Извольте, князь, извольте. Ваше высокое посещение
Мышецкий шел по лестнице, а его бережно придерживали за локотки.
Сюда, сюда, ваше сиятельство! В этой комнатке старушки. Есть и дворянки. Благородные люди-с
Вице-губернатор осмотрел убогий уют жалкого старушечьего мирка, в котором скорбно увядали напоминания о прошломвысохшие цветы, семейные альбомчики. Быстро сновали спицы в руках старух, довязывая последнюю пряжу в жизни. Сергей Яковлевич старался смотреть поверх старушечьих голов, чтобы не встречаться с ними глазами, и заметил щели в стенах, залепленные жеваным хлебом.
Клопы? спросил он, не желая уйти отсюда молча.
Что вы, ворковал Сютаев, у нас клопов не полагается Потому как мы строгие. Увидими давим-с!..
В следующей палате ютились мужчины. Сютаев сразу разлетелся к одному старому солдату на костылях.
Ваше сиятельство, извольте обратить внимание Заслуженный ветеран! Еще при Паскевиче, так сказать, пострадал за отечество. Покажи, Степаныч, покажи сиятельству, сколько ты крестов от царя заслужил!
Старик поднялся с койки, уперся в костыли.
Зачем, сказал он горько, зачем кресты мои барину? У него, видать, и своих хватает!
А ты покажи, покажи, канючил Сютаев. Ну, достань свою шинельку из сундучка Тебя его сиятельство, глядишь, и отблагодарит чем-нибудь!
Он кинулся к сундучку, чтобы извлечь оттуда шинель с крестами, но старый ветеран прижал костылем крышку:
Вот заслужи свои кресты, тогда и показывай Чего ты ко мне липнешь-то?
Мышецкий раскрыл портсигар и протянул его инвалиду:
Берите, отец Как вы живете здесь? Мягко ли спится? Вот я смотрюкостыли у вас уж больно старые. Проволочкой-то вы их сами перевязали?
Будут костыльки новые, будут, не унимался Сютаев.
Старик вдруг махнул на него:
Отойди ты от меня гнида! В кои веки человек зашел поговорить со мною. Двадцать три года сиротствую здесь и впервой слово людское услышал
Закончив осмотр «призреваемых по ведомству императрицы Марии Федоровны», князь Мышецкий, почти уже от самого крыльца, вдруг резко повернул обратнона кухню.
Стоп! схитрил он. А ну-ка, пройдем
Следом за ним вприпрыжку бежал Сютаев:
Ваше сиятельство, ваше позволю заметить
Животом, не совсем вежливо, он пытался оттереть князя от дверей, откуда парило разварным духом пшенной каши.
Кухонька, убеждал он, так себе. А вот здесь, ваше сиятельство, прошу покорнейше Музей у нас! Ничто выдающееся не пропало Ложки резные, иконки, крестики
Но Мышецкий уже распахнул дверь и шагнул на кухню. Возле громадной печи, в которую были вмазаны котлы, возился повар с дерюжинкой на поясе. Сергей Яковлевич успел заметить, что повар растерян, но тут подскочил Сютаев:
А тымешай, мешай кашу-то Ведь густа небось и подгореть может!
Ой, не провернутькрякнул повар.
«Что они, подумал Мышецкий, за дурака меня, что ли, принимают?..»
А что у вас здесь варится?
Сергей Яковлевич подошел к другому котлу и с грохотом отворил дощатую крышку. В пустом котле, свернувшись клубком, сидел на поджаренных пятках какой-то благородный старец. Сидел он там, ини гу-гу!
Это и есть ваш Митрофан? сказал Мышецкий.
Сютаев открыл рот, даже язык выпал. Со лба повара скатилась в кашу капля пота.
Мышецкий снял пенсне и отчетливо произнес:
Сезам, отворись!
Старик пробкой выскочил из котла и кинулся бежать, роняя из-под зипуна тяжелые свертки. Но его все-таки поймали и вернули обратно (вместе с куском сала фунтов на пять, головой сахара и чулочком с сечкой).
Кто вы, сударь? спросил Сергей Яковлевич помягче.
Старик взмолился:
Отпустите с миром На што я вам?
Эй, распорядился Мышецкий, зовите сюда полицейского чиновника Он сидит в моей коляске!
Старик бухнулся в ноги, сложил перед Сютаевым ладони:
Сынок, скажи
Мышецкий уставился на Сютаева:
О чем он просит вас?
Вот крест святойне знаю
Кто вы? спросил Сергей Яковлевич.
Да я ж отец его отец родной!
Сютаев замахал руками, подмигивая рыбьим глазом:
Что вы, папаша, говорите такое? Какой же отец вы мне?
