15
Новый для меня сарай был велик, хотя и несущественно менее необъятен, чем старый, зато удобства и пуговицы были налицо. Я понимал, что наличие пуговиц и удобств является веским поводом для любви, но задавался вопросом, является ли поводом для нелюбви их отсутствие. В старом сарае удобств не было, пуговицы сияли блеском нового сарая, но (или и) я свой старый сарай любил. Сменил сарай в поисках источника пуговиц, то есть не из-за нелюбви к старому сараю как таковому, а из-за нелюбви к отсутствию пуговиц.
«Ты можешь объяснить всё, что возьмёшься объяснять».
Хорошо уже то, что ты считаешь это объяснением. Мне бы твою важную для меня уверенность, пусть и замешанную на сарказме.
Однако продолжу.
В одном из многочисленных мест всеобщего пользования нового сарая было много всех, в этом новый и старый сараи были похожи.
Место было украшено лоскутами или, как я понял, зайдя в это место вторично и хорошенько присмотревшись, на самом деле лоскуты были украшены местом всеобщего пользования. Обилие пуговиц, при первом посещении поражавшее, при втором начало переставать поражать, а после пятого или шестого воспринималось если не как предмет обыденной, каждодневной гордости, то как нечто само собой более чем разумеющееся.
А запах исчез окончательно. То есть какой-то запах, конечно, был, но разве это тот, первоначальный, новосарайный зарах? Я помнил, что он был, а вот воспроизвести его, хотя бы мысленно, не удавалось.
Кроме количественного значения, пуговицы имели качественное, не говоря уже об удобствах, в особенности основном.
За столикомнет, он был больше столика, как и всё в новом сарае, за столом нас, бывших сарайцев, собралось много, хотя и намного меньше, чем сараян, занимавших всё место вокруг всех нас.
«Ты кажется, недолюбливаешь, когдавокруг?»
Увы. Чем больше и чем ближе, тем хуже. Хотя чем дальшене означает тем лучше, ведь то, что сейчас далеко, вполне может оказаться близко. Да и наверняка окажется, точнее говоря, окажутся. Ума не приложу: вот вроде бы все совсем далеко, ан нет, не успел расслабиться, как все окажутся за соседними столиками, вернее, столами. Все, сколько бы их ни было, а ихмного.
«Не язви, лучше продолжай рассказ».
Не рассказ, повесть.
Мы счастливы! сказал бывший сараец, пристально глядя на изредка чередующихся правильных, поимённо отобранных в своё время непервой женщиной и непервым мужчиной.
Мы счастливы! кивнула бывшая сарайка, неотрывно глядя туда же.
Кто-то или что-то дёрнули меня за язык, и я спросил:
Правильно ли, что должно быть правильно и неправильно? Правильно ли, что должно быть неправильно? То есть и может, и должно?
Только так и правильно! ответили бывшие сосарайцы и правильно приложили руку к соответствующей пуговице, которая была теперь у каждого из нас. Рука прилагалась к пуговице по всем правилам приложения руки к пуговице.
Но ведь в старом сарае, продолжал я, безуспешно стараясь оторвать язык от тянущих за него кого-то или чего-то, в старом сарае хотя и не было удобств, особенно основного, да и вида, если быть последовательным, не было, тоже ведь было правильно и неправильно. Разве это правильно?
Все сосарайцы понимающе покачали головой:
В старом сарае правильно быть не могло, равно как не сможет быть неправильно в новом.
«Кто или что тянет тебя за язык? Неужели нельзя промолчать, когда тебя не хотят спрашивать?»
Если молчать, никогда и не спросят
«Никогда не спросят, если не молчать, перебил он меня. Кроме того, лучше пусть вообще не спрашивают, чем не промолчать. Если отсутствует вопрос, то кому, спрашивается, нужен твой ответ?»
Хорошо, я промолчал.
Они все разные! продолжала бывшая сарайка. Не то что там, в старом сарае.
Бывший сосараец кивнул:
Вы правы. Но большинство из нихразные правильно, тогда как растущее меньшинствонеправильно.
По лёгкости и плотности приложения правых ладоней к пуговице чувствовалось, что бывшие сарайцы освоились в новом сарае и он стал для них в лучшем смысле этого слова старым.
