Доглядели угрюмо проговорил я.
А то! усмехнулся отец Григорий. Старшему среди них, бригадиру, значит, десятку впаяли за расхищение народного имущества, остальным по пятерке. Вот того усатого Федором зовут. Он у них за главного. Вот такая у нас нынче власть, товарищ Клименко
Необычное обращение «товарищ», от которого за время долгого мытарства по тюрьмам я отвык, неожиданно резко резануло по уху. Я поморщился и поправил священника:
СашаСаша меня зовут!
Александрзащитник значит! перевел с греческого батюшка. Сильное имя! Давай спать уж, Саша вздохнул он. Неизвестно, что ждет нас завтра. Говорят в лагерь мы едем, где эти незаметно отец Григорий кивнул на нары, где слышались смешки и шлепки карт. Правят бал
С этими словами он повернулся на бок, подложив под голову острый худой локоть. Обвисшая ряса его не грела, как он не пытался завернуться в нее поплотнее.
Спокойной ночи! пожелал он мне и Качинскому вполголоса, закрывая глаза.
Спокойной! буркнул в ответ поручик, недовольно засопев.
Жизнь мне подкидывала очередной непростой экзамен, помещая меня в те условия, где заветная фраза «лейтенант НКВД» не имела уже никакого значения, а главными были лишь твои личностные качества, да человеческое, что еще сохранялось в душе, спрятавшись в ее самом дальнем уголке. Как говорил классик, впервые в истории встретилась Россия , которая сажала, и Россия, которая сиделаИ это не предвещало мне легкой и беззаботной жизни в лагере. Вздохнув я попытался уснуть, борясь с очередным приступом головокружения и тошноты после удара сержанта.
Сон не шел. Я крутился, вертелся на месте, пытаясь хотя бы подремать, но жесткие доски пола, то впивались мне всеми своими швами в мои ребра, то из щелей дуло так, что мороз пробегал по коже, заставляя подрагивать и кутаться в ничего не согревающую телогрейку.
Что теперь с Валей? Увидимся мы когда-либо с ней? Как поступил с женой Коноваленко? Жива ли она? Все ли у нее нормально? Как мать? Все эти вопросы, на которых и ответов-то не было, роились в моей голове, мешая уснуть. Вкупе с долгим, почти постоянным напряжением всех сил моего организма, это давало жуткий эффект. Голова была чугунная, глаза, словно засыпали песком, потому я был даже рад, когда еще не рассвело, а сержант уже подошел к решетке нашей импровизированной камеры, позвякивая алюминевыми мисками.
Кушать подано, животные! весело проговорил Ковригин, наблюдая со своего места за раздачей пищи.
Камера зашевелилась. Мои горе-попутчики засуетились, каждый хотел успеть раньше остальных к небольшому окошку, оставленному специально для того, чтобы туда проходила металлическая миска и руки арестанта. Первым рванул за едой цыганенок. Он, как будто и не спал, а только и ждал команды, когда принесут кормежку. Следом потянулись работяги, отец Григорий. Степенно двинулся к раздаточному окну Качинский, и лишь воры не тронулись с места, наблюдая с легкой насмешкой за выстроившейся очередью.
Кислый потер голую грудь и тихо приказал пареньку устроившемуся под нарами:
Метнись за хавкой! мальчишка вздрогнул, но медленно двинулся в нашу сторону.
Что сегодня у нас в меню, гражданин начальник? Чем честных бродяг попотчеваете? уточнил он, скрестив руки на груди, так и не сдвинувшись с нар.
А не все ли равно, Кислый? огрызнулся сержант, разкладывая по мисками замороженные рыбьи хвосты. Я хоть помои налью, все равно жрать будете, чтобы с голоду не сдохнуть!
Помои сам жри! буркнул вор, усаживаясь на нарах по-турецки скрестив ноги.
Ты мне еще поговори! многозначительно пообещал сержант.
А ну, мужичье, дай дорогу фартовым! прикрикнул Кислый с нар на живую очередь, выстроившуюся за едой.
Парень, которого послали за мисками с рыбьими хвостами, нерешительно двинулся в обход всех к раздаточному окну, вжимая голову в плечи, словно в каждый момент ожидая удара или оплеухи.
Ты нам порцию пожирнее выбери, гражданин начальник! попросил Кислый. Воровской элите положено питаться вкусно!
Сидевшие рядом с ним на нарах зэки рассмеялись, поддержав своего предводителя.
