«Все-таки съезжу в Рашков! решил Макс. Надо же хоть что-то хорошее сделать. Сколько той жизни осталось?»
Он задумался, что будет, если он и правда внезапно умрет, его где-нибудь здесь похоронят, а Рашель даже не узнает, куда он подевался. Само собой, его обчистят, не только деньги заберут, но и паспорт, и билет на пароход. Рашель, конечно, год-два подождет, а потом, наверно, замуж выйдет. Не вечно же она будет по нему траур носить. Макс представил себе, как она надевает шляпу со страусиными перьями, приходит к раввину и говорит: «Я замуж собираюсь!» Вдруг подумал, что она может выйти за Мигеля Вилдера. Все время долдонит, что он очень интересный мужчина. Этот болван поселится в доме Макса, будет спать в его кровати, наверно, будет даже его подштанники носить Как это мама говорила, царство ей небесное? Жизньэто танец на могилах. И что ему делать? Свиток Торы у переписчика заказать? Пожертвовать все деньги обществу, которое бумажные цветочки продает?
Вдруг он вспомнил о «святом человеке», которого Шмиль Сметана спас от тюрьмы. Пойти, что ли, дать ему пару рублей? Еще не очень поздно, тут в это время еще не спят
Макс отдавал себе отчет, что это безумие. С чего это он вдруг займется благотворительностью? Он, слава богу, здоров, помирать не собирается. И бедняков везде полно, всем не поможешь. Но его будто подтолкнула какая-то сила.
Он остановил еврейку в чепце.
Вы здесь живете, на этой улице?
Да, а что?
Где тут живет святой человек, забыл, как его зовут? Ребе. Он свадьбы устраивает.
Ребе? Свадьбы? Это вы про нашего раввина, что ли?
Ну да, про раввина.
Да вот тут, в десятом, на первом этаже. Видите балкон, где свет горит?
Спасибо большое.
В ворота и налево.
Макс Барабандер перешел через улицу и заглянул в ворота. Возле них горела маленькая керосиновая лампа. Немного постояв у ворот, он вошел во двор. Из окон падает свет, в нем видны мусорные баки и нужник с закрашенным окошком. Поздновато, но в доме еще работают. Слышен стрекот швейных машин, стук сапожного молотка, какой-то шум и жужжание, как на фабрике.
Макс уже позабыл, что есть люди, которые живут в подвалах. Но вот слева окошко над самой землей. Видна каморка с кривым потолком. На веревке сохнет белье, молодая женщина стелет постель на широкой деревянной скамье. Все очень грязное: подушка, простыня, покрывало. Девушка варит на плите картошку в глиняном горшке.
«Может, и к ним спуститься, дать пару рублей?»подумал Макс, но было страшно даже ступить на темную лестницу. Впрочем, та лестница, что вела наверх, к раввину, тоже совсем не освещалась.
Эх, живут, как сотню лет назад, проворчал Макс.
Поднявшись, он увидел, что тут несколько дверей. Постучался в одну, и она тотчас распахнулась. Макс увидел кухню с покрашенными в розовый цвет стенами. На изразцовой печи выстроились горшки, к потолку подвешена керосиновая лампа с жестяным абажуром. За столом сидела женщина и что-то писала. Рядом, на узкой кровати, примостилась девушка, напротив нее, на сундуке, другая.
Где тут живет святой человек? спросил Макс. Я имею в виду, где
Женщина за столом подняла голову в парике. Костистое лицо, впалые щеки, тонкая переносица. Серые глаза посмотрели на Макса вопросительно и слегка испуганно, но, кажется, она чуть заметно улыбнулась.
Вы к раввину?
Да, к раввину
Это мой муж, но сейчас его нет дома. Чего вы хотели? Вопрос какой-то?
А? Нет, нет.
Он внизу, в молельне. Хасидская молельня Нового города называется.
Стало быть, вы жена раввина?
Верно.
Да войдите уже и дверь закройте, сказала девушка, та, что сидела на кровати. В ее голосе прозвучали нетерпение и, похоже, насмешка.
Макс посмотрел на нее. Лет восемнадцать-девятнадцать, собранные в кок светлые волосы, ситцевое платье с высоким воротом и длинным рукавом. Ее лицо было ярко освещено, хотя сама она сидела в тени. Что-то в ней смутило Макса. Вид одновременно и провинциальный, и очень даже столичный, не хуже, чем у какой-нибудь парижанки или берлинки. Красивая девушка, особенно это заметно, потому что рядом, на сундуке, сидит другая. У той черты лица гораздо грубее, низкий лоб, толстые губы, очень густые, мужские брови. Волосычерные и кучерявые, как у негритянки. На плечах шаль. Кажется, вторая девушка пониже ростом и более крепкая, коренастая.
