Но, по-моему, ни мама, ни папа этого бегства даже и не заметили: он был увлечен фотографией и постоянно пропадал в экспедициях, она в лаборатории и грантовских исследованиях А еще с нами жила сестра отца, актриса сериалов, которая категорически запрещала называть ее тетей. Только Эммой. Она была вечно в погоне за красотой: сколько ее помню, дома я ее в человеческом облике ни разу не видела: то жуткая маска для лица или для волос, то патчи, то антицеллюлитное обертывание А еще, когда отец возвращался из командировок, у нас постоянно были гости. Иногда допоздна. Иногда скопом. Именно благодаря гостям я поняла, что на кухне хрущевки может уместиться до восемнадцати человек в нормальном и до двадцати пяти в одухотворённом красивыми снимками состоянии.
Зато в семь лет я уже сносно жарила яичницу, в восемь забирала младших из детского сада, в десять оплачивала счета за коммуналку, а в тринадцать я нечаянно оказалась у бабушки. Тогда с ней случился гипертонический криз. Отец был в очередной командировке, мама в отчетах, а младшая как раз освоила варку макарон. В общем, я переехала на другой конец города к ба, чтобы помочь ей первое время после больницы. Думала это на пару недель. Ну месяц-два. Оказалось Оказалось, что насовсем.
Из воспоминаний, нахлынувших неожиданно, меня выдернул голос диспетчера:
Объявляется посадка
Это был мой рейс! Я встала, зажав в руке посадочный талон, и уже шла к выходу, когда с той стороны, где находились арки досмотра, донеслось:
Ты! Ты здесь!
Я вздрогнула и напряглась, готовая в любой момент бежать и убеждая себя, что между нами зона таможенного контроля. Медленно обернулась.
Нет. Это просто кто-то встретил кого-то. Просто голос Очень похожий. Я машинально сделала шаг, все еще глядя в сторону и врезалась в чью-то широкую спину. От удара дыхание перехватило, нога подвернулась и я начала падать, вцепившись в первое, что попалось.
Увы, попался под руку карман на джинсах у белобрысого парня, в которого я как раз и врезалась. И джинсы поехали вниз
И даже чуть чуть показался белый трикотаж, обтягивавший упругую мужскую ягодицу, когда ее обладатель попытался повернуться. Не сказать, чтобы это у него хорошо получилось, но меня он все же увидел.
Зачем вы лезете ко мне в штаны? ошеломленно спросил он. И удивления в его голосе было даже больше, чем злости, как будто я не за карман его джинсов ухватилась, а уже стянула с него трусы и сейчас вообще повалю на пол и начну насил требовать продолжения рода.
Но я же не нарочно! А этот уставился на меня своими зеркальными солнцезащитными очками в пол лица и думает всякую ерунду Нет, чтобы помочь встать бедной девушке, которая едва виском об плитку не припечаталась, ну хорошо, не виском, а кое-чем помягче, но все равно!
Ни к кому я не лезу, буркнула я, по-прежнему болтаясь на злополучном кармане. Просто равновесие потеряла.
Обычно его теряют, падая, а не хватая всех подряд за зад, парировал блондин.
Да нужен мне ваш зад! прокряхтела я, собирая разъехавшиеся ноги в кучу. У вас же не ягодицы Девида Бэкхема, чтобы на них просто так кидаться
Сосредоточившись, я попыталась встать, опираясь на злополучный карман. Ткань предательски затрещала и он оторвался.
Ой, пискнула я. Получилось как то неудобно.
Хотя в этой неловкой ситуации был один плюс: я не упала. Хотя бы на пол. Зато в глазах случайного незнакомца очень даже. Оставалось утешаться тем, что моральные терзания не гематомы. Посторонним в глаза не бросаются. А вот фингал под глазом. Или разбитая губа
Выпрямившись, я так и осталась стоять с оторванным карманом, хорошо еще на самих джинсах дыры не было. Блондин, сверкнув на меня своими черными очками, подтянул штаны, и злобно припечатал:
Чокнутая.
А потом развернулся и пошел к терминалу. Я смотрела на удаляющуюся широкую спину. И мне было жутко стыдно. Очень. Мало того, что повела себя как дура, оторвала карман, так еще и нахамила совершенно случайно: а ведь зад у него, к слову, был ничуть не хуже, чем у знаменитого футболиста
Я закусила щеку, приводя мысли в порядок, тряхнула головой, словно этот жест помог бы выкинуть оттуда лишнее, и решительно поспешила к телескопическому трапу.
Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что в самолете мое место почти рядом с тем, кого я бы предпочла больше в своей жизни не встречать: парнем, буквально недавно лишившимся кармана.
Нас друг от друга отделял лишь старичок преклонного возраста. Надо ли говорить, что ни блондин, усевшийся у окна с таким выражением лица, словно впервые видит меня, ни я, разместившаяся в проходе, не обрадовались.
Когда самолет взлетел, я набралась храбрости, и, повернувшись к парню, решила извиниться:
Мне очень жаль, что из-за меня оборвался ваш карман
Ноль эмоций.
Я подумала, что блондин мог запросто не услышать: я же говорила негромко. Повторила погромче А потом уже в полный голос. Тот же эффект. Уже хотела было махнуть рукой на извинения, когда старичок, через которого я слегка перегибалась, решил проявить инициативу и помочь. Вот только проблема состояла в том, что дедушка оказался тугим на ухо. Оттого на весь салон грянуло:
Она говорит, что сожалеет, что из-за нее ты стал оборванцем!
Блондин вздрогнул, выпрямился, черные очки съехали с его носа, и я поняла, что он дремал. Стало очень очень стыдно. Судя по всему, сегодня судьба решила мне от щедрот выдать годовой запас смущения. И ладно бы перед разными людьми
Что? ошеломленно переспросил парень, поправляя очки, под которыми прятались зеленые сонные глаза.
Она говорит, что сожалеет, что ты голодранец, услужливо проорал старик.
Блондин закашлялся.
Я не это имела в виду! горячо запротестовала я. Я говорила, что мне очень
Но старик, который подумал, что его уличили во вранье, решительно встал на защиту свой репутации, перебив меня:
Именно это и говорила. Я сам слышал! А сейчас отпирается Совсем как моя жена
Вот верно говорила бабуля: молчание это путь к счастью. В моем случае еще и к спокойствию. Но последнего явно не предвиделось.
Дедок, которому, видимо, было скучно, провел в своей голове какие-то одному ему ведомые параллели и пришел к определенным (и на мой взгляд слегка странным) выводам:
Ребята, а вы часом не женаты? он повернул голову сначала в одну, потом в другую сторону.
Наше синхронное с блондином «Нет!» было дедуле ответом. Но старичок будто уверился в обратном. А потом он начал рассказывать о своей жене. Очень громко. Наверное, чтоб и самому было слышно. Судя по всему, этим дедуля и планировал заняться оставшиеся двенадцать часов. Я содрогнулась, представив, что придется все это время выслушивать биографию сего почтенного джентльмена и Оказалась права. При высадке с борта самолета помимо головной боли и дикой зависти к блондину (он за своими черными очками умудрился не только уснуть, но и даже посапывал в нужных местах, являясь отличным собеседником для разливавшегося соловьем старичка) я вынесла важное для себя решение: я замуж не хочу! Во всяком случае, ближайшие пару лет так точно: столь неизгладимое впечатление на меня произвел рассказ попутчика.
Покинув самолет и «любимых соседей» я тут же вляпалась в контроль и пограничный досмотр. Впрочем, как и все остальные, только с той лишь разницей, что оказалась в конце очереди.
Контроль оказался муторным, я проходила одной из последних.
А едва его одолела, то пошла отлавливать свой багаж, от души надеясь, что его еще никто не отловил. Хотя я сильно сомневалась, что на спортивную сумку будут желающие позариться. Собиралась я в спешке, к тому же предпочитала ездить «налегке», так что все необходимое уместилось в черную сумку, на которую было накручено столько пленки, что она стала серой.
Лента, по которой двигался багаж, была уже остановлена. А оставшиеся сумки всего семь штук оказались сняты и выставлены рядком. Я цапнула свою единственный серопленочный бобик, даже не проверив ярлычок, и с чистой совестью поспешила к встречающему гиду. То, как ждала заселения, то, как заполняла анкету, я помнила плохо. Зато хорошо запомнилось лицо гида, светящееся беспощадной улыбкой, как обогащенный уран бета частицами.