«Однако выбирают не удобство, а начсара, уточнил он, как будто я не знал этого без уточнений. Каждый может выбрать себе начсара по вкусу, вот и выбирают».
Вот только начсар, как и завсар, один на всех, общий, сколько ни выбирай. Да и может ли у каждого быть личный завсар, не говоря уже о личных сосараянах? Пусть уж лучше титул остаётся титулом.
«Ты заразился от меня бациллой сарказма, браво».
Какой же это сарказм? Посуди сам: в старом сарае в мешке был кот, в новомкоты. Кто бы в конце концов ни нашёлся в мешке, он остаётся не кем иным, как котом, даже если на поверку окажется кошкой. Главноене собственно кот, а его местонахождение, то естьмешок.
Да уж, не глядя на первых своих мужчину и женщину, согласился знакомый сараянин и отхлебнул из кружки. От мешка никуда не деться. Мешок останется мешком, а коткотом или, на худой конец, кошкой.
И, приложив ладонь к пуговице, продолжил:
Многие, из других сараев, не согласны, что много котовлучше одного и что возможность выбрать кота, то есть начсара, конечно, это главное удобство. Приходится объяснять, хотя самим в это не слишком верится. Но, знаешь ли, он снова отхлебнул и приложил руку к пуговице, одно делоне верится нам, в этом сарае, а совсем другоене верится иносараянам. Этим не вериться не должно. Жаль их, приходится объяснять.
Удаётся объяснить? заинтересовался я.
Сараянин подал плечами.
Когда как. Некоторым повторяем неоднократно, некоторых суём в мешок, чтобы убедились в преимуществах мешка перед его отсутствием.
С котами? проявил я понимание. Я имею в виду мешок.
За котами дело не станет, кивнул сараянин.
Сложное дело, вздохнул я сочувственно.
Что ж поделать: им, иносарянам, без мешка ведь никак, положил он ладонь на пуговицу. Иногда приходится применять силу, в их же интересах. А сила, применённая в интересах того, к кому её применяют, это вовсе и не сила. Этосамое что ни на есть наиглавнейшее удобство.
В новом сарае главным удобством, на мой ошибочный взгляд, было другое, но, наверно, у каждого главное удобствосвоё собственное. Всё, судя по всему, зависит от системы критериев.
«И от размеров мешка», добавил он, потому что ему в который уже раз виднее.
18
В зале присутствовали все, даже формально отсутствующие: все последние, уверен, не чувствовали себя последними: они прильнули к происходящему, чтобы потом поделиться увиденным и услышанным.
Непервый мужчина положил руку на главную пуговицу, понимающе улыбнулся краешками губ и обратился ко всем с ожидаемым всеми вопросом:
Почему, дорогие все, мы гордимся нашим сараем?
Все широко улыбнулись и гордо ответили:
Потому, что в нашем сараевсе удобства, тогда как в других сараях, по слухам, удобства отсутствуют.
И потому, что всеобщие любимец, любимица и любимцыединственно правильные, в других же сараях, как говорят, правильного любимца, правильной любимицы и правильных любимцев нет и быть не может.
И потому, что наш сарай сияет как следует, а не так, как, судя по доходящей до нас информации, пытаются сиять псевдосараи, называющие себя сараями, тогда как всем известно, что нет сарая, кроме нашего сарая.
Но самое важноеэто то, что должности начсара и замначсара не являются титулами, заметила непервая женщина, по случаю находящаяся среди всех.
Непервый мужчина тонко улыбнулся и, плотнее приложив руку к главной пуговице, добавил:
В тех сараях, в которых завсар и замзавсар являются титулами, удобства недостижимы в принципе, а любимцыв принципе же неправильные.
Красноречиво помолчав, он продолжил:
Мы, в нашем единственно правильном сарае, должны быть начеку: недалёкие обитатели некоторых далёких псевдосараев не знают, каким должен быть правильный сарай, и нам периодически приходится осчастливливать их разъяснительной помощью. Некотрые осчастливливаемые сопротивляются своему счастью. На нашу долю, дорогие все, выпало преодолевать активное непонимание единственно правильного счастья.
Все дружно вскочили, прижали руку к пуговице и ответили своему первому мужчине взаимностью.