Макс закрыл за собой дверь и остановился на пороге, не зная, с чего начать. В таких случаях он всегда давал языку волю: пусть говорит что хочет.
Я не здешний, издалека, услышал он собственный голос. Зашел тут в ресторанчик в семнадцатом доме, и там один, Шмиль Сметана, рассказал про вашего мужа А вы, конечно, дочь, повернулся он к светленькой девушке. Или вы сестры? Этот Шмиль говорил, что у святого человека были, как бы это сказать, неприятности из-за Из-за свадьбы. Не беспокойтесь, я не сыщик. Ничего плохого вам делать не собираюсь, как раз наоборот. Узнал, что святой человек пострадал, и подумал, что у него, конечно, плохо с, так сказать, заработком Когда-то здесь мои родители жили, но они уже умерли. Не здесь, в Варшаве, а в Рашкове, это местечко в Люблинской губернии. Может, слышали? Вот я и приехал, так сказать, побывать на могиле предков. Но сам-то я варшавянин, жил тут когда-то, уже больше двадцати лет назад
Три пары глаз с удивлением уставились на него. Особенно пристально смотрела жена раввина. Светленькая девушка, казалось, сейчас рассмеется. Другая, темненькая, полная, изумленно открыла рот, показав длинные, кривые зубы. Женщина отложила перо.
Дождитесь мужа, он скоро вернется. Циреле, принеси стул гостю.
Чуть помедлив, светленькая девушка поднялась, открыла дверь в неосвещенную комнату, принесла оттуда стул и поставила посреди кухни.
Нет-нет, спасибо, возразил Макс. Не хочу сидеть. Знаете, как у меня мама говорила: лишь бы стоять крепко. Полдня и всю ночь просидел в поезде. Вторым классом ехал, но все равно надоело. Я тут в гостинице «Бристоль» остановился.
В «Бристоле»? удивилась Циреле. Это же целую кучу денег стоит!
Да что вы, какая там куча. Четыре рубля сутки.
Это двадцать восемь рублей в неделю!
Ну и что же? В Берлине я за сутки двенадцать марок платил. Это шесть рублей.
Так вы, значит, миллионер!
Циреле, не болтай глупостей! вмешалась мать. Кому Всевышний помогает, тот может все себе позволить
Шесть рублей в суткиэто сорок два в неделю! Откуда у вас столько денег? Где вы живете, в Америке?
Да, в Америке.
А мы тут сидим и мечтаем учителя найти, сказала Циреле. Русский язык хотим учить, да и польский тоже. Вчера приходил учитель, двадцать копеек за урок запросил. Три урока в неделюшестьдесят копеек, четыре злотых. Он бы за эти деньги нас обеих учил, но откуда столько взять? Это моя подруга, Лейча, указала Циреле на вторую девушку.
Лейча? Была у меня кузина Лейча. От оспы померла, не про вас будь сказано. Давно, лет тридцать назад.
Разве тогда оспу еще не умели лечить? спросила жена раввина.
В Рашковенет. Вы тоже на этой улице живете? повернулся Макс к Лейче.
Она открыла рот, чтобы ответить, но вдруг будто задумалась над этим простым вопросом. Потом заговорила медленно, запинаясь, как заика. Слова с трудом выбирались у нее изо рта:
Мы-тонет, мы на Простой живем. Из Вышкова переехали. Сперва папенька, а потом и мы все за ним: маменька, мой брат Йоэл, сестра Нойма и младшенькая наша
Кто ваш отец? Тоже раввин?
На губах Лейчи показалась улыбка.
Нет, он сват. Еще часами торгуем, а старший братецприказчик в магазине.
Если у вас отец сватовством занимается, что ж он вам жениха не найдет?
Жена раввина нахмурилась:
Она еще девушка молодая. Придет время, тогда и встретит своего суженого.
Приехал сюда, и все таким чужим кажется. Больше двадцати лет миновало, и вот я снова здесь! Заглянул в ресторанчик, а там этот Шмиль Сметана все и рассказал. Жалко, что ли, русским свиньям, если раввин свадебный балдахин поставит? Все по домам разошлись, но в гостиницу идтиэто совсем не то что к себе домой. Роскошный отель, но одному там тоскливо. Вот и подумал: зайду к святому человеку
У вас семья в Америке? спросила жена раввина.