Санька задумался.
Сенька, то есть Семен Званцев. Еще СеменМитрохин. Надеждин Борис. Трофим Шляпкин. Петр как бишь его Ваганов!
Пятеро Ну, подкупить фигуранта несложно, он за полтинник записочку передаст. И место для встреч самое лучшеетам, как я понимаю, мрак преисподний?
Не всюду. Свет со сцены проходит через щели. А на сцене и плошки горят на рампе, и с боков спермацетовые свечки, а они яркие.
Любопытная история получается, сказал, подумав, Келлер. Товарища вашего подкупили, чтобы он зачем-то Степановой солгал.
Солгал?
Да. Ведь что было сказано?
Что к ней домой после представления приедут, так чтобы она была готова.
А приехали?
Нет! воскликнул Санька. Никого не было! Я там битый час проторчални ее, ни кого другого!
Видел ли вас кто возле дома Степановой?
Да кто меня мог там видеть ночью и в такой мороз?
Товарищи ваши убеждены, что вы убили Степанову. Отчего они так вас не любят?
Да у нас никто никого тут Санька вспомнил про Федьку. Может статься, и эта не любит, а хочет заполучить в мужья. Для брака-то любовь не обязательна
Тяжко жить, когда никто никого не любит.
Тяжко, согласился Санька. И когда все завидуюттоже. Как Шляпкин Вагановутому танцевать фурию дали. Шляпкин, когда шестнадцать пар танцуют, в задней линии стоит, а Ваганов с Васькой Ивановым впереди в фуриях скачут.
Это разве не женская партия?
Нет, там высокие прыжки нужны, большой шанжман, ассамбле Санька по привычке тут же ладонями изобразил дикую пляску фурии. Это был едва ли не тайный язык танцмейстеров, объясняющих задание дансерам и фигурантам, никто иной не понимал, что значат эти стремительные взмахи и скрещения ладоней.
А вам завидуют из-за госпожи Платовой?
Черт их знает.
Санька подошел к окну. За стеклом, было так красиво, что ни одному театральному живописцу не передатьбелое кружево покрытых инеем веток отгородило окно, снизу разукрашенное крупным ледяным узором, от всего мира, являющего образ безупречной в своем величии стужи, и вновь явился ознобсловно снаружи сквозь стекло просочился.
Пауки в банке, уверенно сказал Келлер.
Еще хуже.
Уходите вы оттуда, сударь. Что вам таммедом намазано?
А куда идти? Что я еще умею? Меня училидумали, стану дансером. Дансера из меня не получилось. Дансерка мне под стать еще не выросла! Они же не должны быть большими, они все мне чуть не по пояс.
Плохо ваше дело, сударь.
Сам знаю
Но не отчаивайтесь. Особа, которая вам покровительствует, предоставит иную должность, коли будете умны. Сейчас главноеразобраться, что произошло той ночью в театре. Отчего бедную Степанову сперва убеждали, будто ее любовник приедет к ней ночью, а потом удавили среди декораций. Сдается мне, что вы знаете ее любовника.
Нет. Откуда мне его знать?
Вы все время наблюдали за Степановой и бродили вокруг ее дома в разное время. Вы должны были его видеть, строго сказал Келлер.
Да если б видел!.. Я же до вчерашнего вечера не знал, что у нее есть любовник! этот допрос уже стал Саньку раздражать. Он видел, что любезный Келлер как-то незаметно поменял тон и в голосе его, что бы он ни говорил, звучит: а я тебе, голубчик, не больно верю.
Я полагаю, знали. Вам нет нужды это скрыватья на вашей стороне, сударь. Даже когда б вы застали Степанову с ним в постели задравши ножки кверху
Санька кинулся к Келлеру, чтобы ударить его кулаком в лицо. Как всякий человек, не обученный драться, он имел в себе некое паршивое существо, не дающее кулаку набрать нужную скорость и мешающее вложить в удар всю душу. Двигался-то Санька быстро и оказался возле Келлера мгновенно, однако тот, человек полный и на вид не больно шустрый, легко увернулся, да еще и засмеялся.
Полегче, сударь, сказал он грубовато. Не то, коли я ударю, умаешься по полу ползать да зубы собирать. Садись, дурень.
Санька кинулся прочь из гостиной.
Этот сукин сын говорил гадости про убитую Глафируникто из береговой стражи бы до такого не додумался. Принимать от него благодеяния было бы постыдно!
