Пойду узнаю, к какой каре готовиться.
Малик бросился к столику с травами, схватил две бутылочки, протянул мне.
Я уже все приготовил.
Я взглянула на этикетки: средство для роста волос и лосьон для кожи. Я улыбнулась ему.
Молодец.
Малик не хуже меня знал, что нашу хозяйку легче всего умилостивить подкупом. Из-за очага миссис Айенгар мы оказались в подвешенном состоянии: пока пандит не проведет обряд очищения (который порой длится три часа), нельзя готовить угощения на завтра. Спать мы сегодня точно ляжем поздно.
Пандит-джи придет через час, точно прочитав мои мысли, сказал Малик.
Наконец-то полночь. Мое любимое время. В окно светила луна. Коэль насвистывал любовную песнь; ему вторила пятнистая горлица. Весь Джайпур отдыхал от дневной суеты. В комнате пахло пряностями и сластями, которые мы готовили (пакора из листьев одуванчика для миссис Патель, от артрита, сладкие миндальные ладду для миссис Гупты, от головной боли), а еще снадобьями (свежее сандаловое масло для миссис Рай, от боли в ногах).
Малик давным-давно ушел домой. Радха спала на кровати. Я села за стол, открыла блокнотик, облизнула кончик карандаша и записала при слабом свете дии:
Обряд, проведенный пандитом (ему потребовался час, чтобы очистить очаг мадам Айенгар): расход.
Лавандовое и гвоздичное масло, куркума и шафран, которые сегодня купил Малик: расход.
Деньги, которые Самир заплатил за мешочки с отваром: приход.
Деньги, которые заплатила Джойс Харрис за ее отвар: приход.
Счет от строителя: расход.
Плата Хари: расход.
В суммеубыток. Я закрыла блокнот и принялась вынимать шпильки из волос. Интересно, сколько времени понадобится, чтобы устроить союз Сингхов и Шарм. И согласится ли строитель на отсрочку уплаты долга. И сколько еще потребует Хари за молчание. Работа во дворце мне сейчас более чем кстати, но сколько придется ждать, пока Парвати поговорит с махарани?
Я запустила пальцы в волосы. Саасуджи как-то сказала, что существует три типа кармы: та, что мы накопили за свои прошлые жизни; та, которую мы создали в этой жизни; карма, плоды которой мы будем пожинать в будущих воплощениях. Интересно, какая из карм привела к тому, что я вышла за Хари. Создала ли я новую карму тем, что сбежала из дома, или это карма из прошлой жизни, за которую я расплачиваюсь лишь сейчас?
Радха замычала во сне, не раскрывая рта, словно звала на помощь. Я бросилась к ней: того и гляди, перебудит весь дом.
Радха, это всего лишь сон. Я погладила ее по плечу.
Она не проснулась. Лежала на боку, свернувшись калачиком и прижав к груди кулачки, точно младенец в утробе. Подушка промокла от слез. Сейчас Радха казалась такой беспомощной. В памяти мелькнуло воспоминание: вот так и я каждую ночь, что мы с Хари были женаты, засыпала в слезах.
Я улеглась рядом с ней, прижалась грудью к ее спине, ногами к ногам, уткнулась лицом ей в затылок. Обхватила ее крепко-крепко, так что палец не просунешь. Я каждый день прикасаюсь к коже моих клиенток, но сейчас меня вдруг посетило новое чувствоя еще ни разу не обнимала сестру.
Т-с-с. Успокойся. Т-с-с, прошептала я.
Я гладила Радху по голове; от ее волос до сих пор пахло плюмерией. «Рундо Рани, бурри саяни. Питхи тунда, тунда пани. Лакин куртхи хе мунмани», промурлыкала я ей на ухо, вспоминая, как папа пел эту песенку.
Дыхание ее успокоилось. Мышцы обмякли. Она проснулась, взяла меня за руку и прижала мою кисть к своей груди. С каждым вдохом и выдохом ее ребра поднимались и опускались под моими пальцами.
Я вытерла ей лицо и шею краешком моего сари.
Расскажи, что тебе приснилось.
Радха шмыгнула носом.
