Мне не нужна твоя помощь. Ты этого не понимаешь. Никогда не понимал.
Он запрокидывает голову.
Ну, это был последний раз. Больше и пытаться не стану.
Айра отворачивается и идет прочь, я кричу ему вслед:
Она лжет!
Он останавливается, оглядывается.
Я про девушку, которая написала пост. Все это вранье.
Я жду, но Айра не отвечает, не шевелится. Снова приближаются и пролетают мимо фары.
Ты мне веришь? спрашиваю я.
Айра качает головой, но без злости. Ему меня жаль. Это еще хуже его беспокойства, хуже всего.
Ванесса, когда до тебя наконец дойдет? спрашивает он.
Шагая по Конгресс-стрит к холму, он вдруг бросает через плечо:
Кстати, насчет новой квартиры. Я могу ее себе позволить, потому что у меня новые отношения. Мы вместе снимаем.
Он пятится и следит за моим лицом, но я не выдаю эмоций. Я сглатываю горящим горлом и моргаю так быстро, что Айра размывается в тень, в туман.
В полдень меня будит рингтон, который я установила на номер Стрейна. Звук проникает в мой сон позвякивающая мелодия музыкальной шкатулки вытягивает меня из дремоты так мягко, что я отвечаю на звонок, еще не до конца проснувшись.
Сегодня у них совещание, говорит он. Решают, что со мной делать.
Я смаргиваю сон; мой заторможенный ум не сразу понимает, о ком он.
Школа?
Я знаю, что будет, продолжает Стрейн. Я преподавал там тридцать лет, а они выбрасывают меня, как мусор. Поскорее бы все это закончилось.
Ну, они чудовища.
Я бы не стал выражаться так однозначно. У них связаны руки. Если в этой истории и есть что-то чудовищное, так это небылица, которую выдумала эта как-ее-там. Ей удалось сформулировать достаточно расплывчатое обвинение, чтобы оно казалось жутким. Какой-то проклятый фильм ужасов.
Больше похоже на Кафку, говорю я и слышу, как он улыбается.
Пожалуй, ты права.
Значит, у тебя сегодня нет уроков?
Нет, мне запретили появляться в кампусе, пока они не примут решение. Чувствую себя преступником. Он шумно выдыхает. Слушай, я в Портленде. Можем увидеться?
Ты здесь? Я выбираюсь из постели и бегу по коридору в ванную.
У меня сводит живот, когда я вижу себя в зеркале, вижу мелкие морщинки вокруг рта и под глазами, которые, кажется, появились, как только мне исполнилось тридцать.
Ты живешь в той же квартире? спрашивает он.
Нет, я переехала. Пять лет назад.
Секундная тишина.
Подскажешь, как добраться?
Я вспоминаю о тарелках с засохшими объедками в мойке, переполненной мусорной корзине, застарелой грязи. Представляю себе, как он зайдет ко мне в спальню и увидит кучи грязного белья, ряд пустых бутылок рядом с матрасом, мой вечный бардак.
«Тебе пора образумиться, скажет он. Ванесса, тебе тридцать два года».
Может, лучше встретимся в кофейне? спрашиваю я.
Он сидит за угловым столиком, и сначала я с трудом узнаю этого грузного старика, стиснувшего в ладонях кружку. Я направляюсь к нему, срезая путь через очередь к кассе и обходя стулья, и тут он замечает меня и поднимается со своего места. И тогда сомнений не остается эта надежная, цельная гора ростом шесть футов и четыре дюйма мне так знакома, что мое тело берет верх, заключает его в объятия и хватается за его куртку, пытаясь прижаться к нему как можно крепче. Сливаясь с ним, я чувствую то же, что и в пятнадцать лет, запах кофе и меловой крошки. Моя голова едва доходит ему до плеча.
Когда Стрейн отпускает меня, в глазах у него стоят слезы. Он смущенно поднимает очки на лоб и вытирает щеки.
Извини, говорит он. Знаю, меньше всего тебе нужно возиться с рыдающим стариком. Просто при виде тебя умолкнув, он вглядывается в мое лицо.
Все нормально, говорю я. Ты в порядке.
Мои глаза тоже наполняются слезами.
