской, если ты хочешь дать абсолют (ответить!), иди к Афродитепросто, Мариипросто, Улыбкепросто: минуя толкованиек первоисточнику, т. е. делай то же, что делали творцы этих творений, безымянных или именных.
Этим ты не умаляешь ни Гёте, ни Леонардо, ни Данте. Твоя немота перед нимитвоя дань им. Что можно ответить на исчерпывающий ответ? Молчишь.
Но если ты рожден в мирдавать ответы, не застывай в блаженном небытии, не так творили и не этого, творя, хотели Гёте, Леонардо, Данте. Быть опрокинутымда, но уметь и встать: припавоторваться, пропаввоскреснуть.
Коленопреклонисьи иди мимо: в мир нерожденный, несотворенный и жаждущий.
В этой отбрасывающей силе и есть главная сила великих произведений искусства. Абсолют отбрасываетк созданию абсолютов же! В этом и заключается их действенность и вечная жизнь.
Но между Джокондой (абсолютным толкованием Улыбки) и мною (сознанием этой абсолютности) не только моя немота, еще миллиарды толкователей этого толкования, все книги о Джоконде написанные, весь пятивековой опыт глаз и голов, над ней тщившихся.
Мне здесь нечего делать.
Абсолютна, свершена, совершенна, истолкована, залюблена.
Единственное, что можно перед Джокондойне быть.
«Но Джоконда улыбкойспрашивает!» На это отвечу: «Вопрос ее улыбкии есть ответ ее». Неизбежность вопроса и есть абсолют ответа. Сущность улыбкивопрос. Вопрос дан в непрерывности, следовательно дана сущность улыбки, ответ ее, абсолют ее.
Толковать Улыбку (Джоконду) ученым, художникам, поэтам и царямбессмысленно. Дана Тайна, тайна как сущность и сущность как тайна. Дана Тайна в себе.
Любитьвидеть человека таким, каким его задумал Бог и не осуществили родители.
Не любитьвидеть вместо него: стол, стул.
Дочь, у которой убили отцасирота. Жена, у которой убили мужавдова. А мать, у которой убили сына?
Всегда крещусь, переезжая через реку. Подумать не успев. Любопытно, есть ли в народе такая примета? Если нет, значитбыла.
Родство по крови грубо и прочно, родство по избраниютонко. Где тонко, там и рвется.
«Я вас не оставлю!» Так может сказать только Богиди мужик с молоком в Москве, зимой 1918 г.
Я и Театр:
Я принадлежу к тем зрителям, которые, по окончании мистерии, разрывают на части Иуду.
Вся тайна в том, чтобы сто лет назад видеть, как сегодня, и сегоднякак сто лет назад.
(Уничтожение... я хотела написать: пространства. Нет, времени. Но «время» не мыслишь иначе как: расстояние. А «расстояние»сразу версты, столбы. Стало быть: версты, это пространственные годы, равно как годэто во времениверста.
Так или иначе, но перемещать годы и верстынужно.)
Верста: уводящая! Насколько это лучше «исходящей» (о «входящей» уже не говорю: вошлатак осталась!).
Любовькак заговор:
Zur rechten Zeit,
Am rechten Ort,
Der rechte Mann
Das rechte Wort.
И главноеWort! Zeit, Ort, Mannуступаю.
Когда я уезжаю из города, мне кажется, что он кончается, перестает быть. Так о Фрейбурге, например, где я была девочкой. Кто-то рассказывает: «В 1912 г., когда я, проездом через Фрейбург...» Первая мысль: «Неужели?» (То есть неужели он, Фрейбург, есть, продолжает быть?) Это не самомнение, я знаю, что я в жизни городовничто. Это не: без меня?!, а: сам по себе?! (То есть: он действительно есть, вне моих глаз есть, не я его выдумала?)
Когда я ухожу из человека, мне кажется, что он кончается, перестает быть. Так и о Z, например. Кто-то рассказывает: «В 1917 г., когда я встретился с Z»... Первая мысль: «Неужели?» (То есть: неужели он, Z, есть, продолжает быть?) Это не самомнение, я знаю, что я в жизни людейничто...
«Кончается, перестает быть». Здесь нужно различать два случая.
Первый:
Сильно ожитые (оживленные? выжатые?) мною люди и города пропадают безвозвратно: как проваливаются. Не гулкие Китежи, глухие Геркуланумы.
Города и люди же, лишь беглым игралищем мне служившиезастывают: на том самом месте, на том самом жесте. Стереоскоп.
Когда я слышу о первых, я удивляюсь: неужели стоит?