Очнулась она в таксомоторе, на заднем сиденье, беспрестанно смеясь из-за тут же распитой с мужчинами бутылки шампанского. Сашенька шустро переодевалась в брюки, вынутые из большого кожаного чемодана строгого денди. Он и тот, что в монокле курили на улице, а шофер таксомотора косился на возню за спиной в зеркало заднего вида.
Макс шаловливо расстегивал мелкие пуговки Сашенькиного платья на спине, целуя в одно плечико, в другое, в шейку, ниже. Пока, наконец, господин с моноклем не крикнул в окно:
Право, Макс! Поехали в ресторан!
Волошин выволок свое большое тело из автомобиля. И тоскливо замер, уставившись в толпу на привокзальной площади. Ошибиться было невозможно: Макс смотрел на тонкую высокую женщину в темном платье и шляпке, из-под которой выбивались волосы, отливающие красным золотом. Глаза и скулы закрывала вуаль, тонкие губы были упрямо и трагически сжаты. Женщина будто почувствовала напряженный взгляд Макса, заметила его, кивнулалицо Волошина тут же потекло улыбками, как растаявшая восковая маска. Макс приветливо и непринужденно помахал ей рукой. К женщине подъехал извозчик, загрузил ее багаж, пролетка уехала.
Тут дверца автомобиля распахнулась.
Вуаля!
Орлова спустила на землю одну ногу в брючине, из-под которой странно смотрелся ее узконосый ботинок, затемвторую, а потом выскочила вся. Мужчины ахнули. Перед ними стоял соблазнительный тонкокостный мальчик, правда, пиджак был великоват в плечах, и брюки сидели слегка мешковатоно в этом был даже какой-то шик. Свои длинные волосы Сашенька спрятала под шляпу. Вид она имела отважный.
Ну как?
Брависсимо! Волошин извлек из кармана графитовый карандашик, лизнул его и подрисовал Саше щегольские усики, Одним поэтом стало больше. А теперьв ресторан!
* * *
Чернявый крутился на перроне. Носильщики косились на него, но он только улыбался, показывая крепкие зубы. Уже схлынула толпа, ринувшаяся за Волошиным. Из «Норд-Экспресса» неспешно выгружались последние пассажиры. А парень все будто выискивал кого-то.
Вот из последнего вагона, опираясь на руку стюарда, вышла женщина лет пятидесяти, ее бесформенную фигуру покрывало поношенное балахонистое черное платье, на голове не было шляпы, а жидкие седоватые волосы кое-как стягивались на затылке в неряшливый пучок.
Спасибо, мой хороший!
Стюард рассчитывал на большее, но дама уже пошла по перрону, таща дешевый саквояж самостоятельно. Чернявый увязался за ней.
Позвольте помочь?
Да ведь я не заплачу, мой хороший.
Да ведь я не за деньги, саквояж перекочевал в руку парня, Интересуюсь, как там живется пролетарию в Париже. Вы, мадам, из работниц?
С чего ты взял?
Чернявый осклабился.
Неужто ошибся?
Ошибся, мясистое лицо женщины дернулось смехом, и она прикрыла рот рукой.
Парень удивленно рассматривал ее руки с тонкими длинными пальцами пианистки, на пальцахбольшие серебряные перстни.
Да, с такими-то руками вы точно не из прогрессивных. Позвольте, угадаю. С книжками дело имеете, так? Писательница?
Они уже подошли к площади вокзала. Дама подняла руку, извозчичья коляска подкатила.
Что ж, отчасти ты угадал. А теперь давай-ка я. Как говорится, услуга за услугу.
Извозчик принял саквояж, а женщина схватила левую руку чернявого и начала изучать его ладонь с четко обозначенными линиями. Чернявый почувствовал неприятный запах от ее волос, когда она нагнулась, однако рука женщины была на удивление мягкой, обволакивающей.
Вижу, вдруг горячим огрубевшим шепотом заговорила она, вижу, мой дорогой!
Что там?
Вижу огненного коня и всадника на нем, он придет на смену царству белого коня, и судьбы народов будут вершиться роком, голос женщины совсем загрубел, будто принадлежал мужчине, стал тревожно-отчужденным, Поднимется всемирный мятеж против всякой государственной власти и против всех общественных законов. А! Вот и ты, скачешь на огненном коне. Смерть много крови Пуля войдет сюда! и женщина ударила парня в область солнечного сплетения.
