Подумай, сказал он мне как-то, вот мы сидим здесь, на берегу моря, на краю мира.
Ичто же?
Нет, ничего.
У этой мысли не былои нетпродолжения; а между тем, я прекрасно понялеще лучше я понимаю ее теперь; и мне так же странно думать теперьна берегу моряо мире, оставшемся где-то там, в отдалении, никакими, например, километрами, конечно жене измеримом.
А здесь, теперь, на морездесь уже не только нетльдин: уже последние пятна снега, еще совсем недавно, вчера или позавчера, лежавшие в тех тенистых местах, где пляж переходит в дюну, растаяли, исчезли, забылись; уже почти по-летнему, согреваясь на солнце, пахнут сосны смолою. И чему-то я учусь у нихтерпенью, молчаньюу этих сосен, теперьу этих волн, набегающих на песок, у этой чайки, с протяжным криком улетающей вдаль.
И потом, я помню, все, в одну ночь, изменилось; дождь кончился; небо взлетело вверх; и в том особенном, одновременно прозрачном и пронзительном свете, какой бывает, наверное, только здесь, у этого моря, расступились и как будто раздвинулись сосны; расступились, в деревне, дома (изгороди, сараи, колодцы); и он, Макс, в ближайшем к намв тридцати километрах отсюдакурортном, так скажем, поселке, купиля же, на чердаке моего дома, обнаружил другой, очень старый, но еще вполне пригодный к употреблению велосипед; и каждый, почти каждый день ездили мы куда-нибудьв ту сторону, например, где скрылся сначала один, привезший его, Макса, затем другой, опять-таки, меня самого привезший в эту деревню автобус (и, значит, как говорил Макс, дальше, вдоль моря) по ровному, понемногу, впрочем, отходившему от линии берега, с белым песком вдоль обочин, шоссе; доезжали до перекрестка, сворачивали направо: к морю, и тут же опять налево, или ехали прямо, удаляясь от линии берега, все дальше и дальше, все быстрее и быстрее; Макс, крутя педали, пригнувшись к рулю, то и дело поднимал голову, смотрел вокруг, вдаль; я сам, выпрямляясь в седле, смотрел на Макса, на мелькавшие мимо деревья, поляны, облака над темными соснами; одним махом, все быстрей и быстрее, проезжали мы пять, десять, пятнадцать, иногда, километров; и вдруг останавливались; и он, Макс, с перекинутой через раму велосипеда ногою, и я сам, переводя дух, замерев, и мы оба, прислушиваясь, подолгу стояли так, в мгновенной, все той же, после ветра, шума, движенья, возбужденья, стука и скрипа, со всех сторон обступавшей нас тишине.
И бывали, я помню, дни очень сильного ветра, когда все билось: в испуге, трепетало: в тревоге, и все листья всех кустов, всех деревьев поворачивались своей обычно невидимой, светлой, другой стороною, и на море, вечером, мокрый, то и дело заливаемый водою песокиз узкой кромки превратившись в широкую, далеко-далеко уходящую полосуотсвечивал, почти яростно, розовым, красным, и вдруг: сизым, серым, зеленым, и вдруг опять: красным, ярко-красным, затихающе-розовым. И бывали, напротив, совсем жаркие, почти душные дни, когда море лежало неподвижно, безмолвно, и совершенно отчетливо, вплоть до отдельных завитков, сгущений и прорезей, отражалось в нем неподвижное, с дымчатым краем, бессильно, безмолвно повисшее облако, и только вдруг, непонятно откуда, приходила, накатывалась и с глухим звуком, как будто полым внутрикак если бы она и эхо свое приносила с собоюударялась о берег одна-единственная, мелкая, неуверенная волна; и дни такого тумана, что, выйдя на море, не видели мы ни моря, ни сосен, ни друг друга, вообще ничего; и потом опять ясные, жаркие; прохладные, ясные дни; и мы вновь отправлялись, на велосипедах, куда-нибудь; и если не ехали дальше, вдоль моря, пересекали шоссеи значит, ехали от моря, вглубь: туда, где прибрежная низменность сменяется холмами, полями и перелесками, и уже нет поселков, нет деревень, и только одинокие хутора возникают вдруг за деревьями.
Был, значит, некий август, начало всего.
И была, значит, некая осень, он улыбнулся, началочего-то.
Сколько же времени прошло между ними? Год или два года, быть может?
Два года, сказал он. Но сколько бы времени ни прошло между ними, это уже не имеет значения: и как если бы, так или примерно так он сказал, они, тот август, та осень, лежали в каких-то, друг с другом почти не связанных временах, в каких-то, почти не соотнесенных друг с другом пространствах.