Однако в сенях Саньку перехватил невысокий молодой человек легчайшего сложения, с узким личиком и лихим прищуром веселых глаз.
Стой, сударь, куда ты понесся? крикнул он.
Санька очень нехорошо посмотрел на негоно остановился. Рассудок его проснулсянеизвестно, где шуба и шапка, а без них бегать по Санкт-Петербургу в мороз как-то неуютно, да и куда бежать?
В дверях появился Келлер.
Да будет тебе, сказал он. Экий обидчивый! Мир, мир! Санька подумали вернулся в гостиную. Вслед за ним вошел и худощавый кавалер.
Моська тебе кланяется, загадочно сообщил он Келлеру.
Что Моська? В добром ли здравии?
Уже из дому выезжает. Предупреждали жетут не Франция и даже не Датское королевство, тут отсыреешь и горячку схватишь единым мигом.
Моське бы это гнилое время дома пересидеть, заботливо сказал Келлер. А он с визитами разъезжал. Господин Румянцев, рекомендуютоварищ мой, Никитин. Тоже типографщик. Весьма бойкое перо. Садитесь, господа. Итакты, брат Никитин, еще главного не знаешь. Посредником между госпожой Степановой и ее тайным обожателем был кто-то из береговой стражи, и он же был подкуплен убийцей госпожи Степановой, чтобы соврать ей, будто обожатель приедет к ней сразу после представления. А для чегоневедомо.
Ты, Келлер, лучше бы с самого начала рассказал.
Узнав про подслушанный Санькой разговор, Никитин задумался.
Мы слишком мало знаем, сказал он наконец, чтобы строить домыслы.
Господин Румянцев знает поболее, но говорить не хочет. Хотя то, что он знает и расскажет нам, может обелить его полностью
Я представления не имею, кто тот обожатель, буркнул Санька, малость благодарный Келлеру за то, что тот не произносит более слова «любовник». Да, я наблюдал за ней, но я видел ее только с женщинами и слышал разговоры с ними. Она держалась очень гордо
И вновь его прошиб отчаянный озноб. Гордость ли это была? Глафира никогда не показывала своего превосходства даже в обществе простых фигуранток. Только мужчин сторонилась. Как будто тайный постриг принялаи получила странное послушание: танцевать, танцевать до упаду
Садитесь, сказал Никитин. Ты, брат Келлер, не с того конца, гляжу, начал. Когда человек в горести, его не чаем надобно отпаивать.
Поговори мне, доктор самозваный! отрубил Келлер. Хрена тебе плешивого
Так не мне же! Вот те крестглотка не сделаю!
Несколько минут спустя на столе все же явились бутылки.
Я сразу увиделтебя, сударь, лихоманка бьет, тихо сказал Никитин. Две чарки, более тебе ни к чему. Простое хлебное винолучшее лекарство.
Не для всех, вставил Келлер. Ну, за упокой, не чокаясь.
Мне пить нельзя, меня еле от этого дела отвадили, сообщил Никитин, когда Санька ощутил жар на всем пути прохождения водочной чарки. Бабки травами поили, молебны служили. Нашелся добрый старичок, заговорил от пьянства.
Санька удивилсяНикитин имел молодое свежее лицо и на питуха совершенно не походил. Солнце, заглянув в гостиную, положило ясный луч на его гладкую щеку и высветило веселую голубизну глаз.
А пил я оттого, что меня девки не любили, продолжал Никитин. Хотелось, чтобы не за деньги, а им, дурам, дородных приказчиков подавай из модных лавок. А благородной субтильности не ценили!
Санька невольно улыбнулся.
Но вернемся к бедной госпоже Степановой. Вы, сударь, стало быть, слушали ее разговоры с товарками. Не может быть, чтобы она им о своих обожателях не рассказывала, сказал Келлер.
Нет, сударь Санька задумался. Она была не из таких Она прямо говорилав обожателях не нуждается. А коли кому она полюбится и он ей полюбитсяпожалуйте под венец. Вот я и полагал
И когда ж она так говорила? спросил Никитин. И кому?
Товарке своей, дансерке Петровой, и при том другие дансерки были. И я там же в сторонке стоял. А про обожателей она и слышать не желала!
Именно такими словами и сказала? Что-де под венец?
Да. Ей Петрова говориласам Светлейший князь изволил отметить ее ловкость и дарование, надежные люди донесли. А онанет, только законного мужа могу любить, инымот ворот поворот.