И вот мы видим двух парней и девушку, идущих к нам. Один парень смахивает рукой в сторону свои рыжеватые волосы, а они снова падают ему на очки. Другой переминает какую-то туристическую листовку в руках, у него кудрявые волосы и большие голубые глаза. Посередине шагает девочка с короткими волосами, тонкая, с тяжелыми и внимательными глазами. У всех троих руки в тряпичных браслетах с фестивалей, все трое в широких джинсовых шортах до колен и в свободных футболках зеленого, белого и желтого цвета. Мой брат поднимает руку и машет им. Это и есть французы без шпаги и арамисовских усиков?
Привет, привет! Сколько лет, сколько зим! начинает тот, что волосы в сторону смахивал. Я теряюсь: если бы не слышен был его легкий акцент, я уже решила бы, что и нет никаких французов. Но французы передо мной, все невысокие, слепящие своей французской невыразительностью одежды и стиля.
Привет, Ноэль. Я так рад, бросает мой брат, пожимая руку и одновременно приобнимая парня, у которого больше всего браслетов на руке. Я смотрю на них, они все разноцветные, на одном написано «Будапешт», на втором рок-фестиваль, но продолжения я не вижу, какой фестиваль скрывается с другой стороны кисти. Привет, Симон!
А это Лиза, представляет все так же лучезарно и уверенно рыжий.
А это Ксюша, моя сестра, завершает мой брат.
Привет! Приятно познакомиться, улыбаюсь я и пожимаю всем руки, мне нравится этот жест, раньше руки мальчикам я не пожимала, да и девочкам тоже. Брат улыбается, французы тоже. Но стоять так неловко, и я выпаливаю: Куда пойдем? Какие у вас планы? Я тараторю, не давая никому ответить. У меня столько к вам вопросов! Они говорят по-русски, а значит, я могу немножко расслабиться.
Можно в кафе с пышками, помнишь, Ксюша, мы там сидели вчера? Брат чувствует себя принимающей стороной, ведь мы же русские, значит, дома.
Точно, там очень вкусные ватрушки! Вы знаете, что такое ватрушки? Вы их уже пробовали? Я снова берусь за дело, нужно обязательно выяснить, что французы думают про наши ватрушки.
Ватрушки это как пирожки? Улыбается мне Ноэль, остальные тоже улыбаются.
Ну нет же, ватрушки это совсем другое, хотя немного как пирожки, но там дырка в середине, и они с творогом! Господи, замолчу ли я наконец-то, ну хоть в ватрушках-то я знаю толк.
Что такое творог? спрашивает меня Лиза. Я тщетно пытаюсь объяснить, по-английски я такого слова не знаю.
Это почти как fromage blanc, cottage cheese, произносит непонятное что-то Ноэль. Точно, какой-то там коттадж чиз, я же когда-то переводила.
Тем временем мы заходим в маленькую пекарню-кафе, здесь светло и уютно, а главное недорого. Я уже собираюсь показывать хваленые ватрушки, как вижу недоумение ребят, они озираются по сторонам и перебрасываются между собой несколькими короткими словами.
Тут нет пива? спрашивает Ноэль моего брата. Брат смущается, мы вообще-то не знали, что идем пить пиво, с братом, мы даже и не подумали, куда вести наших гостей. Не для того, как говорится, платье мое голубое развевается, но и не для ватрушек, безусловно.
Не дождавшись ответа, Ноэль сомневающимся тоном произносит:
Я знаю один бар. Я внимательно смотрю на него. Даже бы и не подумала, что он лидер. Такое простое лицо, немного угловатое, длинные волосы и длинный красивый нос вот они, черты француза! Мне нравится, что он продолжает улыбаться, он абсолютно не хочет нас смущать, но и оставаться без пива не планирует. Помнишь, Симон, мы там недавно сидели?
Да, рядом с Гостиным двором? Симон не смотрит мне в глаза, смотрит в сторону и на Ноэля.
Пойдемте!
Мы начинаем двигаться по направлению к Гостиному двору. Питер, как всегда, полон людей, Невский не дает нам идти всем вместе, мы постоянно разделяемся потоками проходящих местных и визитеров. Я лихорадочно выдумываю вопросы, потому что я снова оказалась в окружении инженеров-молчунов, мой гуманитарий не должен упасть в грязь лицом.
