Я еще сам не знаю, куда я пойду; я так долго готовился к этому, теперь и здесь, поворачивая обратно, наконец, наконец-то, начавшемуся движению; я думал о нем постоянно; но я еще сам не знаю, куда, по каким дорогам пойду я. Я вижу, конечно, ближайшее (доступное, позднее): ту зиму, с которой я началя поворачиваю обратноили, скажем, его, Максов, только что мной упомянутый, или, скажем, мой собственный, вслед за ним, через месяц, первый и как бы предварительный приезд в эту маленькую, за дюной притаившуюся деревушку, ни ему, ни мне дотоле неведомую лишь с трудом различаю яза всем этим, где-то вдалиеще совсем, конечно же, смутные, дрожащие и колеблющиеся очертанья каких-то, совсем иных, совсем и даже неправдоподобно далеких временнекий август: дождливый и темныйнекую осень: удивительно-ветренуюнекую, опять-таки, зиму: ту зиму, с которой я начал и которая (потому-то я и начал с нее), смыкая раннее с поздним, относится и к поздним и к раннимили так мне кажетсявременам. Я еще сам не знаю, куда я пойду; я уже отметил ихкак на картена этих страницах: и некий август, и некую осень, и некую зиму (три точки в пространстве); я хотел бы отметить их сразу все, эти разные (так думаю я теперь) самой природой своей, своей окраской, звучанием, значением и смыслом друг от друга отделенные времена; отметить, предположим, на карте еще некую, и еще, и еще некую зиму, холодную, теплую, никакую; отметить и некую, скажем, весну; и некое лето; и еще некую осень; они приближаются, они наплывают друг на другакак льдины, наплывающие на берег; собрать их, расставить их по местам: вот задача, может быть, невыполнимая.
4
Все тихо вокруг; утро; утренний холод.
Я еще сам не знаю, куда я пойду; я был на море (где уже нет никаких, разумеется, льдин); я зашел, на обратном пути, в ту (как он называл ее) совсем рядом с моим домоммансарду, которую снимал здесь некогда Макс, род надстройки над некими службами (как он называл их): дровяной сарай, погребс крутой наружной лестницей и крытым, неловко повисшим над землею балкончиком перед дверью. Она пустует теперь; я попросил открыть ее для меня; там ничего не изменилось с тех пор. Там те же, обитые досками, стены; и тот же запах: хвои, смолы; и та же, под скатом крыши, кровать; и то же окно; и то же кресло возле окна.
Доступное; позднее.
Я поворачиваю обратно, сказал Макс; и на другое утро объяснившись со мною, возвратившись домой, заснув и снова проснувшись, и преодолев, вслед за тем, шестьнет, пятьочень долгих, как, наверное, казалось ему, из пробуждений и засыпаний, подъемов и спадов, надежд и отчаяния сотканных месяцев, вдруг, переставив флажки на карте, оказался, к своему собственному удивлению, здесь: и плотная череда дней сделалась вдругпрозрачной.
Он приехал в начале июня; сошел с автобуса на обозначенной лишь столбиком и скамейкой остановке у въезда в деревню, и проводив его до поворота глазами, осталсяодин, в мгновенной, после шума, движенья, мельканья со всех сторон обступившей его тишине. Было раннее, еще совсем раннее утро. Пахло морем, песком, пространством. Он сел на скамейку и закурил; спешить ему было некуда. Он вытянул ноги; он посмотрел на небо: по небу, уже освещенные солнцем (встававшим у него за спиною) бежали легкие, белые, быстрыелишь очень и очень редко, раз или два в году, в какой-нибудь, скажем, весенний, холодный и ветреный день, бывают такие там, в том городе, из которого он уехалморские, быстрые, легкие, снизу, встававшим солнцем освещенные облака.
Спешить ему было некуда. Он сидел на скамейке, курил, смотрел на небо, на белый песок у обочин, и думал, как это часто бывает после бессоннойпочти бессоннойпод стук колесночи, ни о чем в отдельности, обо всем, значит, одновременно. Вот, думал он, может быть, вот, поезд, бессонная ночь, и какие-то станции, какие-то полустанки, и электричка, и шоссе, и автобус, и море, мелькнувшее между сосен. А ведь оно где-то здесь, совсем рядом, за дюной: сколько лет я не видел его?.. И надо сейчас идти, и искать, и спросить у кого-нибудь дорогу. У меня записан адрес да, вот он: название дома. И как мы шли, молча, проваливаясь в снег, в темноте и уже полгода: полгода назад. И что же нет все равно.
