А там, в томсовсем другом городе (в отличие от Москвы утратившем свое название, но зато сохранившем, почти сохранившем свой облик, а значит, и свои названия: названия улиц, садов и набережных, мостов и каналов, проспектов и площадей) Макс, на второй или, может быть, на третий день по приезде (он поселился у своих знакомых, я у своих; в тот день мы не виделись с ним) Макс, сворачивая с Невского проспекта на Екатерининский канал (и собираясь, должно быть, выйти через Михайловский парк, мимо Летнего сада, на Дворцовую набережную: обычный его маршрут) Макс, сворачивая с Невского на канал, столкнулся вдруг с шедшим ему навстречу, сворачивавшим, соответственно, с канала на Невский, Сергеем Сергеевичем. Менее всего ожидал он встретить Сергея Сергеевичаздесь, в этом городе (лишенном названия); Сергей же Сергеевич, оказавшись вдруг перед Максом, совершенно спокойно, как ни в чем не бывало (говорил мне впоследствии Макс) взял его под руку и пошел вместе с ним, вдоль Екатерининского канала, то естьсо своей точки зренияобратно. Он приехал, как выяснилось, на два дня; уезжаетсегодня вечером. Встрече с Максом он рад да, он, Сергей Сергеевич, весьма и даже очень рад этой встрече, столь неожиданной. Что здесь делает Макс? Ничего особенного, приехал на несколько дней, из деревни? Отлично. Он, Сергей Сергеевич, приехал сюда по делу, уезжает сегоднясегодня вечером. Где же Макс остановился? У знакомых? Где именно? На Большом проспекте? Нет, он никогда не бывал там. Это, кажется, где-то на Васильевском острове? Ах нет, на Петроградской стороне? Ну что же, пусть так. А позволено ли ему будет спросить, куда, собственно, Макс исчез, почему он, вообще говоря, пропал, оказывается вдруг на углу Невского и Екатерининского канала, живет вдруг на Большом проспекте Петроградской стороны, а приехал сюда и вовсе из какой-то деревни?.. Макс может, конечно, не отвечать, он, Сергей Сергеевич, настаивать, конечно, не будет. И все-таки, и тем не менее, он, Сергей Сергеевич, былскажем прямовесьма и весьма раздосадован, обескуражен и огорчен внезапным исчезновением Макса, он, Сергей Сергеевич, не знал, что ему и подумать, и раз уж они столь приятным образом встретились здесь, Макс, полагает он, мог бы что-то ему объяснить и как-то с ним объяснитьсяхотя, с другой стороны, все это уже никакого, почти никакого значения не имеет.
Вот именно.
Макс вдруг остановился; остановился и нежданный его собеседник.
Вот именнои потому, если Сергей Сергеевич не возражает, он, Макс, во всяком случае.
Он справился, наконец, с охватившим его замешательством; освободил свою руку; улыбнулся; посмотрел на Сергея Сергеевича.
Еще был слышен шум Невского; шум проехавшей вдоль канала машины; тихий плеск темной, в канале, воды.
Если Сергей Сергеевич не возражает, сказал Макс, он, Макс, во всяком случае, предпочел бы пройти вот здесь да, направо.
Тот, в свою очередь, улыбнулся, посмотрев на него.
Пожалуйста, как угодно.
А знаете, Сергей Сергеевич, я ведь тоже очень рад видеть вас. Я даже собирался звонить вам, возвратившись в Москву.
Допустим. И все-таки растягивая слова и все-таки, все-таки, он, Сергей Сергеевич, был, еще и еще раз, весьма-весьма раздосадован, весьма огорчен и прямо-таки обескуражен внезапным исчезновением Макса в конце концов, он тоже связывал с Максом некие планы, некие замыслы и хотя с тех пор прошло уже целых полгода что?.. даже больше?.. вот именно и все это уже почти никакого значения не имеет он, Сергей Сергеевич он ждет все-таки объяснений.
И значит, все-таки, все-таки (они шли уже через Михайловскийим, Максом, особенно, пожалуй, любимыйи даже самый любимый, может быть, парк; Сергей Сергеевич, закурив сигарету, быстрыми ударами указательного пальца сбивал с нее пепел; выпуская дым, отворачивался; затягиваясь, смотрел на Макса; молчал) Макс, все-таки и глядя вокруг, вынужден былобъясниться с Сергеем Сергеевичем: почти так же, быть может, как объяснился он, неким январским утром, со мною. Я отказываюсь? Я не иду дальше? Нет, нет, этого он не сказал. Подумайте, сказал он, наверное, подумайте, Сергей Сергеевич, ведь это могло быть только однажды только однажды.
Это было единственное событие во всяком случае, для него, Макса единственное. Таковым оно и осталось таковым оно и останется.
Он должен был сразу предупредить Сергея Сергеевича? Он не мог, он не знал. Сразу после? Он не решился. Ему пришлось попросить об этом(Меня, живущего теперь здесь, попросил он, в то январское утро, поговорить с Сергеем Сергеевичем) Что? Другие возможности?.. Ах да, другие возможности. Жалеет ли он о них? Нет; наверное, нет. Та, единственная, осуществившись, как будто отменила их все. А может быть, он и жалеет о них чуть-чуть иногда вот сейчас, может быть. Но в общем и как бы то ни было вы совершенно правы, Сергей Сергеевич все это не имеет уже никакого, совсем никакого значения.