Мы сворачиваем с Невского, и я перехожу в наступление.
Почему вы выбрали Россию для практики? сразу к главному, я задаю вопрос четко и громко, выжидающе смотрю.
Ам мы выбрали русский язык как дополнительный, поэтому поехали сюда, чтобы говорить и учить больше. Ноэль отдувается за всех, остальные лишь смотрят на меня то ли растерянно, то ли удивленно.
А почему вы решили учить русский тогда? не отстаю я, мне нужна причина, я хочу дифирамбы, или я просто боюсь тишины.
Русский язык нетрудный, говорит Ноэль нонсенс и начинает смеяться. Смех сначала подхватывают французы, а потом и мы.
Нетрудный так нетрудный.
А что вы здесь делаете, что за практика? В первый раз вижу, что Ноэль немного смутился, к нему на помощь приходит Лиза.
Мы работаем в усадьбе, собираем сорняки, говорит она с вызовом.
Ой, как классно, ничего себе, а я думала, у вас занятия в школе, да еще и такое слово знаете! Сорняки полоть, вот блин. Мне почему-то становится даже обидно за них: как так французы и сорняки?
Ну у нас не очень много работы, а в свободное время мы путешествуем, говорит Ноэль, снова вступая в диалог. Они почти не задают мне вопросов, бомбардирую их я. Вопросы заканчиваются я перезаряжаю и снова иду в атаку, с другой темой.
А в чем основные отличия наших культур? Русской и французской? А в чем они больше всего похожи?
Французы не должны вдруг засомневаться, что с ними недостаточно умные собеседники, уж я-то знаю, как вести великосветские толки.
Что значит «по роже»? Я не совсем понял. Ноэль, как всегда, улыбается и даже не стесняется сказать, что не знает чего-то, удивительный тип.
Я начинаю смеяться:
По роже? Нет, я такого не говорила, это П-О-Х-О-Ж-Е.
Я вдруг останавливаюсь и смотрю на него: не обидела ли я его смехом? Но он невозмутим. Все так же улыбается.
По роже это другое, это если ты дерешься с кем-нибудь, то можно получить по роже это грубо «по лицу» значит, объясняю я.
Дерешься? задает вопрос Симон.
Теперь уже я падаю в свою ловушку приходится показать, что я знаю английский только на уровне перевода отдельных слов, я не могу связать слова в фразу.
Я ранена и убита своим собственным кульбитом, на неопределенное время я умолкаю и не задаю больше вопросов. Мы пришли в бар, а значит, разговоры только должны начаться.
* * *
В баре оказалось темно и неуютно, мы сели за липкий стол. Парни пошли заказывать пиво, уходя, брат шепнул мне, что именно в таких барах они и сидели постоянно в Париже. Я удивилась: а как же парижский вкус и стиль? Те самые парижские кафешки, которые изображены были на обложках книг, блокнотов и тетрадей? Я тогда еще не знала, что европейцы любят бары не за их уютность.
Говорили мы в основном на русском, иногда я добавляла что-то на английском, но всего лишь несколько слов. Мне было стыдно, что я так плохо знаю английский, а ребята, наоборот, радовались возможности поговорить на русском с новыми людьми.
Я продолжала задавать столько вопросов, как будто я только что прибыла на остров и то ли я из племени аборигенов, то ли они. Вопросы были сложные, больше подходили для профессора по этнографии, но я считала ниже своего достоинства задавать простые.
Настал черед прощаться, было невыносимо грустно, что нашей этой встрече, этому новому миру может прийти конец. У меня было ощущение, что я встретила только-только волшебных эльфов, но уже должна с ними проститься, так и не узнав секрета, входа в этот их сказочный мир.
Я решилась и спросила, что они делают завтра.
Мы договорились встретиться, чтобы показать ребятам парад ВМФ.
Я пообещала себе после поездки пойти на курсы английского в Москве и заговорить.
* * *
Встреча на следующий день состоялась у Исаакиевского. Пришел черед розового сарафана. Почему-то идея выглядеть попроще, как они, не пришла мне в голову совсем.
Мои волосы не хотели слушаться, поэтому я закрепила их ободком и стала похожа на девушку из 20-х, единственный компромисс в моем одеянии балетки: ходить придется много, а босоножки, от которых я еще и слишком высокая была, натерли вчера.