Его тащили к дереву, возле которого в парадном уборе помощника вождя красовался Райкович. «Дурак ты, вот кто, и перья твои крашеные дурацкие», думал Воробей и попытался обернуться: что там с Шани Ботошем? Его тут же сильно дернули. «Вперед гляди!»заорал кто-то, но Воробей все же увидел, что в Шани Ботоша вцепились четверо, но все равно удерживают с трудом, туда-сюда болтаясь в зарослях бурьяна. Глухие выкрики, топот ног, то ускоряющийся, то замедленный, неровный, приближались. Воробей уже слышал за спиной прерывистое дыхание, казалось, оно обжигает ему шею.
Привязать к дереву бледнолицых псов! распорядился Райкович.
Делавары стали привязывать обоих пленников к деревуспинами друг к другу; ствол дерева разделял их, но прикрученные по бокам руки соприкасались. Ребят обмотали по меньшей мере стометровой веревкой, так что под конец они уже стали похожи на запеленатые мумии: виднелись только головы да бутсы.
От ворот раздался крик караульного:
Великий Вождь идет!
Индейцы, размахивая в воздухе боевыми мечами, разразились громогласным «ура!»
Хор мальчишеских голосов прорезал густой, бесстрастный бас Великого Вождя; Воробей краешком глаза увидел кремово-черную сутану, и тут же перед ним вырос Эдгар Бретц. Вокруг его рта играло странное подобие улыбки, но Воробей не мог определить, какая это улыбкадобрая? зловещая? Он не любил Эдгара Бретца.
Выньте кляп, приказал монах, и Кеси-Хайош выхватил у Воробья изо рта свой платок.
Он вопил, объяснил Кеси-Хайош Эдгару Бретцу.
Индейцы не вопят. Верно, сын мой? обратился к Воробью монахклассный наставники улыбнулся ему.
Я не индеец, сказал Воробей.
Вот как?! И кто же ты?
Никто! Мой отец все равно заберет меня отсюда!
Ну-ну, что уж ты так испугался? строго заметил Эдгар Бретц. Бледнолицые тоже бывают храбрыми. А ты сейчас пленник.
Воробей молчал. Монах приблизился к дереву, просунул палец между веревкой и грудью Воробья, проверяя, не слишком ли туго затянуто. Потом перешел к Ботошу.
Не очень туго? спросил его.
Нет, ваше преподобие, сказал Ботош.
Эдгар Бретц умолк, задумчиво обвел взглядом одичалый сад. Потом снял очки в золотой оправе, медленно, устало протер стекла, опять надел очки на нос, повернулся к Ботошу, посмотрел на растерянно моргающего мальчика с той же отрешенностью, с какой смотрел на сад, и без улыбки, но, впрочем, приветливо потрепал Шани по щеке.
Ну-с, сын мой, итак
Это прозвучало у него словно на уроке, когда он приступал к объяснению нового материала.
Делавары выжидательно следили за Великим Вождем, их напряженное ожидание, тайная боязнь, как бы он не смягчился, заставили Эдгара Бретца вновь собраться, и кто знает, из какого далёка вернулся он в этот миг Выпрямившись, окинув всех быстрым, коротким взглядом, он громко хлопнул в ладошихлопок прозвучал резко, совсем по-военномуи зашагал к забору, бросив на ходу:
Созываю Большой совет.
Делавары прекрасно слышали слова Эдгара Бретцаони все столпились вокруг него, однако, важничая, стали вполголоса передавать друг другу: «Большой совет Большой совет»
Это звучало здоровоБольшой совет! Воробей завистливо смотрел на украшенных индейскими перьями делаваров, он с радостью к ним присоединился бы. Повернув голову, чтобы Ботош вернее услышал его, он сказал:
Слыхал? У них Большой совет!
Ясное дело, слыхал, отозвался Ботош, и по его тону было понятно, что плевать он хотел и на Большой совет, и на все эти индейские побрякушки. Поп еще здесь, гляди не дрейфь!
Я-то нет. И до сих пор не дрейфил, хвастливо сказал Воробей. Стану я их бояться! Все равно отец заберет меня отсюда.
Ботош хмыкнул.
Ты что? спросил Воробей.
Ничего. Не очень жмет?
Колени только. Немного.
Ну-ка постой! Шани ближе притиснулся к дереву, его прикручивали так не в первый раз, он знал, что при этом надо стараться по возможности отгибаться от дерева, выпятить грудь; потом чуть сожмешься, и веревки ослабнут. А теперь как?