Промчалась, обдав его ветром, машина; исчезла: за поворотом; и он вдруг очнулся, встал, и посмотрел еще раз вокруги снова сел на скамейку. Уходить ему не хотелось; ему хотелось сидеть и сидеть так, смотреть, обо всемили уже ни о чем, быть может, не думая, на белый, уже отсвечивавший на солнце песок у обочин, на небо, с легкими, быстрыми, летевшими прочь облаками
Жизнь, подумал он вдруг (с той внезапностью, которая бывает свойственна нашим самым удачным мыслям) жизнь находит, но жизнь и теряет вдруг своютему. Она становится жизньюо чем-то, и потом опять превращается в жизньпросто так, ни о чем.
Просто так, ни о чем.
И на сей раз в другую сторону промчалась машина, обдав его ветром; и покинув, наконец, эту обозначенную лишь столбиком и скамейкой остановку у въезда в деревню (мы очень часто сидели здесь, позже, по вечерам) Макс, после недолгих поисков, нашел и, договорившись с хозяйкой, снялсначала на месяц, а затем и на все летосвою, с тех пор ничуть не изменившуюся мансарду, с ее крутой наружной лестницей, запахом хвоии широким, почти во всю стену, выходившим в поле окном, в котором, осматриваясь, тут же и разумеется, увидел онуже по дороге замеченное им, быть может, или, может быть, как раз не замеченное им по дороге и тем более поразившее его своим внезапным появленьем в окнев солнечной тающей дымкена краю полядерево: с огромной, круглой, как будто парящейв дымке, в воздухекроной и странно зыбкими, размытыми очертаниями ствола.
Это дерево (собственно: липа) вот оно; его видно и с дороги; почти всякий раз, проходя мимо, останавливаюсь я перед ним; иду дальше; вновь оборачиваюсь.
Конечно, теперь, без листьев, оно выглядит совсем по-другому; зато теперь, и только теперь, я вижу, как разбегаются в разные стороны и в то же время переплетаются, образуя единое целое, его черные, тогда, в начале июня, невидимые за листьями ветви; ствол его тоже виден теперь; увитый плющом, тогда, он казался простым началом кроны, не столько поддерживавшим, сколько соединявшим ее: с землею, травою.
И почему же я думал неважно неважно.
Жизнь находит, но жизнь и теряет вдруг свою тему.
И наверное, никого, ни одного человека в то утро не было на море; солнце, мерцающей полосою, бежало к берегу по воде.
Время течет медленно; один день похож на другойи он их тоже, наверное, не считал. Он бродил по дюнам, по берегу, слушал шум волн, шум ветра, хруст песка под ногами; он сходил в дальний лес (за шоссе); он побывал в соседней деревушке (километрах в пяти от нашей; там былаи естьпочта; он позвонил мне); и каждый вечер, и каждое утро, проснувшись или перед тем, как заснуть, смотрел, должно быть, в окновозле которого, впервые приехав к нему сюда (через месяц, в начале июля) и еще сам не зная, конечно, не подозревая и не догадываясь, чем станет для меня эта маленькая, за дюной притаившаяся деревушка, возле которого я и обнаружил его, я помню: в кресле, с брошенной на пол книгой.
Дождь, начавшийся еще там, в Москве, и сопровождавший меня всю дорогу, здесь сменился, на мгновенье, туманом; в окне, в тумане было видно лишь это огромноевот оно: еще и еще разв тумане, на сей раз, как будто уплывшее дерево; почти минуту молчали мы, может быть; и когда он повернулся ко мне, наконец, лицо егов сером, темном, дрожащем и тающем светевновь показалось мне изменившимся, знакомым, неузнаваемым; и обернувшись, он посмотрел на меня: почти так же, быть может, как он смотрел, только что, на это дерево, окутанное туманом: внимательно, отрешенно и вдруг улыбнулся; и спросил меня, как я доехал; и сказав мне, я помню, что-то насчет плохой погоды, серых туч, нависших над морем, отвел меня в этот (деревянный, хотя и с кирпичным фундаментом, и с очень острой, высокой, взлетающей в небо крышею) в этот дом, следовательно, где я и живу теперь: снова, по-прежнему; и было, я помню, еще несколько, почти таких же, дождливых, пасмурных дней; и теперь уже вдвоем мы бродили вдоль моря, по дюнам; и по самой кромке воды доходили, всякий раз, до разрушенного, давным-давно разрушенного, должно быть, причала (почерневшие, покрытые водорослями, из простых бревен, опорыкаждая со своим отражениемвот и все, что осталось теперь от него); и поднимались в дюны, где уже цвеллиловым, фиолетовымвереск; и снова спускались к воде; садились, если не было дождя, на песок; о чем-нибудь иногда говорили.