Она замолчала, все еще держа его руку и плавно раскачивая ее в стороны, виски повлажнели от пота. Парень оторопел.
Испугался? Ну-ну уже спокойно сказала она, Да ты ведь не робкого десятка, к тому же весьма ловкий человек. Ты, часом, не карманник?
Парень выдернул руку.
Обижаете, ваше благородие, а я от сердца: смотрю, женщина надрывается, отчего не помочь. Эх! Наговорили тут!
Дама усмехнулась, сунула в руку парню мелкую монету.
Выпей за мою удачу.
А звать-то вас как?
Анна-Рудольф. Якак ангел бесполый, так-то, мой дорогой.
Женщина забралась в коляску. Коляска двинулась по проспекту.
А по мнетак бесиха, процедил чернявый.
Парень сунул монету в карман, проводил коляску глазами, засвистел какой-то пошлый мотивчик. Прохаживающийся рядом незаметный господин в котелке тотчас потребовал извозчика и с криком «Гони!» отправился следом за укатившей дамой.
А парень зашагал прочь.
* * *
Лиля подошла к зданию с классическим портиком.
На фронтоне красовался двуглавый орел. Сердце ее бешено колотилось. День с утра выдался нервный, хлопотливый. И вот как он заканчивался: сегодня ее ждет первое в жизни настоящее свидание! Воля позвал ее, он будет разговаривать с ней! Или не будет А просто, как и она, станет слушать стихи. В любом случае отныне между ними установится близость.
«Вы пишете мне, что я восхитительная, что я вызываю в вас смешение счастья и отчаянья одновременно»
Странно, ею же написанные строки отзывались в ней жгучим отраженным желанием. Лиля вдруг представила себе эту близость. Ладони стали мокры от волнения. Захотелось сбежать. Она в нерешительности встала. Сделала глубокий вздох, зажмурилась.
Несколько секунд темноты, а потомощущение потока тепла и света, идущего от греко-римских колонн портика.
Лиля резко открыла глаза: на ступенях и между колоннами переговаривалось множество молодых людей, попадались и барышни. Лиля вытерла руки о юбку. И развернулась, готовая уйти.
Морожино! Сливочно морожино! внезапный голос торговца с ручной тележкой перекрыл гомон людских голосов, Отличное клубничное морожино!
Лиля бросила взгляд на расписной ящик, и тут кто-то схватил ее за руку. Это был Воля.
Хотите мороженого?
От неожиданности она кивнула. Воля подманил торговца.
Вам на сколько? поинтересовался мужик и открыл крышку ящика, На три копейки? На пятачок? С вафлей?
Лиля пожала плечами. И тут же получила мороженое из медной луженой банки, утопленной во льду. Такой же розовый шарик на круглой вафле оказался в руках Воли. Он начал цеплять его лопаточкой из щепки. К расписному ящику подбежали новые пары, торговля пошла бойко.
Что же вы?
Лиля спохватилась и тоже стала есть. Ее удивляло и радовало это новое ощущение мужской заботы. Мороженое? Боже мой! Она почему-то не чувствовала вкуса и прохлады, только горячую волну в груди.
Когда с розовыми шариками на румяной вафле было покончено, они двинулись к двенадцатиколонному входу. Проходя мимо великолепных статуй Геракла и Прозерпины, мимо барельефов с изображением Аполлона и Венеры, Лиля почувствовала, будто их точеные тела слегка наклонились к ней. Ей часто случалось подмечать мимические изменения лиц на картинах или дыхание статуй.
Прихрамывая, она поднялась по ступенькам за Волей. Воля теребил в руке билет. Вот контролер оборвал корешки, бросил в корзину. И тут кто-то крикнул:
Волошин!
Добротные шинели с петлицами и вензелями всех училищ и институтов Петербурга, потертые шинелишки и унылые форменные платья из кошлота расступились. В проеме двери выросла массивная фигура и затмила все.
Волошин, многообещающе улыбаясь, поворачивая большую кудрявую голову то в одну сторону толпы, то в другую, прошел по вестибюлю. Он держал под мышкой несколько полотен в простых рамках. Следом прошли еще три молодых человека, причем, двое поддерживали третьего, который слегка запинался. За поэтами, пыхтя и отдуваясь, поспешал фотограф, взмокнув под тяжестью своего аппарата.
Ты заметила? Вот у тогоженские ботинки! услышала Лиля.