Строго взглянув на некоторых сараян, бывший сараец отметил:
Их становится за соседним столом всё больше, что, позволю себе заметить вместо умолчавших об этом фактически первых женщины и мужчины, неправильно. Если так пойдёт и дальше, а дальше пойдёт именно так, термины «меньше» и «больше» потеряют своё исходное правильное значение.
Все новосарайцытеперь уже сараянесогласились и кивнули.
Всеобщий любимец, изначально веско представленный непервыми женщиной и мужчиной в качестве такового, был неотличимо похож на неправильно увеличивающихся в числе. Но он изначально был представлен как правильный, поэтому таковым не только был для сараян, но и стал для бывших сарайцев, правильно не убиравших ладоней с пуговиц даже тогда, когда сараяне свои ладони временно, тоже правильно, убирали.
16
Прошлоеэто отрывной календарь, оторванные листки которого хранишь, не выбрасывая.
«Некоторые всё-таки выбрасываешь, ты не станешь возражать».
Они сами теряются за ненадобностью. Нужныехранятся, хотя и желтеют.
«Снова вынужден возразить: сколько нужных потеряно! Если бы знать, что они окажутся нужны, разве потерял бы, оторвав?»
Мой отрывной календарь состоит не из листковзачем мне листки? он у меняиз чёрно-белых снимков. Эти снимкисамые цветные на свете, цветнее не бывает. Нет снимков более цветных, чем чёрно-белые. Я взял с собой свой календарь, хотяили потому, чтовремя в нёмтолько прошедшее.
Там, в старом сарае, все говорили, как минимум пожимая плечами:
На них нет ни даты, ни, что важнее, красок. Что толку в календаре с чёрно-белыми листками?
Я не отвечалкак ответишь, когда спрашивают не для того, чтобы услышать ответ. Просто взял с собой этот мой чёрно-белый календарь, в котором, увы, нет некоторых листков, таких, теперь я понимаю, незаменимых. Сам когда-то, в прошедшем времени, оторвал их безвозвратно, и где теперь ни ищи, а я всё ищу и ищу не найдутся. Раз уж листок оторван, время его прошло, а прошедшему времени никак не стать настоящим. Времени, чтобы сохраниться, ни в коем случае нельзя становиться прошедшим.
Календарь изрядно похудел, зато некоторые чёрно-белые листки остались в настоящем моём времени, не затерялись в прошедшем.
Вам всем они кажутся нецветными? Как жаль!.. Не снимковвас.
Вот, посмотрите на все ваши цветные снимки: всё, что в них есть якобы цветногоэто беззастенчиво, примитивно ясные краски: красная, синяя, ещё какие-тоэлементарные, очевидные, мне неинтересно их перечислять.
А теперья разрешаю вам всем присмотреться ну хотя бы к вот этому, одному из снимков, составляющих мой календарь. Видите вот эту женщину? Она стоит вполоборота ко всемкроме меня, разумеется, не зная, что щелчок фотоаппарата никогда не останется в прошедшем времени, и дата на снимке женщине не нужна. Не останется потому, что я не позволю ей уйти из настоящего. Смотрите: какое на женщине платье? Белое? Кремовое? Салатное? Голубое? Бежевое? Розовое? Видите, сколько красокв одном лишь платье? А небо у неё за спинойкакое? Уже синее, ещё голубое? А солнцеоранжевое, красное, жёлтое? Ну вот, а вы все называли снимок чёрно-белым. Да в нём больше цветов, чем во всех цветах всех полей и лугов на чёрно-белом свете. На каждом из этих снимков нашлось место каждому цвету и оттенку. Беритемне не жалковсе мыслимые и уже немыслимые краски.
Берите, а то придёт будущее время и некому будет не позволить моему чёрно-белому листку оторваться от календаря и нырнуть в бездонное прошедшее время Бездонноеесли не охранять от него календарь.
Возьмите, пожалуйста, пока не поздно.
17
В старом сарае, как мы помним, завсар был титулом. В новом же титул начсара отсутствовал.
Это, объявили всем непервые для нас мужчина и женщина, главное удобство. Без него пуговицы не сияли бы и остальных удобств не было бы.
«Для тебя главное удобствонечто иное, неправда ли?» спросил он понимающе и ухмыльнулся.
Ничего смешного. Если выбирать между действительно главным удобством и этим, я, безусловно, выберу главное. Пусть лучше пуговицы не сияют, чем не будет основного удобства. Но этоесли придётся выбирать.