Те же самые рутьеры, что неделю назад ограбили дом Гийома, торговца сукном.
А куда смотрят городские власти? Что думает стража? удивился рыцарь. Почему они позволяют разгуливать по городу шайкам разбойников? Кто-нибудь следит за порядком в этом городе?
Никто не следит, добрый милорд, никто! покачал головой один из постояльцеввысокий тощий мастеровой в сером куколе.
Интересно, почему это никто не следит там за порядком. И что это за город? Пока не удалось об этом ничего выяснить. Жаль, конечно, но пришлось прервать праздные размышления и продолжить работу.
«Город и пригород. Граница между тем и другим в данный период может показаться не такой уж очевидной. Горожане ведут жизнь практически крестьянскую, возделывают виноградники, сеют хлеб. Внутри городских стен и в черте городской застройки на лугу пасется скот. Город и пригород зависят друг от друга экономически. Многие горожане имеют собственность за пределами города. Муниципальные власти»
Рука вдруг остановилась, повисла, паря над клавиатурой.
Что«муниципальные власти»?
«Муниципальные власти заинтересованы в насыщении внутригородского рынка товарами за счет прилежащих к городу деревень». Бла-бла-бла.
«К началу XII века такое явление, как городской патриотизм, можно считать окончательно сформировавшимся. Горожанин, как бы беден он ни был, пользуется привилегией, оставаясь под защитой городских стен, тогда как жителями предместий нередко намеренно жертвуют».
Набросал общий текст. Налепил ошибок. Завтра сесть и поправить все. И ссылки, и сноски. На голубой свет монитора приползли с полки два пластиковых солдатика, пеший и конныйрыцари времен войны Алой и Белой розы. Почему-то встали рядом с клавиатурой. Рука сама потянулась за третьим.
«Четким символом противопоставления города деревне продолжает оставаться городская стена Град имеет форму круга, и сия удивления достойная форма есть знак его совершенства, пишет брат Бонвезино далла Рива в своем труде О дивах града Медиоланского».
Тихий стук в дверь.
Да входи уж.
Длинный он. Пролез костлявым плечом вперед и смотрит на меня. Голова кажется маленькой, сам такой узкий, точно может просочиться в щель. Я тоже был таким три года назад? Нос сливой. Забавный. Почему-то и жалко его, и в то же время досадно, что пришел. Младший брат. Ничего не чувствую. Прыщи на щеках пополам с нелепыми волосками пробивающейся щетины. Глаза темные, как у Джоан. Вид побитый. К братьям полагается испытывать какие-то чувства. Может быть, я просто вообще на чувства не способен?
Чем занимаешься?
Пишу эссе.
О чем?
О городской стене.
Получается?
Ну да, вроде того. А ты чем занимаешься? Чего грустный?
Пожал плечами.
Шпилил в Доту, но сагрил моба и меня слили.
Ха. А в реале?
В реале все окей.
Ну и забей. Заспавнишь перса и начнешь сначала. Лучше скажи, мы ужинать будем сегодня? Джоан вернулась?
Он осторожно опустил свой тощий зад на табуретку и заглянул мне в лицо.
Почему ты за глаза всегда зовешь маму «Джоан» или «миссис Осборн»?
Хм.
Я всегда называл ее «Джоан». Даже в те давно прошедшие времена, когда мы жили одной семьей в Эдинбурге: отец, Джоан, я и Лукас. Лукас был еще совсем малявка, но я хорошо его помню в то время. Особенно как он ныл по ночам. И как грыз печеньеу него все рубашки были обмазаны этим печеньем. И как запускал лапы в мое лего, крушил домики и калякал фломастером в моих книжках. В общем, ничего хорошего.
Когда Джоан забрала Лукаса и ушла жить к Майклу Осборну, отец стал звать ее «миссис Осборн». Так и говорил с горькой усмешкой: «Во сколько у тебя заканчиваются занятия завтра? Миссис Осборн приедет, хочет повидаться с тобой».
Именно тогда, в одну из тех наших встречмы виделись пару раз в месяц, она впервые попросила меня называть ее «мама», а не «Джоан». Видимо, в тот момент ей это было важно.
Я же все-таки твоя мать, сказала она.
Мне не хотелось, чтобы она догадалась, как меня задевает их разрыв с отцом. Пусть думает, что мне все равно. Если бы я стал спорить, она бы сразу поняла. Но я упрямый шотландец, и в шесть, и в семь лет уже был таким. Сдохнуть, но не показать, как мне больно. Плевое дело. Сжать зубы и сказать наконец слово, которого никогда не говорил. «Мама».
