Снова я здесь!
Мои нервы не выдержалия визжала и материлась под звонкий смех моих конвоиров. Раз от раза я пыталась бежать, но сдерживаемая крепкой рукой Белки, я лишь усугубляла и без того безрадостное положение делони буквально впитывали мой страх и становились все радостнее, все сильнее по мере того, как мы приближались к огромному зданиюсплошь бетон и стекло. Раньше этого здания раньше не былооно выросло над «Сказкой» уже после той жуткой ночи, что я была здесь в первые, и было лаконично, словно отпетый клерк самой уважаемой юридический конторы этой планетычистенький, блестящий и совершенно безликий. А потом я сдаласьменя затрясло, драться я перестала, зато дышала, как загнанная лошадь, и пока мы поднимались в лифте, я всей душой желала глобальной катастрофы на свою головуцунами, наводнение, пожарчто угодно, только не сюда.
Лифт поднял нас троих на двадцатый этаж, двери открылись, и меня вытолкнули в узкий, чистый, очень короткий коридор, который заканчивался огромной двустворчатой дверьютак обычно выглядят конференц-залы. Без тени стеснения Низкий толкнул тяжелую дверь, и мы трое гордо вошли в большую комнату.
В центреогромный овальный стол, окруженный кожаными креслами с высокими спинками, где восседают два десятка мужчин и женщин в строгих костюмах. Все, как по команде, обернулись на нас, но никого из них я не заметилавсе мое внимание сосредоточилось на человеке, сидящем за противоположным концом стола. И в тот момент, когда он поднял на меня глаза, всю полетело к чертям собачьимбелый свет рухнул в небытие, вселенная остановилась, замораживая время и мое существование. Серые глаза вонзились в меня, и я забыла все, чего так боялась. Радужка цвета чистейшей стали, высокие скулы, курносый нос, и жилистая, крепкая шея Сукин ты сын, как же тебе идет белая рубашка! Я-то знаю, что под ней. От воспоминания о рельефе спины, которую я могу воссоздать по памяти с закрытыми глазами до мельчайшей детали, я чувствую, как сжимается моё нутро, превращая мой страх в сладостное вожделение, в котором растворяются мои истерики и огромной, темно-фиолетовой лилией распускается женщина внутри меняона заслоняет собой все, она заставляет меня кусать губы от одного единственного желанияупасть на колени и ползти к нему, не замечая удивленных взглядов и раскрытых от удивления ртов, свернуться калачиком у его ног и ждать прикосновения горячей руки, как манны небесной Сволочь! Моральный урод. Ублюдок Ты хоть знаешь, сколько времени у меня ушло, чтобы попытаться забыть рельеф твоих губ? Наверное, догадываешься, судя по улыбке, расцветающей на твоих губах. Знаешь ли ты, как долго мне пришлось отучиваться сравнивать твои руки с руками, что прикасались ко мне все это время? Ты хоть знаешь, сколько оттенков твоего прикосновения я помню, с той самой единственной ночи? Знаешь ли, как сильно можно скучать по запаху тела? А мелодия голоса и неповторимый отпечаток интонаций? Мне до сих пор мерещится твоя ехидная ухмылка в каждом прохожем. Знаешь, что никто не умеет улыбаться так, как делаешь это ты? Как же трудно было опустить эту чертову планку! Господи
Он раскрывает рот, и знакомый до последней ноты тембр тихого, спокойного голоса несется сквозь столетия, разбивая вдребезги тот год, что мы провели порознь:
Подождешь меня? Мы уже почти закончили, спрашивает он меня, специально дожидаясь, когда пауза достигает кульминации неловкости.
И под взорами двух десятков совершенно незнакомых мне людей я не нахожу слов и просто молча киваю головой. Белка и Низкий обходят меня, плюхаются на кожаный диван, стоящий у стены, задирают ноги на подлокотники, достают телефоны и утыкаются носами в экраны. А я продолжаю стоять на сцене под светом софитов на глазах у изумленной публики. Максим обращается к какому-то парню, который через несколько секунд, неизвестно откуда, достает еще одно кресло, такое же, как остальные и ставит его по правую руку от Максима. Я смотрю на картину вокруг себя и никак не могу отделаться от ощущения нереальности всего происходящего. Театр теней, жуткая аркада, полнейший абсурд. Этого не может быть.
Садись, говорит он мне, указывая на кресло.