Ох, приедем мы в лагерь, Кислый покачал головой сержант, подавая четыре миски в окошко. Договоришься ты у меня!
Послушайте! возмутился отец Григорий. Мы же все стоим здесь за едой! Что за
Заткни хлебало, отче! рявкнул тот, который был с синяком под глазом.
Молчите тихо прошептал Качинский отцу Григорию. Не лезьте на рожон!
Я промолчал, так как еще не совсем разобрался во взаимоотношениях царящих в этом коллективе. Дождался своей порции, которая представляла собой обрубок рыбьего хвоста, засоленного до невозможности, а потом еще и замороженного до состоянии ледышки. Уселся в углу неподалеку от Качинского и батюшки, наблюдая за сокамерниками краем глаза.
Рыба была безвкусной, ее изначальную породу определить было практически невозможно. Жесткое мясо с трудом отделялось от кости и оставляло после каждого укуса на губах солоноватый привкус. Содрав шкуру, я увидел замороженных белых скользких червей, уютно устроившихся в желудке у водоплавающей. Чуть не вырвал, с трудом сдерживая позыв рвоты. Брезгливо отодвинул миску в сторону, наблюдая за тем, как Качинский с отцом Григорием поглощает неаппетитный завтрак прямо с костями, почти не жуя.
Это вы зря, молодой человек, заметил батюшка, увидев, что я не ем, едаэто такая вещь, что брезговать ею ни в коем случае нельзя! Ибо неизвестно когда в следующий раз придется поесть! Правда, Лев Данилыч!
Бывший поручик брезгливо и мучительно морщился, но жевал твердое, как подметка рыбье мясо. Услышав вопрос, кивнул, пряча от меня глаза. После того, как он узнал, что я бывший офицер НКВД его отношение ко мне резко поменялось. Он стал молчалив, угрюм и неприятен.
Вон, смотрите, как наша воровская элита уплетает этот деликатес! За обе щеки, я бы сказал! кивнул священник в сторону Кислого со товарищами, которые расположились на нарах полукругом и поглощали завтрак. Парень, который принес обед, попрежнему был возле нар, с жадностью и болью, стоявшими в глазах, он наблюдал, как зэки поедают свою и его часть.
А
Ему, увы, достанутся только объекты, поймав мой вопросительный взгляд, пояснил батюшка, видите ли, молодой человек, лагерный мирэто мир кастового неравенства и строгой иерархии Кто-то, как мы, пока болтается в проруби, не приставая ни к одному берегу, кто-то, как Федор со своими работягамимужики. Они честно отбвают свой срок, работают, как положено, дают дневную норму выработки, кто-то, как Кислый со своими дружками находится на вершине этой социальной пирамиды. Им положено все, что не положено простым сидельцам. Они вроде бы как Политбюро, простит меня наш вождь и учитель товарищ Сталин, отец Григорий широко перекрестился и осмотрелся по сторонам, не слышит ли его крамольных речей еще кто-то кроме меня, а есть те, кто внизу пирамидыКак вот этот парень он кивнул на беднягу, облизывающемуся внизу на еду, как кот на сметану. Им до конца срока предназначено питаться объектами с барского стола и обеспечивать быт таких, как Кислый. Их называют «шестерками».
Я смотрю, отец Григорий, вы неплохо разобрались в этой иерархии заметил я.
Увы, я больше двух лет мыкаюсь по СИЗОНаш самый гуманный и справедливый суд в мире никак не мог вынести мне приговор. Вот и пришлось пройти эти университеты, чтобы не оказаться в основании пирамиды, так сказать от звонка до звонка.
Понятно, буркнул я, уткнувшись взглядом в стену. Аппетита не было. К тому же слишком соленая рыба мгновенно вызвала приступ жажды. Я облизал сухие, как наждак губы и умолк, надеясь, что после завтрака конвой расщедриться на кружку другую воды.
А нет тебе, Петюня! Ничего не осталось развел руками демонстративно Кислый, обращаясь к пареньку у нар. Разве что корыто облизать!
Вор лениво толкнул миску с нар, и она с грохотом загремела по теплушке. Парень бросился за ней, сломленный, измученный, кажется, даже немножко сдвинутый рассудком. С нар послышался жизнерадостный ржач.
Не хуже псины, ты смотри! обрадовался второй из расписных, что светил фингалом под глазом. А так! Аппорт!