Мы садимся друг напротив друга, как обыкновенные люди старые знакомые, встретившиеся после долгой разлуки. Он выглядит удручающе постаревшим: весь седой, не только волосы, а даже кожа и глаза. Борода исчезла. Впервые я вижу его гладко выбритым. На ее месте брыли, на которые я без рвотных позывов смотреть не могу. Они висят, как медузы, утягивают вниз все его лицо. Это шокирующая перемена. С нашей последней встречи прошло пять лет достаточно, чтобы его лицо разрушил возраст, но я представляю, что это случилось после поста Тейлор. Вроде мифа о людях, которые от горя седеют за одну ночь. Я холодею от внезапной мысли: это может его сломать. Может его убить.
Я качаю головой, чтобы отогнать эту мысль, и скорее самой себе, чем ему, говорю:
Все это еще может кончиться благополучно.
Может, соглашается он. Но не кончится.
Даже если тебя вытурят, что в этом такого страшного? Это все равно что выйти на пенсию. Продашь дом, уедешь из Норумбеги. Ты не думал вернуться в Монтану?
Не хочу, говорит он. Моя жизнь здесь.
Ты мог бы попутешествовать, устроить себе настоящий отпуск.
Отпуск! фыркает он. Ради бога. Что бы ни случилось дальше, мое имя опорочено, репутация испорчена.
Со временем все образуется.
Не образуется. Его взгляд на миг становится таким жестким, что я не решаюсь возразить. Хотя я знаю, о чем говорю, ведь меня когда-то тоже оттуда выгнали.
Ванесса Он наклоняется ко мне через стол. Ты сказала, что несколько недель назад та девушка тебе написала. Ты точно не ответила?
Я пристально смотрю на него:
Да, точно.
Не знаю, продолжаешь ли ты ходить к психиатру. Он закусывает губу, оставляя вопрос невысказанным.
Я начинаю поправлять его она психотерапевт, а не психиатр, но знаю, что это не важно, не в этом суть.
Она не в курсе. Я не рассказываю ей о тебе.
Окей, говорит он. Хорошо. И еще, я тут пытался найти твой старый блог
Его больше нет. Я удалила его много лет назад. К чему этот допрос?
Никто, кроме этой девушки, не пытался с тобой связаться?
Кто, например? Школа?
Не знаю. Я просто хочу убедиться
Думаешь, они попытаются впутать меня?
Понятия не имею. Мне ничего не говорят.
Но, по-твоему, они
Ванесса.
Мой рот захлопывается.
Он делает вдох и, повесив голову, медленно продолжает:
Я не знаю, что они собираются делать. Я просто хочу убедиться, что нет никаких дополнительных очагов, которые нужно потушить. Убедиться, что твое решение Он подыскивает подходящее слово: Непоколебимо.
Непоколебимо, повторяю я.
Он кивает, не отводя от меня взгляда. В глазах его стоит вопрос, который он не осмеливается задать вслух: хватит ли у меня сил, чтобы выдержать все, что может случиться.
Можешь на меня положиться, говорю я.
Он улыбается. От благодарности его лицо смягчается. От него исходит облегчение: плечи расслабляются, взгляд блуждает по кофейне.
Ну а как ты вообще? спрашивает он. Как держится твоя мама?
Я пожимаю плечами: обсуждая с ним маму, я всегда чувствую себя предательницей.
Ты еще встречаешься с тем мальчиком?
Он имеет в виду Айру. Я качаю головой, и Стрейн без удивления кивает, похлопывает меня по руке.
Он тебе не подходил.
Мы молча сидим под звон тарелок, шипение и жужжание кофемашины, оглушительный стук моего сердца. Годами я воображала, как снова окажусь рядом с ним, но теперь, когда это произошло, я отстраненна и словно наблюдаю за нами из-за стола в другом конце кофейни. Как-то неправильно, что мы можем разговаривать друг с другом, как нормальные люди, что он может смотреть на меня, не рухнув на колени.
Есть хочешь? спрашивает он. Можем перекусить.
Я мнусь, проверяю на телефоне время, и он замечает мой черный костюм и золотой бейдж.
А, трудовая пчелка, говорит он. Насколько я понимаю, ты все работаешь в том же отеле.
Я могу отпроситься.
Нет, не надо. Моментально помрачнев, он откидывается на стуле.
Я знаю, что не так: я должна была уцепиться за его предложение, не раздумывая сказать да. Сомневаться было ошибкой, а с ним одной ошибки достаточно, чтобы все разрушить.
Я могу постараться освободиться пораньше, говорю я. Можем вместе поужинать.