На негнущихся ногах пересекаю комнату, сопровождаемая взглядами незнакомых мне людей. Тишина такая тяжелая, что давит на барабанные перепонки, словно я на дне Марианской впадины, и я отчетливо слышу свои шаги по ковровому покрытию. Я сажусь на кресло и в какой-то момент слишком ярко, слишком отчетливо, чересчур остро ощущаю реальность всего происходящего, вплоть до света, льющегося сквозь огромные окна и ложащегося на мою кожу тонким щелком. А еще я всем своим существом чувствую жар слева от меня. Его тело, все его существомощнейший ядерный реактор, и эту мощь, эту энергию, прячущуюся за полуприкрытыми веками, чувствуют все. Но только я умудрилась войти в активную зону без защитного костюма. Я не могу поднять глаз и смотрю на столешницу из светлого матового материала, чувствуя на себе его взгляд.
Ты чего так дышишь? спрашивает он с наигранным дружелюбием.
Я сгораю от неловкости под давлением двух десятков пар глаз. Мелкий ублюдок! А то ты не знаешь
Собираю все силы в кулак и заставляю себя поднять голову и посмотреть ему в глазаони улыбаются мне, вторя губам, которые уже не могут, да и не считают нужным скрывать ликования. Он закусывает губу, нежно лаская взглядом мое лицо, не стесняясь никого из присутствующих, но заставляя меня краснеть за нас обоих. Я смотрю на него и замираюкак же он повзрослел! Я забыла, как в этом возрасте быстро меняется человек, и что одного года достаточно, чтобы пробрести совершенно иную статьон стал крепче, крупнее, но по-прежнему был изящен в своей мужественности. Вроде бы даже стал чуточку выше. Но главное было не в теле и не в том, что его лицо стало более угловатым, а юношеская округлость уступала место лаконичности и грубости. Дело в том, как он смотрел на меня. Если раньше его наглость, любопытство и хладнокровный цинизм были результатом пережитого ужаса и юношеской бравады, то теперь, до ужаса хладнокровный, прямой и острый, его взгляд имел все основания быть таковыммальчик оперился, мальчик встал во весь рост, окинул взглядом свои владения, оценил возможности и увидел далеко идущие перспективы. Мальчик превратился в молодого мужчину.
Лифт у вас не работает, на выдохе говорю я, стараясь придать своему голосу тот же оттенок беспечности.
Он удивленно вкидывает брови:
Да ну? его улыбка расцветает во всей красе, открывая жемчуг зубов. Он переводит взгляд на Белку и Низкого. И серьезная поломка?
Эти двое отрывают глаза от телефонов и, глядя поверх них, расплываются в жутких ухмылках:
Не то, чтобы очень, мурлыкает Белка. Так минут пять работы.
Даже вспотеть не успели, добавляет Низкий,
Но теперь все в порядке, кивает Белка, и они оба тихо хихикают.
Лифтеры хреновы!
Максим, глядя на этих отморозков, при всей строгости и лаконичности момента и своего внешнего облика, мгновенно загораетсяискры вспыхивают в его глазах, рот растягивается в широкой улыбке, сверкая зубами. Он снова смотрит на меня. Едва сдерживая хохот, он прочищает горло и поворачивается к людям, сидящим за столом и терпеливо наблюдающим эту сцену:
Давайте закругляться.
Круглолицый, розовощекий мужчина, сидящий ближе всего по левую сторону стола, говорит высоким голосом с отдышкой тучного человека:
Максим, по последнему пункту так ни к чему не пришли.
Хм А что там у нас? А да. И на чем мы остановились?
Люди, бывшие картонными декорациями, обрели объем и заговорили, и звук их голосов окружил меня, как рой пчел. Они говорили, но я не слышала их, не понимала смысла слов, потоком обрушившихся на меня. Я смотрела вокруг, переводя взгляд от одного лица к другомувот Белка и Низкий снова уткнулись в телефоны, все еще придурковато улыбаясь, вот круглолицый мужик о чем-то спорит с солидным мужчиной по ту сторону стола, рядом с которым сидит молоденькая девушкапри взгляде на Максима она заливается розовым румянцем. Ох, моя хорошая, знала бы ты, что он такое, ты была бы белее снега.
А потом я снова смотрю на Максима, украдкой скольжу взглядом по шее, плечам, спине, останавливаясь на таких знакомых, таких красивых руках и замираю, открыв рот, потому что вижу обручальное кольцо на безымянном пальце его правой руки.