Однако на поверку оказалось, что вскочили всё же не все: когда все сели, один из всех сараян поднял руку, не желающую покоиться на пуговице:
Слушаем вас, поднял брови непервый мужчина.
Одно из удобствочень неудобное, выдохнул сараянин, не присоединившийся ко всем ранее вскочившим.
Непервый мужчина временно убрал правую руку с главной пуговицы и поднял указательный палец этой отнятой от пуговицы руки:
Тем далеко не всем, вернее, тому далеко не всем, кого не устраивают наши удобства
У-у-у! сказали все.
все мы скажем: продолжил непервый мужчина, и все поддержали его скандированием:
Чемодан, вокзал, псевдосарай!
Непервый мужчина снова прижал руку к главной пуговице и завершил назидание:
Спешу, однако, успокоить вас: где бы вы ни оказались, уважаемый сарянин, влекомый своим недовольством нашими единственно правильными удобствами и не ценящий их и своего счастья, мы окажем вам настойчивую разъяснительную помощь.
Все вскочили, прижали руку к главной пуговице и ответили непервому мужчине горячей взаимностью.
Раздался щелчок, и я, временно оставшись безо всех, смог подумать.
19
Думалось о сараях.
Любить сарай? Как не любить сарай?
Казалось бы: ну что взять с неказистой частицы, незаметной и безобидной? Ан нет, в ней-то как раз вся суть. В ней, в этой её худосочной, хваткой ручке, не той, которой я сейчас пишу о ней, а в её пальцах-защипках, липких, неуступчивых, приставучих, почти самодостаточных.
Как любить сарай? Как его не любить?
Не помню, когда именнособравшись в путь или добравшись до сияющего сарая без вида, когда именно я понял, что свой сарай можно любить потому, что он свой, и не любитьпо той же причине.
«Причина не слишком весомая, заметил он. Думается, столь эфемерный аргумент нуждается в усилении».
Я уверенно покачал головой. Аргументировать можно всё, кроме любви или нелюбви к сараю. Говоря точнее, это чувство само находит аргументы, в равной степени веские вне зависимости от того, любишь ты сарай, или же ты сарай не любишь.
«Любить» не означает отсутствия нелюбви, равно как «не любить» не означает отсутствия любви. Оба эти чувства применительно к сараюнематериальны. Они идут не снаружи, а откуда-то изнутри, причём неясно, откуда именно. Сарай любят беспричинно, немотивированно. Аналогичноне любят. И частица, крохотная и вроде бы незаметная, как рыбная косточка, определяет это чувство: застряла в горлене любят, откашлялсялюбят, а сам по себе глагол ничего не решает, частица играет им по собственному своему усмотрению.
Все любят свой сарай, особенно когда сменят его на сияющий, иначе говоря, чужой. Впрочем, так ли уж иначе? Все живут в своём тускло сияющем сарае, не могут терпеть новый сарай с его пугающим пуговичным сиянием и передают друг другу истории, одна реалистичнее другой, о всеобщности и общедоступности малодоступных в старом сарае пуговиц.
И чем сильнее не могут терпеть далёкий сарай, тем острее желание сменить загадочный вид любимого сарая на простовато-ярко сияющий новый сарай, совершенно не имеющий загадочного вида, нои это тебе не частица какая-нибудь, этосоюз! но имеющий удобства, не говоря уже о пуговицах.
Сменив старый сарай на новый, все впадают в сильнейшую любовь, степень болезненности которой соизмерима с мощью безжалостной частицы. Ещё не добравшись до нового сарая, экс-сарайцы начинают испытывать неистовую любовь к этому новому сараю, превосходящую любовь к нему исконных сараян. Одновременно и соответственно их нелюбовь к старому сараю резко превосходит нелюбовь к нему собственно сарайцев.
«Хочу уточнить. Нелюбовь к старому сараю может принятьи временами принимаетформу нелюбви к новому».
Ещё бы! И как результатлюбви к старому. Неуправляемая частица скачет куда и откуда хочет, не зная границ, наполняя беззащитный глагол неизбывной, яростной силой, тем самым превращая любовь в её зеркальное отражение, и наоборот, зеркальное отражениев любовь. В частице нет ничего частного, она всеобъемлюща, и чувства всех по отношению к сараямстарому и новомунаходятся в полной от неё зависимости.