И я начал, обращаясь к ней, называть ее так, как ей хотелось. Чтобы она знала, что мне все равно. Но про себя я никогда не звал ее так. Не думал никогда ничего вроде «я еду к маме».
Не знаю, проговорил я, глядя в темные, какие-то телячьи глаза Лукаса. Я всегда ее так звал. Ты же тоже зовешь отца «Дуг». И я его так зову.
Но я же не зову его «мистер Мак-Грегор».
Это было бы смешно, знаешь ли. Ты и сам мистер Мак-Грегор.
Ты все еще злишься на нее за то, что она ушла к Майки?
Я пожал плечами.
Я люблю Майкла. И Джоан тоже люблю. Взрослых, конечно, не всегда легко понять, но я как-то это пережил. Ты же сам, я думаю, понимаешь.
Ну да, вздохнул он. Только я тогда был совсем маленьким и ничего не помню.
Они поделили нас с тобой. Отец мне потом рассказывал. Сели и поделили. Я был очень привязан к Дугу, а ты был совсем мелкий. Они решили, что мне будет лучше остаться в Эдинбурге, с отцом. Тем более что я уже начал ходить там в школу. А тебе уехать с матерью, потому что ты от нее не отходил ни на шаг. Ну и потому, что ты реально был маленький.
Ну да, кивнул он. Я тоже сто раз слышал эту историю. Не очень-то это весело.
Совсем не весело, согласился я.
А что отец? Знаешь, мне сейчас стало казаться Я раньше никогда об этом не думал. Но ведь он так и не женился снова.
Хм. Не женился. Но у него всегда было полно девушек. Да ты же знаешь. Уилмапомнишь, когда ты к нам приезжал три года назад, она жила у нас. И Дорин.
Я помню Уилму, кивнул он. Я всегда думал, она у вас работала.
Нет.
Ни фига себе!
Сейчас у него новая подружка, сказал я. Она итальянка.
Ни фига себе!
Лукас. Я покачал головой. Ты же взрослый малый уже. Ты считаешь, отец должен был стать монахом?
Нет, не считаю. Просто я думал: «Вот как, бедный Дуг. Он так и не женился».
А он оказался не такой уж и бедный, хмыкнул я. По-моему, ты должен радоваться.
Наверное, я радуюсь. Он пожал плечами. Почему у тебя все руки в таких страшных синяках?
После спарринга.
Я посмотрел на свои руки. Рукава свитера были закатаны, и действительно на руках полно черно-синих продолговатых синяков. Надо больше работать над техникой защиты.
Жесть, поежился Лукас. В боксе такого не бывает.
То-то ты месяц назад разгуливал с фингалом под глазом.
Он засопел носом.
Это было другое.
Внизу хлопнула дверь, из прихожей послышались голоса и смех.
Мама с Майклом вернулись! обрадовался Лукас. Вскочил, вылетел за дверь и забыл закрыть ее за собой.
Я слышал, как он прыгает по лестницепролет в один прыжок. Что-то мне даже стало завидно. Я подумалкак давно ни к кому я не бежал навстречу так восторженно. Отец и дед всегда видели во мне взрослого, и я старался с ними быть равным. При встрече я удостаивался рукопожатия. Когда был ребенкоминогда поцелуя в лоб. Это Джоан бежала ко мне, когда приезжала в Эдинбург специально, чтобы встретиться со мной. Я шел рядом с отцом, даже не держась за его руку. Я был большой пареньшесть лет. А она, завидев нас, издалека бежала навстречу. У нее был уже довольно большой животОливия должна была родиться в ближайшие недели. Джоан кивала отцу, садилась на корточки, брала меня за руки, целовала в щеку. Я испытывал резкое чувство неудобства в этот момент, но стеснялся сказать ей об этом. Мне не хотелось ее обижать, но, если честно, внутри я просто каменел.
«Мы привыкли воспринимать средневековый город как некое пространство, обнесенное высокими каменными стенами со сторожевыми башнями и крепкими воротами. Однако стена, отделявшая город от села, даже в XIV веке нередко представляла собой самую обыкновенную ограду: частокол, камни или бревна, обмазанные глиной. В случае опасности или разрушения горожане латали и укрепляли ее. Но даже такая стена оставалась знаком разделения, как вещественным, физическим, так и метафорическим и социальным, отделяя пределы города от пределов сельских; права и привилегии обитателей мира внутри замкнутого кругаот мира за его пределами, мира, который не мог рассчитывать на покровительство городских стен».