Ну, не глупите, раздраженно бросила она. Неужели нельзя вести себя по-взрослому? Если мужчина и женщина остаются в квартире наедине, разве это означает, что они должны вести себя неприлично?
Загвоздка не в этом. Так подумают другие.
Какие другие?
Она меня переиграла. Я знал, что никто не видел, как мы входили в квартиру.
Меня могут увидеть, когда я буду выходить. Кроме того, это вопрос принципа
Она неожиданно рассмеялась:
О боже мой! Ну хватит уже разыгрывать из себя ханжу, угомонитесь.
Мне надо было хватать шляпу и бежать. Если бы я так и сделал, спасся бы от множества неприятностей, мягко говоря. Но есть во мне какая-то бесшабашная удаль, которая время от времени пересиливает обычную рассудительность, именно это и случилось в тот момент.
Поэтому я сел и глотнул протянутого мне неразбавленного ржаного виски со льдом, наблюдая, как она смешивает для себя джин с тоником.
В Риме я прожил уже четыре года и вел себя все это время не вполне безгрешно. Итальянки добросердечные и привлекательные.
Мне довелось пережить с некоторыми из них весьма запоминающиеся моменты, однако, сидя там и глядя на Хелен в белом платье, я сознавал, что это самый запоминающийся момент из всех. Это было нечто особенное, нечто такое, от чего у меня перехватывало дыхание и ощущалась легкая эйфория.
Хелен отошла к камину и прислонилась к каминной полке, поглядывая на меня с легкой улыбкой.
Поскольку я сознавал всю опасность положения и уже сам с готовностью лез прямо на рожон, я спросил:
Ну, как ваша учеба в университете?
О, это была просто уловка, беззаботно отмахнулась она. Пришлось придумать какой-то предлог для отца, иначе он не отпустил бы меня сюда одну.
Вы хотите сказать, что не учитесь в университете?
Конечно нет.
Но если он узнает?
Да откуда? Он слишком занят своими делами, чтобы переживать из-за меня, ответила она, и я уловил в ее голосе горестную нотку. На самом деле ему интересны только он сам и его нынешняя женщина. А я лишь путалась у него под ногами, поэтому и сказала, что хочу изучать архитектуру в римском университете. Между Римом и Нью-Йорком много миль. Пока я в Риме, я не смогу нечаянно войти в комнату, где отец пытается убедить очередную охотницу за состоянием, что он гораздо моложе, чем выглядит, поэтому он и ухватился за мысль отправить меня сюда.
Значит, очки в роговой оправе, туфли на низком каблуке и пучок на затылке были частью маскарада? уточнил я, понимая, что она, рассказывая все это, делает меня соучастником, и если Чалмерз узнает, моя голова полетит с плеч вместе с ее.
Разумеется. Дома я всегда так одеваюсь. Отец убежден, что я серьезная студентка. Если бы он увидел меня такой, как сейчас, он нанял бы какую-нибудь благонадежную старуху мне в дуэньи.
И вы так спокойно об этом говорите?
А почему бы нет? Она прошлась по комнате и упала в шезлонг. Моя мать умерла, когда мне было десять. У отца после нее было еще три жены, две из которых всего на пару лет старше меня сегодняшней, а третья даже моложе. И всем им я была нужна как эпидемия полиомиелита. Мне нравится жить самой по себе, я веселюсь на полную катушку.
Глядя на нее, я мог поверить, что она веселится на полную катушкунаверное, даже беспечнее, чем стоило бы.
Вы совсем еще ребенок, и такая жизнь не для вас, заявил я.
Она засмеялась:
Мне двадцать четыре, я не ребенок, и именно такая жизнь мне нравится.
Зачем рассказывать об этом мне? Что мне помешает отправить вашему отцу тревожную телеграмму и сообщить о происходящем?
Она покачала головой:
Вы этого не сделаете. Я говорила с Джузеппе Френзи. Он очень хорошо отзывался о вас. И я не привела бы вас сюда, если бы не была в вас уверена.
Для чего именно вы привели меня сюда?
Она пристально посмотрела на меня, и от выражения, застывшего в ее глазах, у меня вдруг перехватило дыхание. Это выражение считывалось безошибочно: она приглашала меня перейти к действию и заняться с ней любовью.