Это правда? спросил Мышецкий.
Да у меня и отца нет, возмутился Сютаев.
Старик, не вставая с колен, заплакал:
Да я же вскормил тебя, вспоил. В люди вывел
Ваш отец? строго спросил Мышецкий.
Сютаев пожал плечами.
Впервые вижу, сказал он.
Признай! вопил старик. Не позорь меня Господин хороший, хватал он Мышецкого за полы одежды, смилуйтесь! Ну, семья ну, сахарок! Ну, сальца шматочек
Вывести его надоть, засуетился Сютаев. Где же Митрофан?.. Эй, зовите Митрофана!
Да оставьте вы своего Мирофана в покое! взбеленился Сергей Яковлевич.
Теперь он вцепился взглядом в повара:
Ну, говори!
Да уж что греха таить Точно, ихний папашка!
Теперь и Сютаев бухнулся в ноги:
Ваше сиятельство, не погубите. Христом-богом прошу. Два годочка осталось до пенсии пять дочек на выданье. Кормилец вы наш! Сорок два года служу-у-у
Старик (отец его) поднялся.
А-а, шукин шын, прошипел он злорадно. Зажгло тебе! То-то! Господин хороший, плюйте в рожу ему Доставьте мне удовольствие: плюйте, я один буду в ответе!
Мышецкий поднял ногу и с силой погрузил каблук в дряблое, как тесто, лицо Сютаева. Потом, испытывая почти блаженство, он стучал и стучал каблуком в эту отвратительную мякоть чужого лица, пока на нем совсем не потухли бесстыжие воровские глаза.
Сорок два года, сказал, задыхаясь. Ну и хватит с тебя. Сегодня жепо «третьему пункту». Без прошения!
Ивышел, так что разлетелись полы крылатки. «Семья пять дочерей на выданье», машинально пожалел он, но того ветерана на костылях, обвешанного крестами, ему было жаль во сто крат больше
Не оглядываясь, пригнув голову, он шагал к лошадям.
5
Губернская больница поразила его видом величественного зданияроскошный полупортик, колоннада с капителями, широкая мраморная лестница. На фронтоне, обсиженная голубями, была вылеплена латинская формула:
«БОГАМ И СМЕРТИ ВХОД ВОСПРЕЩЕН»
В гипсовых барельефах чеканно выступали почтенные профилиот курчавого Гиппократа до лысенького Пирогова. Не хватало только сказочных герольдов, которые выйдут сейчас из дверей и, вскинув горны, торжественно протрубят о полном исцелении уренских обывателей.
Даже не верится, признался Мышецкий.
Однако с парадного подъезда Сергея Яковлевичаувыне пропустили. Оказывается, двери были заколочены и приперты для вящей внушительности еще ломом.
Какой-то служитель, неслышно разевая рот, долго объяснял князю дорогу. Но и во флигелях двери были забиты доскамикрест-накрест. Пришлось обогнуть всю больницу. Среди помойных отбросов, телег с больными мужиками, поленниц дров князь едва отыскал лазейку.
Что же вы закрыли парадный ход? спросил недовольно.
А на што? рассудил сторож. Оно же и больным здесь больше нравится. Потому как с параду они не привыкшиеи пужаются!..
Изнанка больницы не имела ничего общего с ее фасадом (так и С.-Петербург, во всю красу и мощь развернутый перед Европой, отличался от своего исподаУренской губернии). Сергея Яковлевича ошеломили битком набитые палаты, в гулких коридорах болящие лежали на полу, в проходах, на примитивных топчанах. А одна старуха, свернувшись в калачик, лежала даже на круглом «пятачке» стола.
Вот к ней-то и направил свои стопы князь Мышецкий:
Чем болеешь, старая?
А лист у меня, родимый, лист завелся Одного, кажись, вышибли, а второй, бают, сам должен выйтить! Вот и жду С самого вербного воскресения листа жду, мил человек.
Как же тебя кормят здесь?
А как кормят?.. Перво в десятом часу чай, а потом обед в чашку штей да яблочное драчёно. Хлебца по косячку малому и прибавки нетути. А по закат солнышкачай вдругорядь. И сахарку дадут. А шти-то больше с собачкой варят
Как этос собачкой? удивился Мышецкий.
А так, родимый, поставь миску штей перед собакой, она себя в ней разглядит и жрать не станет
Сергей Яковлевич попросил сестру, сопровождавшую его по палатам, провести его к главному врачу. Сестра была особа странная; куколь с крестиком до самых бровей, глазаиголками, а рот сцепила в тонкую ниткувся замкнулась, словно похоронила себя навеки где-то внутри.