Жизнь, видите ли, находит, но жизнь и теряет вдруг свою тему.
Сергей Сергеевич опять улыбнулсянет, рассмеялся. Это как же прикажете понимать? спросил он.
Ну да, вот. Она становится жизньюо чем-то, и потом опять превращается в жизньпросто так, ни о чем.
Просто так, ни о чем.
И уже начинали желтеть, краснеть кленыздесь, в Михайловском, им, Максом, особенно любимом, может быть, паркеуже совсем низким, осенним казалось нависшее над деревьями, над лужайкойс еще по-летнему, впрочем, зеленой и яркой травоюв темных тучах, серое небо.
А скажите, Сергей Сергеевич, Макс снова остановился, скажите, Сергей Сергеевич, ведь на самом деле конечно, я поступил не лучшим образом я уже передавал вам свои извинения я готов повторить их но скажите, на самом деле, я ведь не очень подвел вас?..
Да нет, в конце концов все устроилось.
Вот это мне и хотелось услышать. И я действительно собирался звонить вам. У меня было чувство какой-то какой-то, пожалуй, незавершенности. Идемте?
Идемте.
И значит, все-такивсе-такиобъяснившись, они, Макс и Сергей Сергеевич, свернули, на сей раз, налево, к Марсову полю; прошли вдоль Лебяжьей канавки (Летний сад, с его высокими кронами, остался у них, соответственно, справа); вышли к Невеи говоря, наверное, о каких-тодля него, Макса, уже постороннихс театром, на маленькой площади, связанных, в первую очередь, обстоятельствах, спектаклях и репетициях, и уже совсем просто говоря, должно быть, о них, пошли, по набережной, в сторону Зимнего; Макс, в свою очередь закурив сигарету, с внезапным, его самого удивлявшим, наверное, чувствомзавершения, облегчения, смотрел, должно быть, на безмерное, серое, лежавшее перед ним, тихой рябью и первыми каплями начинавшегося дождя подернутое пространство Невы, на Петропавловскую, с ее золотым шпилем, крепость, на Ростральные, под серым небом, колонны; остановился, на сей раз, Сергей Сергеевич (устроитель и режиссер).
Ну что же, сказал он, остановившись, он, Сергей Сергеевич, не предлагает Максу начать все сначала. Макс, если он правильно понял, не согласится да это уже, в общем, и невозможно. Тем не менее, пускай Макс заходит в театр почему бы и нет?.. Ему же, Сергею Сергеевичу ему уже давно пора быть в гостинице, и дождь все усиливается, как нетрудно заметить и вот, кстати, едет взмахнув рукою такси и в общем что же еще сказать?.. Он решится сказать все-таки, что Максовы объяснения не вполне удовлетворили его. У Макса, полагает он, были еще какие-то причины?.. нет, чувства, полагает он, и эмоции, в конце концов и подвигнувшие его, то есть Макса, на столь странный поступок он, Сергей Сергеевич, не будет в них, конечно, вдаваться. Он думает лишь о неких, не сбывшихся, вероятно, надеждах, не оправдавшихся ожиданиях о некоем, возможно, отчаянии. Впрочем, все это его не касается. Не подвезти ли Макса куда-нибудь? Нет? В таком случае.
В таком случае, закончил Сергей Сергеевич, желаю вам всяческого успеха в вашейпросто такжизни.
Спасибо, ответил Макс.
И только в машине, усевшись на переднее, рядом с шофером, сиденье, он, Сергей Сергеевич, сложил, наконец, руки на груди и пошевелил, на прощание, пальцами. Машина, брызнув водой из-под колес, развернулась и под дождем, по пустынной набережной, помчалась обратно, в сторону Марсова поля. Макс, проводив ее глазами, оставшись один, пошел, в свою очередь, дальше, по набережнойи вспоминая, может быть, ту, уже отмеченную мною на картеуже очень и очень скоро, по всей вероятности, мне вновь предстоит писать о нейосень, когда (думал он: думаю я теперь) когда жизнь, собственно, инашла свою тему, он же, Макс, блуждая по городу, нашел, среди прочего, театр: на маленькой площади, или думая, может быть, о томединственном, во всех смыслах, событии, до которого и я, когда-нибудь, доберусь, об осуществлении (или неосуществлении) возможностей, для меня, здесь, еще невозможных, о надеждах, сбывшихся и несбывшихся, ожиданиях, оправдавшихся или нет, или уже ни о чем, быть может, не думая, дошел до Зимнего, перешел на Васильевский остров и, пройдя, разумеется, мимо одной из Ростральных колонн, спустился на Стрелку, к самой воде: с тихим, но удивительно отчетливым звуком, гулким отзвуком, набегавшей на гранитные, покрытые водорослями, позеленевшие от влаги ступени: и вновь, помедлив на них, отступавшей.