Вы мне понравились, сказала она. Итальянцы здорово приедаются. Они такие настойчивые и прямолинейные. Я попросила Джузеппе привести вас на вечеринку, и вот мы здесь.
Не думайте, что я не ощутил искушения. Я понимал, что от меня требуется всего лишь подняться и заключить ее в объятия, и я не встретил бы сопротивления. Только это было слишком уж вульгарно, слишком бездушно, и такое отношение с ее стороны меня шокировало. Кроме того, я не забывал о своей работе. Мне больше хотелось сохранить должность, чем путаться с дочкой босса. Я поднялся с места.
Понятно. Что ж, уже поздно. Мне еще надо закончить кое-какую работу, прежде чем ложиться спать. Я поеду.
Она пристально глядела на меня, поджав губы.
Но вы не можете уйти так сразу. Вы ведь только что пришли.
Прошу прощения. Мне надо идти.
То есть вы не хотите остаться?
Я не просто не хочуя не останусь.
Она вскинула руки и запустила пальцы себе в волосы. Наверное, это самый провокационный жест, на который способна женщина. Если у нее еще и фигура подходящая, нет движения более красноречивого, чем эти поднятые руки и устремленный на мужчину взгляд, каким Хелен смотрела на меня. Я едва не поддался, но все-таки устоял.
Я хочу, чтобы вы остались.
Я покачал головой:
Мне действительно нужно идти.
Она всматривалась в меня один долгий миг, и в глазах ее не отражалось никаких чувств. Затем она пожала плечами, опустила руки и встала.
Ладно, если вам так хочется.
Она подошла к двери, открыла ее, вышла в прихожую. Я последовал за ней, взял шляпу, которую оставил в прихожей на стуле. Она распахнула входную дверь, выглянула в коридор, затем отступила в сторону.
Мне очень не хотелось уходить. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы шагнуть в коридор.
Может быть, вы не откажетесь как-нибудь поужинать со мной или сходить в кино?
Мне будет очень приятно, вежливо отозвалась она. Спокойной ночи.
Она отстраненно улыбнулась и захлопнула дверь у меня перед носом.
III
Конечно же, на этом дело не кончилось. Я хотел бы оставить все как есть, однако отношения между таким мужчиной, как я, и такой девушкой, как Хелен, рано или поздно обязательно усложняются.
Я старался выбросить мысли о ней из головы, но не преуспел в этом. Я постоянно вспоминал выражение, застывшее в ее глазах, когда я уходил, и это сводило меня с ума. Я понимал, что нарываюсь на неприятности, но все же в Хелен было такое очарование, что всякие неприятности казались нереальными. В моменты просветления я говорил себе: ведь я же вижу, что она настоящая зараза, однако в моменты не столь просветленные я говорил: да какая разница?
Следующие дней пять или шесть она не выходила у меня из головы. Я не рассказывал Джине о том, как повстречался с Хелен на вечеринке, однако Джина обладала весьма неприятной способностью понимать, что у меня на уме, и я несколько раз ловил на себе ее недоуменный, вопрошающий взгляд.
На шестой день я более-менее дозрел. Эта потрясающая блондинка настолько захватила мои мысли, что я никак не мог сосредоточиться на работе. Я решил разрядить напряжение и, вернувшись домой, позвонил Хелен.
Никто не взял трубку. За вечер я звонил трижды. На четвертой попытке, приблизительно в два часа ночи, трубку сняли, и я услышал ее голос:
Алло?
Это Эд Доусон, сказал я.
Кто?
Я усмехнулся в трубку. Это было уже откровенно шито белыми нитками. И подсказало мне, что она заинтересована во мне так же, как яв ней.
Давайте я освежу вашу память. Я тот парень, который возглавляет редакцию «Вестерн телеграмм» в Риме.
Тогда она засмеялась.
Привет, Эд!
Так-то лучше.
Мне одиноко, пожаловался я. Есть надежда, что ты согласишься встретиться со мной завтра вечером? Я подумал, если тебе нечем заняться, мы могли бы поужинать в «Альфредо».
Ты не подождешь минутку? Мне надо свериться с записной книжкой.
Я ждал, понимая, что она решила меня проучить, но мне было наплевать. После двухминутной паузы она вернулась к телефону.
Завтра вечером не смогу. У меня назначена встреча.
Мне следовало бы выразить огорчение и повесить трубку, но я зашел слишком далеко, чтобы отступать.