Теперь хорошо, сказал Воробей.
Ты этого монаха знаешь?
Да. Он был наставником в моем классе у цистерцианцев.
Это тот, который сказал, чтоб тебя не брали министрантом?
Угу.
У, сволочь! свистящим шепотом сказал Ботош. А еще погладил меня по щеке!
Парикмахер балансировал на стуле, корпусом слегка наклонился вперед, чтобы дотянуться до угла метелкой из перьев, а другую руку отставил назад, словно балерина.
Имей я столько клиентов, сколько здесь пауков, я был бы миллионером. Эта мысль пришлась ему по вкусу, он положил метелку. А что, Воробей? Опустим дверную решеткуи айда на Балатон. Это тебе не волосы немытые стричь!
И банджо с собой взяли бы! воодушевился Ботош.
Ясное дело Что это с тобой, а?
Последняя фраза относилась к Воробью.
Со мной ничего, поспешно ответил Воробей и безотчетно прикрыл ладонями лежавший перед ним исчерканный лист бумаги. Он сидел на вертящемся кресле, легонько покачивался и давно уже старательно выводил что-то на листочке карандашом.
А не влюблены ли вы часом, а, сударь?
Еще чего! вспыхнул Воробей. Вы уж скажете!
Но бумажку ту прячешь, не покажешь небось!
Какую бумажку?
Парикмахер весело гримасничал, смеялся. Ботош вскочил, оставив банджо в покое, бросился к Воробью, пытаясь выхватить у него бумажку. Мгновение спустя они уже катались по протертому маслом полу. Ботош хохотал во все горло, Воробей тоже пытался смеяться, однако крепко сжимал листок в кулаке, он не отдал бы его ни за что на свете.
А ну, кончайте, дьяволята! Переломаете мне тут все, и конец заведению, придется на старости лет в бродячие цирюльники записаться!
И парикмахер выругался от души. Впрочем, тут же втянул голову в плечи и, косясь на ребятишек, сказал покаянно:
Эх, чтоб меня! И поганый мой рот Вот опять сорвалось с языка! Ну, ничего, как-нибудь замолю грех, верно, мальцы?
Где щетка? мрачно спросил Ботош.
Нет, вы только поглядите, как оскорблен его преподобие!
Прошу прощения, но вы ведь позволите нам немножко почиститься?
Обиделся? спросил парикмахер огорченно и спрыгнул со стула.
Нет. Но так выражаться не подобает. Это сам святой отец сказал. Нехорошо.
От сдерживаемого смеха нос парикмахера ходил ходуном.
Ну ладно уж, больше не буду чертыхаться, вот те крест.
Он опять взобрался на стул.
Тьфу ты дьявол, бормотал он себе под нос, эдак я, того гляди, в монахи запишусь.
Воробей стоял возле корзины для мусора и рвал на мелкие клочки свою бумажонку. На ней он по крайней мере сто двадцать разсловно ему это было назначено в наказаниенаписал имя МЕЛИНДА, и прописными буквами, и маленькими, и печатными, и в завитках.
Наконец великая победа Мелинды, изорванная в клочья, оказалась в корзинке.
Ботош щеткой отчищал локоть Воробья.
Н-да, теперь хоть чисти, хоть не чисти, огорченно проговорил Воробей, поглядев на локоть куртки. Вот дурень, приспичило тебе здесь бороться!
Что, славно изгваздались? спросил парикмахер, наконец достав паутину.
Ничего, у тети Тэты есть такая жидкость, она нас отчистит, сказал Воробей, она и в прошлый раз справилась в два счета. Масляного пятна как не бывало. Ну, пошли!
Ботош, однако же, все не шел, топтался за спиной парикмахера.
Ну, чего тебе? спросил парикмахер и повернулся к нему, не сходя со стула. Мальчик был ему как раз до колен.
Мне бы очень хотелось, чтобы проговорил Ботош.
Чтобы что?
Чтобы вы меня выучили играть на банджо.
Святые отцы разрешат тебе?
Воробей ухмыльнулся.
А ты учиться не хочешь?
Мне слон на ухо наступил, гордо сказал Воробей. А вам, ваше преподобие?
Мне нет! сразу оживился Ботош. Насвистеть вам что-нибудь?
Давай, давай!
Ботош, раздув живот, старательно принялся насвистывать «Мчится по прериям ковбой молодой».
Ну, молодец, похвалил парикмахер, можешь считать себя уже банджистом.