В самом деле, сказал я, есть ведь разные, совсем разные времена. Они не просто переходят друг в друга, вообще, может быть, не переходят друг в друга, но разделенные самой своей природойокраской, звучаньемсуществуют как бы сами по себе, несравнимые с предыдущим, несопоставимые, сказал я, с последующим. Собрать их, расставить по местам: вот задача, может быть, невыполнимая.
Он опять улыбнулся:и сидя где-нибудь, на склоне холма, у обочины, глядя вдаль, вниз, в долину, с одиноким, окруженным деревьями хутором, полем, уже начавшим желтеть, аистом, блуждающим по полю, далекой цепью поросших лесом холмов, мы говорили, уже отстраненно, об этих разных, самой природой своей, своей окраской, звучаньем, значеньем и смыслом отделенных друг от друга, несравнимых и несопоставимых друг с другом, уже отмеченных или еще не отмеченных мною на карте, уже введенных или еще не введенных в историю временах; и вечером, в сумерках возвратившись в деревню, вновь говорили о нихв его, Максовой, повисшей над землею мансарде (дерево, дерево за окном) или, скажем, на остановке (столбик, скамейка) или вновь, допустим, у моря, еще озаренного последними, закатными, быстрыми, по облакам, по воде пробегавшими отблесками, или уже, допустим, погасшего, но еще долго, еще бесконечно долго, тихим, затаенным и призрачным, как будто внутрь повернутым светом светившегося в темноте. И говоря со мною о разных, совсем разных временах и событияхкак будто (или так мне казалось) отдавая их: в мое распоряжение, в мое, если угодно, ведениес рук на руки (или так мне казалось) передавая мне свою, нашу жизнь, он вдруг умолкал, смотрел на воду, пересыпал руками песок; шум волн окутывал нас на мгновение и на другой день вновь ехали мы куда-нибудь, дальше, вглубь, все равно.
Там есть один холмтам, в глубинеодин-единственный холм, с которого, в ясные дни, видна бывает, вдруг, тоненькая, за всеми прочими холмами, полями, чуть более светлая, чем лес, синеющий на горизонте, чуть более темная, чем небо, синеющее над лесом, тоненькая, совсем тоненькая, темно-синяя полоскачего же? Это море, удивительным образом, море, бесконечно далеко отступившее, внезапно, безмолвно и призрачно возникающее за всеми полями, холмами, между лесом и небом, сливаясь с ними, отделяясь от них.
Как август, сказал мне Макс. Как август, как август.
5
По ночам, прислушиваясь к шорохам и скрипам в чужом доме, где я снял комнату, я провожу, как сказано, линии, я вычерчиваю, как уже говорилось, узоры; я хотел бы разметить его сразу все, целикомкак картуэто огромное, со всеми его дорогами, холмами, полями, мостами и реками, без конца расширяющееся, блаженной тревоги исполненное пространство; совершенно отчетливо, внутри, в себе, засыпая, я чувствую его напряжение, растяжение, пафос дистанций; я стараюсь удержать его, собрать его; не позволить ему разбежаться с радостью, наконец, я отмечаю в нем, как на картенекийсовсем иной город (в отличие от Москвы утративший свое название) город садов, дворцов, набережных, мостов и каналов, куда мы отправились вместе с Максом, в конце лета и прежде чем возвратиться в Москву, всего на несколько дней.
И было, я помню, уже почти по-осеннему холодно, когда мы стояли, в последний раз, на обозначенной лишь столбиком и скамейкой остановке у въезда в деревню; и в уже почти по-осеннему тонком, прозрачном и тихом воздухе кружились, я помню, ложились на землю, на асфальт, на белый песок у обочины, первые, желтые листья; и Макс, я помню, выходил на середину шоссе, и смотрел в ту сторону, откудаиз-за дальнего, опять-таки, лесадолжен был появиться, и очень долго не появлялся, опять-таки, и вот, наконец, появилсявнезапно и призрачнопоказался, приблизился и подъехал автобус; и садясь в него, с передней площадки, и в последний раз, уже из окна, посмотрев на столбик, скамейку, я вдруг понял, что я вернусь, что очень и очень скоро (зимою? весною?..) вернусь я в эту маленькую, за дюной притаившуюся деревушку, с ее соснами облаками, безусловными облаками, несомненными соснами, и что если вообще когда-нибудь, где-нибудь, то именно здесь, очень скоро, начнется этодвижение куда-то (неизвестно куда), приближение к чему-то (непонятно к чему), этоповорачивание обратно, к которому я так долго готовился, так долго стремился и которое (думаю я теперь) вот, теперь, наконец, началось.