Было темно. Питаджи свалился в колодец. Его держала только я. Все зеваки давным-давно разбрелись по домам. Я пыталась его спасти. Но он был такой тяжелый. Она всхлипнула. И я отпустила его руку. Джиджи, я отпустила его руку. Не смогла его вытащить. Не смогла. Искала тебя, но тебя там не было! Радха глубоко вздохнула. Сколько раз я мечтала, чтобы ты вернулась домой и помогла мне. Однажды даже сбежала из Аджара, чтобы тебя разыскать, но Мала, наш сосед, увидел меня и отправил домой. Слезы, которые она сдерживала так долго, капали мне на руку. Когда Маа умерла, я никому не говорила. Целых два дня. Она лежала на кровати. Я так испугалась. Я не знала, что со мной будет. Я осталась совсем одна. Где ты была все это время, Джиджи? Почему ты от нас ушла? Почему ушла от него?
Я выпустила ее из объятий. Разумеется, ей интересно. Я молчала об этом тринадцать лет.
Я сглотнула.
Если бы я не сбежала, меня бы уже не было. Хари меня со свету сжил бы. А вернуться к Маа и Питаджи я не могла. Радха не хуже меня знает, что жена считается собственностью мужа. И если женщина несчастлива в браке, она не может все бросить и вернуться к родителям в надежде, что те ее пожалеют. В некоторых семьях после свадьбы жена даже вынуждена менять имя, словно раньше и не жила.
Я рассказала Радхе о том единственном, что радовало меня в бракео матери Хари. О том, как она учила меня целительству. Приходившие к нам женщины из соседних деревень чаще всего жаловались на расстройство желудка, ожоги, которые получили, когда готовили пищу, на бесплодие и менструальные боли. Я умолчала о том, как порой они просили нас помочь им втайне от мужей избавиться от плода.
Я рассказала, как Хари меня избивал и как однажды я вышла из хижины и, в чем была, пешком отправилась в Агру, а если замечала кого вдалеке на дороге, пряталась в кусты или канавы. Питалась тем, что удавалось раздобыть, чаще ночью, когда меня никто не видел, и предварительно удостоверившись, что поблизости нет кабанов. В городе Тадж-Махал, продолжала я, помогала женщинам, как учила меня свекровь. О подробностях я умолчаланапример, о том, что основной доход получала от продажи муслиновых мешочков с молотой корой корней хлопчатника (по рецепту саас). Не то чтобы я стыдилась своего занятия; если бы не я, куртизанки и танцовщицы прибегали бы к куда более грубым и опасным методам прерывания нежелательной беременности: спринцевались мылом, падали с лестницы, прокалывали плод вязальной спицей. Но такие ужасы не для ушей тринадцатилетней деревенской девочки.
Я объяснила, что искусство мехенди освоила в Агре. С улыбкой вспомнила о том, как Хази и Назрин учили меня разрисовывать женское тело, чтобы возбуждать желание, но Радхе об этом не сказала. А потом, добавила я, меня пригласили в Джайпур, потому что там за мехенди платили больше, и я ухватилась за эту возможность.
И тогда я смогла посылать домой больше денег.
Но мехенди занимаются шудры, а не брахманы, удивилась Радха. Питаджи ни за что не позволил бы тебе прикасаться к чужим ногам.
Я выпустила ее руку, перевернулась на спину.
Это лучше, чем стать потаскухой. Слова мои прозвучали резко, но я этого и хотела.
Некоторое время мы лежали молча.
Как умер Питаджи? спросила я.
Утонул. Но он хворал. Живот у него болел.
Что ты имеешь в виду?
Он пристрастился к шарабу, прошептала она. Прятал от нас, думал, мы не найдем, а к вечеру так напивался, что на ногах не стоял. Порой мне приходилось на следующий день вести за него уроки.
Я помнила, что Питаджи начал пить примерно тогда же, когда мы перебрались в Аджар, но ни разу не напивался до такой степени, чтобы мне приходилось подменять его в школе.
Маа его простила в конце концов?
Радха повернулась ко мне:
За что?
В эту минуту она так походила на Маа, что мне показалось, будто я, как в тот далекий вечер, лежу рядом с матерью и не могу понять, куда подевались ее золотые браслеты. Я тогда была совсем маленькая, и на моей памяти мама не снимала их, даже когда купалась, спала или готовила. Я любила ими играть, когда мы вот так лежали рядышком. Я спросила у мамы, где же ее браслеты, и на ее глаза навернулись слезы, а мне впервые в жизни стало страшно.
Я погладила Радху по щеке.
Мы не всегда жили в Аджаре. Разве Маа тебе не рассказывала? Мы переехали туда из Лакхнау. Питаджи увлекся движением за независимость. Вместо работы ходил на марши свободы. На митингах выступал против британского господства. А когда движению понадобились деньги, без спроса продал мамино золото, украшения из ее приданого: свадебные браслеты, ожерелья, серьги. Маа была в ярости.