И опять повернулся к стене, чтобы продолжить свое занятие.
Ребята побежали к тете Тэте.
А она не заругает? спросил Ботош.
Чего там! сказал Воробей. Только скорей, не то на литанию опоздаем.
Тете Тэте пришлось потрудиться, пока она оттерла пятна нашатырем.
Ну, бегите, я тоже приду на литанию, сказала она. Чтоб у меня красавчиками были!
Два героя со всех ног припустили к церкви Сердца Иисусова.
Около газового завода Ботош сказал:
Спорим, что я знаю, в кого ты влюбился!
Кто влюбился? Ты что, сдурел? бешено накинулся на друга Воробей, и уши у него запылали.
В сестренку того парня, которого Бандит отделал тогда и тебе пришлось у него прощения просить.
Нужны мне эти девчонки, соплячки несчастные! возмутился Воробей и как последний довод сообщил:Я даже имени ее не знаю!
Тут он, разумеется, покривил душой. С чего бы иначе сто раз начертал на том листочке «Мелинда»?
Из-за нее он и перед Райковичем заискивать стал. Воробей, вспомнив сейчас, даже вспыхнул. Это было гадко, отвратительно. Все стояли в коридоре, опираясь на синие шкафчики, Райкович жрал котлеты с хлебом; у него было две котлеты, две вкуснющие котлеты, а он их ел с таким деревянным лицом, словно это ему вовсе не в радость.
И кто у вас вождь? спросил Воробей, не замечая, что стоит перед Райковичем в самой подобострастной позе, даже не смея опереться спиною на шкафчик. Спрашивал он просто так, знал ведь прекрасно, что вождь делаваровМики Шнейдер, а Райковичего помощник.
Тайна нашего племени, сказал Райкович.
А как тебя по-индейски зовут? спросил Воробей, хотя знал и это, Райкович даже на тетрадках своих всюду пишет: «Хитрый Лис».
Хитрый Лис, сказал Райкович и вонзил зубы во вторую котлету. Вдруг он поглядел на Воробья, потом на котлету. Есть хочешь?
А, не хочу, сказал Воробей, умирая от голода.
На, поешь, сказал Райкович и протянул ему котлету, украшенную следами его зубов.
Вот спасибо! воскликнул Воробей; котлета не заслуживала той благодарности, какую он выразил голосом.
И хлеб бери, сказал Райкович и сунул ему в руку недоеденный кусок хлеба.
Воробей почувствовал, что кто-то на него смотрит. Принимать еду здесь не считалось зазорным. Те, что приходили в школу из окрестных сел, каждый день делились завтраками с городскими ребятами, кое у кого были уже постоянные партнеры, а мать Лаци Кеменя всегда давала сыну сразу два завтрака, знала, что один пойдет Шнецли. Словом, здесь это было делом обычным. Но, правда, Райкович и другие делавары никогда никому ничего не давали и ни у кого ничего не брали.
У стены напротив стоял Гундрум, засунув руки в карманы; он усмехался.
А полизать ему не хочешь? сказал он Воробью.
Чего не в свое дело суешься? в бешенстве крикнул Воробей.
Гундрум дернул плечом и отошел.
Тоже мне задается, дурак! сказал Воробей Райковичу. И что он только о себе воображает!
Райкович не ответил. Воробей растерянно стоял перед ним с котлетой и куском хлеба в руке и всматривался в загадочную прыщавую физиономию помощника вождя. «Почему он молчит, сказал бы уж хоть что-нибудь!»мучился Воробей. И тут, вместо того чтобы швырнуть Райковичу его поганую котлету прямо в морду, он сделал еще большую глупость. (Даже сейчас, у газового завода, Воробей, вспомнив, до ушей заливается краской.)
А вы новеньких в племя свое принимаете? спросил он.
Райкович оглядел его с головы до ног и с откровенным безразличием (выказать отвращение он все же не посмелиз-за контрольной по арифметике) процедил:
Кого попало не принимаем! Оттолкнувшись от своего шкафчика, Райкович крикнул:Эй, Гашпар! и бросился за Гашпаром Узоном, словно им требовалось переговорить о чем-то важном.
Воробей опустил руку с котлетой вниз и, держа бутерброд между стеной и бедром, поплелся в конец коридора. Он шагал словно лунатик. «Надо было ему хоть одну ошибку вляпать в контрольную!»не мог успокоиться Воробей. После той драки Воробей с Райковичем не разговаривали, сидели рядом за партой словно немые. Ни перешептываний, ничего. Даже ластик просили у тех, кто сидел впереди либо сзади. А теперь вот все-таки Математику преподавал Тиктак, его боялись как огня. В тот день писали контрольную. Учитель ходил между партами, за весь урок не вымолвил ни словечка, только однажды прервал молчание:
Байза! Сдай листок. Выйди из класса!
Байза вскочил, побелелон был второгодник, не хватало, чтобы его опять провалили!
Ваше преподобие, господин учитель
Что я сказал?! совсем тихо спросил Тиктак.
Байза положил ручку и вышел.
Воробей к этому времени все уже кончил и сидел просто так, усердно чистя ногти. Он покосился на Райковича. Райкович кончиком ручки почесывал влажную ладонь, на носу у него поблескивали мелкие капельки пота. Когда Тиктак прошел дальше, Райкович быстро пригнулся к парте и тайком поглядел назад, на Шнейдера, однако Мики Шнейдер даже ухом не повел; он сидел, скрестив на груди руки, всем своим видом показывая, что контрольную написал, да-да, господин учитель, Мики Шнейдер кончил самым первым! и всячески старался перехватить одобрительный взгляд Тиктака. Но Тиктак никогда и ни на кого не смотрел одобрительно. Воробей взял клочок бумаги, как будто для черновика, и, прикрыв его собой, мелко-мелко переписал решение всех трех задачек. Шпаргалка была готова, а Райкович по-прежнему истязал свою влажную ладонь, и капли пота висели уже на кончике носа.
С-с-с-с, чуть слышно подал знак Воробей, но Райкович не повернулся, и тогда Воробей пнул его под партой ногой. Райкович так и подскочил разозленный, к тому же он хотел показать, что ему нарочно мешают (да и в самом деле так думал!), но Воробей мигнул ему и, выждав, когда Тиктак повернется к ним спиной, не шевельнувшись корпусом, глядя прямо перед собой, сунул ему в руку записку. Словом, за контрольную Райкович должен теперь получить «отлично». «Надо было ему хоть одну ошибку вляпать», злился на себя Воробей. Он был уже возле мусорного ящика, немного замешкался, будто оказался здесь случайно, стал к ящику спиной и, улучив минуту, бросил туда котлету и хлеб.
Поглядите на этого идиота! заорал Шнецли. Целую котлету выкинул!
А ну, не верещи над ухом, сказал ему Гундрум, не то врежу.
Но он же целую котлету!..
Она была тухлая, дурак, нервно оборвал его Воробей. Что я, тухлятину стану жрать?
Шнецли смотрел прищурясь на Воробья, он явно ему не поверил, но тут, к счастью, зазвенел звонок.
Воробей надеялся, что однажды Райкович пригласит его зайти. Подойдет и скажет: «Мама говорит, чтоб ты к нам пришел кто старое помянет» Или: «Воробей, позанимайся со мной математикой. Каждый день в три часа. У нас». Но Райковичу такое и в голову не приходило. Хотя однажды они встретились перед его домом носом к носу. Воробей случайно забрел тудаему даже краска бросилась в лицо, когда Райкович вылетел из ворот, но Райкович и тут не сказал: «Вот здорово, что ты здесь! Пошли к нам». Он вообще ничего не сказал, хотя Воробей остановился и спросил, что задано на завтра из географии.
Как хотелось Воробью спросить ее имя, только имя! «Надо же иметь такого болвана брата!»злился он и готов был растерзать Райковича.
Но однажды Райкович вдруг швырнул на парту тетрадку и громко сказал: «Вот дуреха, вечно все перепутает!»и сердце Воробья стукнуло громко, словно пневматический молот.
На парте лежала тетрадка с надписью: «Мелинда Райкович, уч. III кл. нач. шк.».
Сестренкина тетрадь? спросил он небрежно.
Райкович поглядел на него с раздражением, как смотрят на самое ничтожное существо, и пробормотал скорее всего себе самому:
Вечно она все у меня перепутает!
Что ж из того, что не знаешь имени! И так мог влюбиться, сказал Ботош.
Воробей кинулся на него, Ботош пустился бежать. С громкими криками они гонялись друг за другом по мостовой, кружили между деревьями, взбирались на каменные основания железных оград, скакали словно жеребята, позабыв про все заботы, и наконец, обнявшись, переполненные любовью друг к другу, взбежали по ступеням церкви Сердца Иисусова.