Может, я схожу к директору-то, попрошу?.. заговорила мать.
Иван брился.
Еще чего! В ноги упадион довольный будет.
Ну а как жа теперь? Мать старалась говорить не просительно, как можно убедительнейпонимала; разговор, наверно, последний. Ходют люди, просют. Язык-то не отсохнет
Я ходил. Просил.
Да знаю я тебя, тугоносого, как ты просил! Лаяться только умеете
Хватит, мам.
Мать больше не выдержала, села на приступку и заплакала тихонько и запричитала:
Куда вот собрался? К черту на кулички То ли уж на роду мне написано весь свой век мучиться. Пошто жа, сынок, только про себя думаешь?..
Иван знал: будут слезы. И оттого было так плохо на душе, щемило даже, И оттого он хмурился раньше времени.
Да што ты меня на войну, што ли, провожаешь? Што я там?.. Да ну, к шутам все! И вечнослезы!.. Мне уж от этих слез житья нету.
Сходила ба, попросилане каменный он, подыскал ба чего-нибудь. А то к инспектору сходи Што уж сразу такуезжать. Вон у Кольки Завьялова тоже права отбирали, сходил парень-то, поговорил С людьми поговорить надо
Они уж в милиции, права-то. Поздно.
Ну в милицию съездил ба
Хо-о! изумился Иван. Ну ты даешь!
Господи, господи Всю жись вот так, И за што мне такая доля злосчастная! Проклятая я, што ли
Невмоготу становилось, Иван вышел во двор, умылся под рукомойником, постоял в одной майке у ворот Посмотрел на село. Все он тут знал. И томился здесь, в этих переулках, лунными ночами А крепости желанной в душе перед дальней дорогой не ощущал. Он не боялся ездить, но нужна крепость в душе и немножко надо веселей уезжать.
Вывернулся откуда-то пес Дик, красивый, но шалавый, кинулся с лаской.
Ну! Иван откинул пса, пошел в дом.
Мать накрывала на стол,
Ну, поработал ба на свинарнике
Они настойчивые, матери. И беспомощные.
Ни под каким лозунгом, твердо сказал Иван. Вся деревня смеяться будет. Я знаю, для чего он меня хочет на свинарник загнать Только у него ничего не выйдет,
Господи, господи
Позавтракали.
Мать уложила все в чемодан и тут же села на пол у раскрытого чемодана и опять заплакала. Только не причитала теперь.
С годок поработаю и приеду. Чего ты?..
Мать вытерла слезы,
Может, схожу, сынок? Посмотрела снизу на сына, и из глаз прямо плеснулось горе, и мольба, и надежда, и отчаяние, Упрошу его Он хороший мужик.
Мам Мне тоже тяжело.
А может, сунуть кому-нибудь в милиции-то? Што, думаешь, не берут? Счас, не взяли! Колька Завьялов, думаешь, не сунул? Сунул Счас, отдали так-то.
Тут неизвестно, кто кому сунет: я им или они мне.
Предстояло прощание с печкой. Всякий раз, когда Иван куда-нибудь уезжал далеко, мать заставляла его трижды поцеловать печь и сказать; "Матушка печь, как ты меня поила и кормила, так благослови в дорогу дальнюю". Причем всякий раз она напоминала, как надо сказать, хоть Иван давно уж запомнил слова. Иван трижды ткнулся в теплый лоб печки и сказал:
Матушка печь, как ты меня поила и кормила, так благослови в дорогу дальнюю.
И пошли по улице; мать, сын и собака.
Ивану не хотелось, чтоб мать провожала его, не хотелось, чтоб люди глазели в окна и говорили: "Ванька-то уезжает, што ль, куда?"
Попался навстречу дед, с которым они вчера беседовали на сон грядущий. Иван остановился. Он подумал, что, постояв, мать не пойдет дальше, а повернет и уйдет с соседом.
Поехал?
Поехал.
Закурили.
Рыбачил, што ль?
Попробовал поставить переметишки Рано ишо.
Рано,
Мать стояла рядом, сцепив на фартуке руки, не слушала разговор, бездумно, не то задумчиво глядела в ту сторону, куда уезжал сын.
Не пей там, посоветовал дед. Городон и есть городчужие все. Пообвыкни сперва
Што я, алкаш, што ли?
Еще постояли.
Ну, с богом! сказал старик.
Бывай.
Старик пошел своей дорогой. Иван посмотрел на мать Она, все так же глядя вперед, пошла, куда им надо идти. Иван пошел рядом.
Прошли немного.
Мам иди домой.
