А кто обедает за э т и м столом? спросил он, и призмы его пенсне вдруг сошлись на лице госпожи Людинскгаузен.
О, завертелась та, как червяк под каблуком, здесь стол тут дети обедают после других!
Что это значит?
Почтенная дама кинулась искать спасения во французском языке, но от волнения сама не заметила, как перескочила на немецкий. Князь не принял его, повторив свой вопрос на чисто русском. Тогда, из вежливости, она поддержала его на великом языке Пушкина и Толстого, но вице-губернатор вдруг припер ее к стенке словами:
Без працы не бенды кололацы Ведите меня!
И она засеменила с ним рядом, шелестя юбкой, стараясь пробиться через стекла пенснек глазам его, смотревшим в глубину коридора жестко и сурово.
Князь, я вас не поняла Что вы сказали, князь?
Где эти дети?
Она была вынуждена довести его до конца коридора, где на дверях висела весьма красноречивая картинка: ночной горшок, над которым парила в пространстве величавая розга.
Вы неплохо рисуете, мадам, съязвил Мышецкий.
Как умею Вы все шутите, князь!
Сергей Яковлевич толкнул дверь, и в нос ему двинуло непрошибаемым ароматом аммиака. В полутемках жались к кроватям отверженные дети. Мышецкий приподнял одеяло на одной из коек: так и есть, он угадалголые железные прутья, для приличия покрытые дранинкой, и повсюду этот запах.
Его даже мутило. Он повернулся к начальнице.
Сударыня, вежливо произнес Мышецкий, а вы никогда не мочились под себя в самую счастливую пору своей жизни?
Лицо начальницы пошло багровыми пятнами, нос ее заострился, и только сейчас Мышецкий понял, какой страшной мегерой может быть эта дама в злости.
Это ужасно О чем вы говорите, князь?
А я вот был грешен. Как и эти несчастные дети
Он вдруг нагнулся и цепко схватил заверещавшую от испуга девочку лет пяти-шести. Задрал ей платьицеконечно, штанишек на ней не было. А бледная попка ребенка была вся прострочена розгами.
Этого было достаточно.
Смотрите! кричал Мышецкий, уже не выбирая выражений. Как вам не стыдно?.. Это же задница будущей жены, будущей матери Детей надо лечить, не лениться будить их по ночам, а не драть их, как штрафованных солдат!
Как вы смеете? вспыхнула начальница, оскорбленная.
Мышецкий опустил девочку на пол.
Я смею, сказал он, переходя на французский. Вам нельзя доверить даже собаки. Кто поручил вам воспитание детей?
Вы спрашиваете меня?
Именно вас, сударыня
Она выскочила в коридор, часто засыпала именами:
Я тридцать лет прослужила в Гатчинском сиротском институте Великая княгиня Евгения Максимовнаперстень с бриллиантом за непорочную службу Его высочество принц Ольденбургскийзолотая табакерка с алмазом!
Начальница задыхалась от унижения, но Мышецкий осадил ее властным окриком:
Перестаньте рассыпать передо мной свои туалетные драгоценности! Я знаю этих людей не хуже вас И я сегодня же буду телеграфировать в четвертое отделение собственной его величества канцелярии, чтобы отныне вас и на пушечный выстрел не подпускали к детским учреждениям!
Ax! сказала Бенигна Бернгардовна, уже готовая к обмороку. Ах, ах как жестоки вы!
Прекратите юродствовать, безжалостно добил ее Мышецкий. И будет лучше для вас, если вы покинете губернию, вверенную моему попечению
Он вернулся в коляскуего трясло от бешенства.
Погоняй! крикнул он. В тюрьму
3
Смотритель тюрьмы капитан Шестаков, старый вояка с медалью за сидение на Шипке, встретил Мышецкого в острожных воротах. И ворота были предусмотрительно открыты, и медаль начищена.
Скажите, капитан, вас предупредил о моем прибытии полицмейстер Чиколини Так ведь?
Точно так, не стал врать смотритель.
Ну, и вы, продолжал Мышецкий, конечно же, успели все приготовить как нельзя лучше?
Старый служака подтянул шашку, поскреб в затылке.
Эх, ваше сиятельство, сказал он с упреком, сколько ни меси грязь, а она все едино грязью и будет. Чего уж там! Смотри себе как есть. Все равно пропадать
На тюремном дворе, огражденном частоколом из заостренных кверху бревен, Мышецкого оглушил разноязыкий гам. Тюрьма оказалась (по примеру восьмидесятых годов) «открытого типа». В пределах частокола раскинулся шумливый майдан. Прямо на булыжниках двора грязные, обтерханные бабы варили щи и кашу. Повсюду сновали дети и подростки, а навьюченные тряпьем арестанты-барахольщики звонко предлагали свой товар:
Купить сменить продать!
Отовсюду неслись многоголосые завывания; преобладала гортанная (с «заединой») речь восточных «чилявэков»:
Хады на мой лявкам. Бэры тавар завсэм дарам!..
Шестаков нагнал вице-губернатора, подсказал сбоку:
А вот там, ваше сиятельство, галантерейный ряд. Чего и в городе неттак здесь, пожалуй, все купишь
Ну ладно, капитан. Проведите по камерам.
Из душных клеток, в которых сидели подследственные, неслись надорванные сиплые голоса:
Господин, господин, на минуточку!
Эй, барин, не оставь в милости
Тепляков убил, Тепляков, а меня-то за што?
Красавчик, золотко, угости папироской
Когда прокурор приедет, сволочи?
Сударь, а сударь! Вы же интеллигентный человек
Мышецкий подошел к одному старику:
Давно сидите, отец?
С осени самой, мил-человек, как замкнули здесь.
За что вас?
Не знаю, голубь.
Но судить-то вас за что хотят?
Слово какое-тоне сказать мне
Они снова спустились на двор, и Мышецкий спросил:
И много у вас, капитан, здесь таких с осени?
Хватает, отозвался смотритель.
Политических преступников нет?
Сейчас нету, а скоро пригонят партию. С ними, ваше сиятельство, тоже хлопот полон рот. Больно уж господистые, слова им не скажи Паразиты проклятые!
Шестаков подвел его к частоколупоказал на сгнившие бревна, шатко сидящие в подгалой земле:
Вот, ваше сиятельство, хоть к самому господу богу пиши: никому и дела нет до ремонта! А ведь весна грянет, так опять «сыр давить» будут
Давить сыр? не понял Мышецкий. Что сие значит?
А вот соберутся всем скопом, на забор навалятся, сомнут его к черту набок и разбегутся куда глаза глядят. Долго ли и повалить гнилушку!
А часовые? спросил Мышецкий.
Эх, ваше сиятельство, что часовые! сокрушенно вздохнул тюремщик. Они же ведь тоже люди, жить хотят. У каждого в городедетишки, огород, баба, гармошка, машинка швейная Стреляютверно! Да только поверх котелков
Не целясь?
Какое там Попробуй стрельни в туза, так из-за угла пришьют ножиком!
Сергей Яковлевич невольно улыбнулся.
Если мне, сказал он, суждено когда-либо сесть в тюрьму, то я, капитан, хотел бы сидеть именно в вашей!
Шестаков не понял иронии:
Боже вас сохрани и помилуй Я-то уж насмотрелся!
Мышецкий принюхался к сковородному дыму:
Блины пекут А сколько числится у вас, капитан, арестантов на сегодня?
Утром было сто шестьдесят пять.
Постройте их
С криками и матерщиной, размахивая «хурдой» и дожевывая куски, арестанты нехотя вытянулись колонной вдоль двора. Солдаты пересчитали их, шпыняя в бока прикладами.
Ну, сколько? спросил Мышецкий.
Шестаков стыдливо признался:
Да неувязочка вышла провались оно всё!
Сбежали?
Сто девяносто восемь три десятка лишних!
Сергей Яковлевич в удивлении поднял плечи:
Что-то я не понимаю вас, капитан. Насколько мне известно, из тюрем обычно убегают. А у вас наоборотв тюрьму вбегают. Что-либо одно из двух: или очень хорошо в тюрьме, или очень плохо на свободе?
Шестаков не стерпел выговора. В отчаянии разбежался вдоль частокола и начал крушить базарные ряды, поддавал ногой кипящие самовары, разносил напрочь острожную галантерею.
Передавлю всех! орал он, беснуясь. Тетка Матрена, ты опять к своему татарину пришла? Забирай блины свои Акулька? А ты за каким хреном приволоклась? Залечи сначала свой триппер Знаю я вас, таких паскудов!
Арестанты весело хохотали. Мышецкий тоже посмеивался.
Разгромив торговлю, Шестаков оправдывался:
Ваше сиятельство, рази же с этим народом сладишь? Бывает, и жалко их, стервов, а бывает, и зло берет Рази же это люди? Матрена, я кому сказалвыставляйся отседа!..