Сергей Яковлевич заметил девочку, вертевшуюся между ног арестантов. Поймал ее и вытянул из рядоввертлявую, как угорь, и кусачую. Дал ей хорошего шлепка под зад, велел солдату выставить за ворота.
А ты как сюда попала? Ну, марш отсюда
Пусти, черт! вырывалась девочка. Пусти меня, дрянь ты худая, вот я мамке скажу Она тебе Мамка-а!
Басом завопила из колонны и «мамка»отвратная баба:
Не трожь мое дитё мое ридное!
Шестаков коршуном накинулся на бабу, звякнул ее по морде связкой ключей:
Молчи, лярва. На тебе, на на еще! Сама сгнила здесь и девку сгноишь Его сиятельство добра тебе желает.
Мышецкий направился к выходу. Прощаясь с капитаном, он сказал ему:
Завтра я пришлю прокурора. Здесь притон, рассадник заразы, а не исправительное заведение. Половину разогнать надобно
Очутившись на улице, князь пошатнулся. Увиденное потрясло его. Особеннодевочка, с ребячьих губ которой срывались чудовищные матерные ругательства.
Ах, сказал он, морщась, когда же будет на Руси порядок?..
Покатил далее, внимательно присматриваясь. Тщетно силился разгадать хаотичную планировку города. Кое-как начал ориентироваться по куполам церквей. Повсюду встречались несуразные вывески: «Венский шик мадам Отребуховой» или «Готовая платья из Парижу г-на Селедкина» (написанное дополнялось красочным изображением последних мод Парижатулупа и кучерской поддевки).
Пережидая, пока протащится мимо конка, Мышецкий обратил внимание на театральную тумбу с обрывками афиш.
Кому принадлежит театр? спросил он писаря.
Господину Атрыганьеву.
Это, кажется, предводитель дворянства?
Губернский, подчеркнул попутчик.
Старенький чиновник почтового ведомства читал возле тумбы афиши и ел из кулечка, между делом, сухие снетки. Прошли мимо два офицерика, один сказал другому весело:
Моншер, разорвем шпацкого?
Разорвем, юноша, согласился второй
Мышецкий и ахнуть не успел, как офицеры схватили старика за полы шинельки снизу, рванули ее от хлястика до затылка. Только пыль посыпалась! Беспомощно закружился старик вокруг тумбы, рассыўпал серебристые снетки, жалко плакал
Стойте! кричал Мышецкий. Стойте, негодяи Именем честистойте!
Но офицерики уже скрылись в подворотне. Сергея Яковлевича трясло от негодования, но догонять этих мерзавцев он не решился. Тем более что воинство скрылось в доме, из окон которого выглядывали опухшие спросонья «рабыни веселья».
Взятый «напрокат» до вечера писарь давал по дороге необходимые пояснения. С его помощью Мышецкий узнал, что в Уренске множество мелких фабричных заведений. Варят мыло, льют свечи и стекло, на речных затонах выминают юфть босоногие кожемяки. Развита выделка овчин, седел и сбруи; сукновальни братьев Будищевых дают в сутки свыше пятисот аршин грубого сукна, сбитого из киргизской шерсти «джебага» (это сукно пользовалось тогда широким спросом в Сибири).
А боен много? спросил Мышецкий.
Боен было немало и в городе, и особеннона окраинах. На выезде в степь стояли, просвистанные ветром, вонючие «салганы», где скотину били, зверея от крови, простейшим способомкувалдой в лоб и ножом вдоль горла. По дороге на «Меновой двор» (это наследие древнейшей торговой культуры Востока) мостовая противно скрипела под колесами расквашенной серой солью.
Зачем здесь соль? присмотрелся через пенсне Мышецкий.
А как же! пояснил писарь. Скотина пуходя соли нажрется, потом ее к реке спустят, ваше сиятельство. Кажинный бык полбочки в себя да приметвсе тяжельше. Тут его и на весы ведут Без убытку торгуют!
Сергей Яковлевич думал об Атрыганьеве. Губернский предводительлицо значительное, и хотелось бы знать о нем побольше. Оказывается, Атрыганьев содержит здание театра. «Но для этого, решил Мышецкий, тоже нужны деньги. Одни букетики, бенефисы да ужины с актрисами чего стоят Тут пахнет доходами немалыми!»
И он спросил:
Господин Атрыганьев живет с имений или дело имеет?
Выяснилось, что у предводителя была еще и стеклоделательная фабричка, дававшая в год восемьсот ящиков листового стекла и более шестидесяти тысяч бутылок под розлив пива. Но сейчас Атрыганьев запродал свое дело франко-бельгийской фирме по производству зеркал, разменяв прямые доходы на акции.