Мать послушно остановилась. Иван слегка приобнял ее Голова ее затряслась у него на груди. Вот этот-то момент и есть самый тяжелый. Надо сейчас оторвать ее от себя, отвернуться и уйти.
Ладно, мам Иди. Я сразу письмо напишу. Как приеду, так Ничего со мной не случится! Не ездют, што ль, люди? Иди.
Мать перекрестила его И осталась стоять. А Иван уходил. Глупый пес увязался за ним. Он всегда ходил с хозяином на работу.
Пошел! сердито сказал Иван.
Дик повилял хвостом и продолжал бежать впереди.
Дик! Дик! позвал Иван.
Дик подбежал. Иван больно пнул его, пес заскулил, отбежал в сторону. И с удивлением смотрел на хозяина. Иван обернулся. Дик вильнул хвостом, тронулся было с места, но не побежал, остался стоять. И все так же удивленно смотрел на хозяина. А подальше стояла мать
"Нет, надо на свете одному жить. Тогда легко будет", думал Иван, стиснув зубы. И скоро вышагивал по улицек автобусу.
Беседы при ясной луне
Марья Селезнева работала в детсадике, но у нее нашли какие-то палочки и сказали, чтоб она переквалифицировалась.
Куда я переквалифицируюсь-то? горько спросила Марья. Ей до пенсии оставалось полтора года.-Легко сказать-переквалифицируйся Что я, боров, что ли, с боку на бок переваливаться? Она поняла это "переквалифицируйся" как шутку, как "перевались на другой бок".
Ну, посмеялись над Марьей И предложили ей сторожить сельмаг. Марья подумала и согласилась.
И стала она сторожить сельмаг.
И повадился к ней ночами ходить старик Баев. Баев всю свою жизнь проторчал в конторето в сельсовете, то в заготпушнине, то в колхозном правлении, все кидал и кидал эти кругляшки на счетах, за целую жизнь, наверно, накидал их с большой дом. Незаметный был человечек, никогда не высовывался вперед, ни одной громкой глупости не выкинул, но и никакого умного колена тоже не загнул за целую жизнь. Так средним шажком отшагал шестьдесят три годочка, и был таков. Двух дочерей вырастил, сына, домок оборудовал крестовый К концу-то огляделисьда он умница, этот Баев! Смотрика, прожил себе и не охнул, и все успел, и все ладно и хорошо. Баев и сам поверил, что он, пожалуй, и впрямь мужик с головой, и стал намекать в разговорах, что онумница. Этих умниц, умников он всю жизнь не любил, никогда с ними не спорил, спокойно признавал их всяческое превосходство, но вот теперь и у него взыграло ретивоетеперь как-то это стало неопасно, и он запоздало, но упорно повел дело к тому, что онредкого ума человек.
Последнее время Баева мучила бессонница, и он повадился ходить к сторожихе Марьеразговаривать.
Марья сидела ночью в парикмахерской, то есть днем это была парикмахерская, а ночью там сидела Марья: из окон весь сельмаг виден.
В избушке, где была парикмахерская, едко, застояло пахло одеколоном, было тепло и как-то очень уютно. И не страшно. Вся площадь между сельмагом и избушкой залита светом; а ночи стояли лунные. Ночи стояли дивные: луну точно на веревке спускали сверхутакая она была близкая, большая. Днем снежок уже подтаивал, а к ночи все стекленело.) и нестерпимо, поддельно как-то блестело в голубом распахнутом свете.
В избушке лампочку не включали, только по стенам и потолку играли пятна светатопился камелек. И быстротечные эти светлые лики сплетались, расплетались, качались и трепетали.
И так хорошо было сидеть и беседовать в этом узорчатом качающемся мирке, так славно чувствовать, что жизнь за окнамибольшая и ты тоже есть в ней. И придет завтра день, а ты и в нем тоже есть, и что-нибудь, может, хорошее возьмет да случится. Если умно жить, можно и на хорошее надеяться.
Люди, они ведь каксегодняшним днем живут, рассуждал Баев. А жизнь надо всю на прострел брать. Смета!.. Баев делал выразительное лицо, при этом верхняя губа его уползала куда-то к носу, а глаза узились щелкамитак и казалось, что он сейчас скажет: "чево?"Смета! Какой же умный хозяин примется рубить дом, если заранее не прикинет, сколько у него есть чево. В учетном деле и называетсясмета. А то ведь как: вот размахнулся на крестовый домшироко жить собрался, а умишка, глядишь,на-пятистенок едва-едва, Просадит силенки до тридцати годов, нашумит, наорется, а дальшепшик. Марья согласно кивала головой.