В первый вторник после выходных, на которых проходило празднование дня рождения Этти, я вышла из своего подъезда и направилась в сторону дворов, чтобы коротким путем выйти к троллейбусной остановке. Переулки были пусты, как и всякие старые московские дворики, сетью оплетающие главные шумные улицы Москвы. День обещал быть солнечным в окнах последних этажей отражались золотые лучи восходящего холодного солнца.
Я перешла дорогу и направилась по неровному тротуару под низкими окнами старых московских домов, не заметив, как от угла одного из домов отделился человек. Он вышел на середину пустой автомобильной дороги и тихо окликнул меня. Я обернулась на звук своего имени.
На перекрестке стоял Глеб, в длинном осеннем пальто темно-коричневого цвета и начищенных сверкающих ботинках. В руках он сжимал кожаный портфель. Он напоминал мне старого ученого, который каким-то чудесным образом сумел сохранить свою молодость.
Когда я остановилась, Глеб направился ко мне. Худое лицо его растянулось в улыбке.
Привет, мягко произнес он.
Привет, ответила я, решив не задавать сам собою возникающий вопрос.
Несколько замявшись что выразилось в невольном опускании головы и коротком отводе взгляда, Глеб все же сделал еще один осторожный шаг мне навстречу.
Как ты после дня рождения? Восстановилась? он как-то заискивающе посмотрел на меня.
А чего восстанавливаться? пожала плечами я. По-моему, все было прилично и в рамках. Я смотрела на Глеба и слегка улыбалась, потому как его порыв вызывал во мне лишь умиление. Взглянув на часы, я быстро проговорила: Извини, я опаздываю на работу.
Позволь, я пройдусь с тобой? тихо спросил он, исподлобья глядя на меня. Растерянная улыбка все время не сходила с его лица.
Пожалуйста, кивнула я и развернулась, не дожидаясь, пока он меня догонит.
Но Глеб сразу же нагнал меня. Широким шагом он шел рядом со мной, высокий и несколько смущенный.
Что ты делаешь в свободное время? спросил меня Глеб, когда мы зашли через круглую арку в один из дворов.
Читаю, гуляю, сказала я. Отдыхаю. Как и все.
А путешествовать любишь?
Не выношу поездов.
А самолеты?
Никогда не летала.
Нужно это исправить.
Я не смотрела на Глеба, а взгляд мой блуждал по сторонам, как он часто блуждает у людей скучающих или пребывающих в поиске верного ответа.
Может быть, неопределенно ответила я.
Ты-то смотрела вчерашний матч? отчаянно подбирал тему для разговора Глеб.
Нет.
Совсем спортом не увлекаешься, или просто день такой?
У меня мало времени на телевизор.
К моему счастью, скоро мы вышли на Садовое кольцо, и шум машин был лучшим предлогом отвечать коротко и быть немногословной.
Нужно больше гулять, повысил голос Глеб.
Я натянуто улыбнулась и остановилась на остановке, где уже собралось человек семь. Троллейбус, царапая ванильное небо, медленно двигался по кольцу, будто так же, как и все пассажиры, постепенна пробуждаясь ото сна.
Вот и мой троллейбус, развела руками я, несколько переусердствовав с веселостью в голосе.
Хорошего дня, сказал мне Глеб, а я, заходя в троллейбус, только коротко обернулась к нему и кивнула головой, принимая пожелание.
Усевшись возле окна, я не посмотрела на Глеба, который все еще стоял на остановке, сжимая в руках портфель. Только когда троллейбус тронулся, Глеб медленно двинулся в сторону метро, оторвав долгий взгляд от удаляющегося троллейбуса.
Я совершенно не разбиралась в грибах и даже более того я не любила их, но походы в лес осенью были скорее данью уже сложившейся традиции, нежели временной прихотью.
В лесу густо пахло влажной землей и сухими листьями, хотя земля еще не была укрыта тем оранжево-красным ковром, какой будет в начале октября. Лес дышал, распахнув широкие макушки сосен и елей, березы позванивали золотом уже желтеющих листьев, а ветер обнимал влажные стволы, по которым то тут, то там бегали маленькие паучки.
В лесу никогда не бывает тишины. Все в нем живет, движется, стрекочет. Здесь не ветер хозяин пространства, а дух, едва тревожащий волосы. Лес обнимает, укрывает, погружает в пучину дурманящего аромата хвои и земли самого родного для русского человека аромата.
Мы вышли из дома ранним утром, когда солнце, медленно поднимаясь над верхушками высоких сосен, своими вездесущими холодными языками проникало в каждую щель между раскидистыми ветвями, отбрасывая белесые тени на землю. Казалось, лес погружен в туман, кустарники покрыты инеем, а деревья своими махровыми лапами держат сгустки серебра, прозрачного и искрящегося. Но это обман. Воздух был чист, свеж и прозрачен, а туман озорники-лучи, резвящиеся в лесу как непослушные дети.
Под резиновыми сапожками похрустывали веточки, слева и справа то и дело щебетали лесные птицы, перелетая с ветки на ветку и шурша засыхающей листвой. Где-то стучал дятел, отбивая ритм осеннего утра, а где-то, за сорок километров отсюда, трещали клавиатуры компьютеров, за которыми сидели вынужденные выйти на работу в субботу сотрудники «Вестиндаст-Ком». Одним из таких сотрудников была Альбина.
Накануне, в пятницу, вышел приказ и был представлен перечень сотрудников, которым требовалось в обязательном порядке выйти на следующий день на работу. К своему безграничному восторгу, в списке свою фамилию я не обнаружила. Таким образом, я в тот день ходила по лесу в компании родителей, деда и брата, а не сидела в стеклянном офисе за монитором компьютера. Этти вместе с родителями и сестрой на несколько дней улетела в Халльштатт, так что в кафе Lilla rosso меня никто не ждал.
В грибах я не разбиралась, поэтому, в отличие от деда и родителей, которые ходили чуть в отдалении и заглядывали под каждый куст, и брата, который следовал за дедом и со всей серьезностью и заинтересованностью слушал все, что тот рассказывал ему о грибах, я просто совершала утренний променад, позволив себе побыть в одиночестве и предаться своим мыслям.
В тот день привкус счастья был особенно ярок на моих губах. Моя игра, которая с каждым днем все больше увлекала меня, накануне приняла неожиданный для меня и необыкновенно приятный поворот.
По окончанию рабочего дня, оставив Альбину разбирать стопку документов, я, как обычно, наспех переобувшись и набросив на плечи пальто, вышла из отдела и направилась к лифтам. Нажав кнопку, в ожидании лифта я застегнула пальто и затянула поясок. Лифт скоро приехал, и я, зайдя в кабинку, сразу же нажала на кнопку первого этажа. В этот момент дверь, ведущая в коридор отдела, щелкнула, и через мгновение в проеме закрывающихся створок лифта я увидела его. По всей вероятности, от неожиданности глаза мои впились в его, потому как на его широком лице промелькнула улыбка. Он нажал кнопку вызова, и лифт, не успев сомкнуть створки, мгновенно распахнул их. Я посторонилась, пропуская его в кабинку. Створки сомкнулись, и мы стали спускаться на первый этаж.
Я бросила на него короткий взгляд. Мне показалось, что его губы едва дрожали в улыбке, а взгляд был блестящим и веселым. На нем было темное пальто, белоснежный воротник рубашки едва выглядывал из-под него. Я отвернулась, глядя на металлические створки лифта. В обеих половинках створок стояли мы, отражения наши были лишь тенями, но тени эти были запечатлены в чем-то материальном, и от этой мысли мне почему-то захотелось улыбаться.
Лифт остановился как жаль, что счастье и восторг короткий миг! створки бесшумно распахнулись, и в безмолвие кабинки ворвался шум холла первого этажа.
Всего доброго, произнес он, бросив на меня короткий взгляд и улыбнувшись мне.
До свидания, ответила я на слова, показавшиеся мне в тот момент лучшими словами на свете.
Еще долго потом я повторяла про себя эти его слова, чувствуя на языке сладость предвкушения. Будет еще много-много дней, и, может быть, в один из них взгляд его, обращенный ко мне, будет бесконечен и многословен
Я услышала позади себя тяжелые шаги и шорох потревоженных рукой листьев, это Боря пролезал через кусты и низкие ветви. В руках у него была плетеная корзинка, полная белых грибов, на широких шапках которых блестела роса.