Песок издалека возят? полюбопытствовал Мышецкий.
Песку хватает, ваше сиятельство. Французы-то электричеством пущать грозятся. Дело миллионное!
Не думаю А где же будут брать лес?
Да в Запереченском уезде еще не все вырубили, пояснил писарь. Сплавят
Мышецкому не совсем-то понравилось это сообщение о лесе, который «не весь вырубили», но тут кучер стал боязливо сдерживать лошадей и креститься. Полицейский служитель тоже присмирел, втянул голову в воротник мундира.
Вот ёна Обираловка, возвестил кучер. Ехать дале некуда. Прикажите заворачивать!
Прямо перед ними, тихо курясь дымами, лежала преступная слободка Обираловкажуткое скопище лачуг и землянок, из щелей которых выползали по ночам подонки и забулдыги. Кастет и нож гуляли по улицам Уренска с темноты до рассвета. Обираловка дуванила добычу, а утром погружалась в непробудный хмельной сон, чтобы снова восстать с потемками.
Поезжай прямо! велел Сергей Яковлевич.
Нет, ответил кучер. Хошь медаль на шею мне вешайте, а я не поеду
Мышецкий заметил, что трущобы кончались вдалеке как-то сразу, будто обрываясь в реку, и чиновник подтвердил, что в конце Обираловки неприступно высится овражный уноспрямо в речные заводи.
Порт-Артур, да и только! сказал он, гыгыкнув. Быдто в крепости, ничем не выкуришь Хоть японца зови!
А выкуривать пробовали? спросил вице-губернатор.
Конечно женет, полиция Уренска боялась показаться на этой окраине, сама бежала от обираловцев как черт от ладана, и Мышецкий выскочил из коляски.
Ваше сиятельство, заголосил кучер, куды же вы? Уедем от греха подале!
Прыгая среди шпал, разбросанных по грязи, Сергей Яковлевич уже вступил на просторы сонной Обираловки. Было удивительно пустынно здесь, в нагромождении досок, фанеры и жести, под которыми затаилась до вечера лютая жизнь этого преступного царства.
И совсем неожиданно выступил откуда-то чернявый мужик в рубахе горошком навыпуск, улыбнулся князю Мышецкому.
Ай потерял что, барин? спросил заинтересованно. Чиркнуть-то серника у тебя сыщется?
Мышецкий ловко сбил у него шапку. Ну конечно, этого и следовало ожидать: половина головы мужика еще не успела обрасти волосами. Однако беглый каторжник не смутился. Поднял с земли шапочку, с достоинством обколотил ее о колено:
Кабы не смелость твоя А нускокни взад! Шустряк нашелся! Не то причешу тебя на все шашнадцать с полтинкойжена не узнает
Бледный, закусив губу, Сергей Яковлевич вернулся в коляску, со злостью решил: «Чиколинитрус. Даю слово, что к осени здесь будет бульвар посажу деревья!»
Кучер перебрал в руках вожжи:
Куды теперича, ваше сиятельство?..
4
Смотритель дома призрения, коллежский секретарь Сютаев, Хрисанф Ульянович! Честь имею
Перед Мышецким стояла, переломленная в низком поклоне, фигура чиновника, и князь смотрел на его бурую шею, покрытую следами незаживавших чирьев. Сергей Яковлевич долго молчал, испытывая терпение Сютаева, но тот все кланялся и кланялся.
Наконец Мышецкому это надоело, и он прикрикнул:
Ну, хватит! Где у вас тут нужник?
Сютаев оторопел от неожиданного вопроса.
Нужник, нужник, повторил князь.
Остерегаясь забегать впереди высокого гостя, с шипящей вежливостью ему показали нужник. Извинились за то, что еще не убрано. Стали звать какого-то Митрофана:
Митрофа-ан! Где он, проклятый?.. Чего же он не убрал?
Сютаев, позвал Сергей Яковлевич спокойно.
Туточки, ваше сиятельство.
Ну, Сютаев, скажите честно: продолжать мне осмотр богадельни или ограничиться выводом на основании той мрази, которую я наблюдал в нужнике?
Снова стали звать легендарного Митрофана:
Митрофан, Митрофа-анушко! Иди сюда, милок Где же он? Без ножа режет
Мышецкий остановил ретивость чиновника:
Митрофан здесь ни при чем. Ладно, так и быть, проведите по комнатам
Сютаев рассыпался мелким бесом, запричитал речитативом: