Тянут, сучат время в нитки, мотают на клубок: скребут в затылках, навинчивают усы ини слова.
В молчанку играете, что ли? Так и скажите: ответа не будет. Я успею сбегать в штаб полка.
Беги, может, сам полковник решит с генералами.
Так, значит, не будет ответа?
Будет. За семь минут до отхода поезда. Гляди на часы.
Почему за семь минут? хлопает глазами сотник.
Ответственные решения завсегда принимаются за семь минут до кризиса.
Какого кризиса?
Духа, следственно.
Ничего не понимаю!
Молодой еще, мало был на позиции. С какого года?
Девяносто четвертого. А что?
Я с девяностого, а на позиции с марта четырнадцатого.
Да при чем тут года!
При своем месте.
Не понимаю!
В поезде поймешь, когда будешь ехать из Гатчины в Псков. Там соберешься с мыслей.
Взопреть можно с вами!
Попрейне вредно. Жар костей не ломит.
Вот на чем выиграли большевики! На вашем тугодумстве. Пока вы вот так сидели и думали, кучка большевиков из Смольного захватила власть.
Стал быть, сила была у той кучки, согласно кивнул головой Ной.
Ну знаете ли, председатель! Скажу Но сотник больше ничего не сказал, а Ной не стал спрашивать.
В январской морозной стыни за окном послышался протяжный мык паровоза, прибывшего из Петрограда.
Сотника как поленом шибануло:
Поезд же! Поезд! Слышите?
Не сейчас уйдет. Гатчинабольшая станция.
Ной снова примолк.
Да вы что? Я же опоздаю на поезд! Голову с меня снимут в штабе корпуса.
Не сымут. У штабных свои головы в туманек чему им твоя. Морока одна.
Это это это Сотника начинало потряхивать. Ну, я ухожу! Думайте. Черт с вами!
Не чертисьнехорошо, Григорий Кириллыч, пробурлил Ной, обихаживая кудрявую бороду. Поднялся. Решенье наше такое: сообщенье центра мы, полковой комитет, выслушали и обдумали. Полк наш разноперый, не так чтоб чисто казачий, не так чтоб чисто пехотный, сводный и сбродный, следственно. Ни в каких восстаньях участия не принимал. Но как тайный центр корпуса востребовал, отвечаем: наш полк не садил большевиков в Смольный и не нам гнать их оттуда. Кто их сажал, тот пущай и сымает, ежли чем не потрафили.
Бологов на минуту онемел, губы трясутся, правая рука машинально опустилась на кобуру.
Санька Круглов глаз с него не спускал. Прошел к своей кровати, потихоньку вынул револьвер из кобуры, взвел курок и сунул в карман.
А Ной продолжает:
Ежели тайный центр двинет дивизии на Петроград, мы, как полковой комитет, созовем митинг. Пущай казаки и солдаты решают: идти ли им на Петроград, чтоб успокоиться в побоище, али по домам разъехаться? Так и передайте центру.
Взбешенный сотник оглянулся на комитетчиков:
Это и ваше решение?!
Комитетчикини гугу! Втянули головы в плечи, как куры на насесте, и глаза в разные стороны.
Я вас спрашиваю! рявкнул сотник, чуток подпрыгнув. Или один хорунжий решает судьбы полка?!
Никакого ответа. Сопят тяжело, с присвистом.
Вы же заверили командира женского батальона! выкрикнул сотник. Целовались с нею, черт возьми-то!
Ной сказал за комитетчиков:
Ну, целовались. И что? Командирша батальона приходила нас поглядеть да себя показать. Решением нашим не интересовалась. К тому жене с бабьим батальоном переворот свершать! Курицам на смех! И дивизий нету, сготовленных идти на Петроград. Нас втравить умыслили? Ну а мы не лыком шиты. Соображенье имеем. Другого решения не будет.
Во-о-от оно что-о! Да вы тут большевики мать вашу Бога креста
Бологов подавился словами, икнул, аж слезы выступили, и пулей в двери, запнулся об ногу Крыслова, брякнулся поперек порогашашка загремела, еще раз выматерился в бога, креста и богородицу, подобрал папаху и бежать что есть мочи: на поезд торопился.
Комитетчики схватились за животы, ржали с таким грохотом и свистом, что посуда на лакированном столе подпрыгивала, позвякивая. Ну председатель! Ну холера! Вот дал ответ центру, язви тя в почки! Ну хорунжий!..
Ох и шпарит он сичас по улице!..
Шурует, токо копыты щелкают.
Ежли не отпустит подпругизапалится, язва!..
Отхохотались, успокоились.
Ной предупредил, чтоб про ответ тайному центруни слова в штабе полка! Иначе головы можно потерять.
Комитетчики согласились: помалкивать надо.
Созвать бы митинг да шумнуть: кто за восстаниеостаются в Гатчине, а прочиекто куда, предложил Павлов.
Теперешними декретами, какие подписал Ленин: землюкрестьянам, фабрикирабочим, сказал Ной, он по шее дал буржуям и разным министрам. Солдатня учуяла, попрет домой, удержу не будет.
Да ведь ежли вникнуть в декреты про землю, так ведь, Ной Васильевич, нашему казачьему сословию от большевистских Советов чистая растребиловка, напомнил Павлов.
Павлова поддержал задиристый Крыслов:
С корнем вырвут! Казачество изничтожать будут, а на земли наши поселятся самоходы, как Ленин с кайзером Вильгельмом сговорились.
Враки! отрубил Ной. Ежли бы сговорились, немцы давно в Петрограде были бы. Тогда к чему переговоры о мире?
Про то самое и переговоры идут, не сдавался Крыслов. Самолично слушал одного товарища, что в том Бресте-Литовске половину России отдают немцам. Стал быть, и про казачество порешат. С чем тогда вернемся в станицы? Похвалят нас, что здесь в отсидку играем?
Разом выдохнули: станичники не похвалят. А как же быть?
Экое времяв башку не поместишь!
Хоть лопни от натуги, не поймешь: што к чему свершается?
Чего не понять? развел руками Ной. Наше какое прозвание? Казаки от дедов и прадедов. И земли наши кровушкой политы, а не задарма получены. Того и держаться надо. Ни к серым, ни к меньшевикам, ни к большевикам в партию. Стоять будем за свое казачество.
В точку, якри ее! поддакнул Сазонов.
Нету точки, отверг Крыслов. Ежли укоренятся у власти большевики с Лениным, тогда и точку поставят. Токо кому? Казачеству. Али не на казаков ярился наш комиссар? Не ждите, говорил, на время будущее царских привилегий.
Комитетчики притихли. Привилегии терятьне папаху с головы!..
Разошлись, подавленные неопределенностью.
IV
Время не конь, не объездишь, не уймешьлетит-мчится, а куда? И как там будет завтра, послезавтра? Погибель или здравие? К добру или к худу утащит за собой суматошное время?..
И не было покоя Ною Лебедю с апреля 1917 года, когда избрали его председателем полкового революционного комитета; маета одна: ни власти, ни порядкамитинги кружили солдатню.
В августе 1-й Енисейский казачий полк угодил в клещи австро-венгерских легионеров и до того поредел, что ни пыху, ни дыху, ни знамени, ни штаба, и офицеровпо пальцам пересчитать. Отвели в Псков на формирование: пополнили разрозненными казачьими взводамикто и откуда, разберись, да еще два стрелковых батальона подкинули, а командиром на митинге выбрали обиходливого штабиста Дальчевского. Назвали полк сводным Сибирским и по приказу Керенского двинули на Петроград.
Не успели казаки и солдаты вытряхнуться из эшелона, как на Цветочной площадке, куда железнодорожники загнали состав, встретили их вооруженные красногвардейцы-путиловцы с матросским отрядом Центробалта.
Пулеметы справа, пулеметы слева, штыки наперевесвся Цветочная площадка взята в кольцо. Крепко уконопачено.
Митинг.
После митинга сводный Сибирский полк разместили в теплушках эшелона и загнали его в тупик на Цветочной площадке.
Но не очень-то, видно, надеялись на казаков совнаркомовцы, коль по соседству с офицерским вагоном полка поместился матросский отряд Ивана Свиридова.
С той поры Свиридов не отрывался от сводного Сибирского полка, куда назначен был комиссаром. Казаки прозвали его Бушлатной Революцией. Ни на коня, ни под коня. Из мастеровых на флот взяли, да еще рязанский«косопузый», значит. Чужак!
Взбудоражили фронтовиков декреты новой власти, призывы Второго съезда Советовподходящие для солдат и казаков.
Ну а господин Керенский все еще прыгалрвал и метал в Пскове, где находился штаб Северного фронта. Генерал Краснов призывал донцов к походу на Петроград, чтоб спасти Россию от анархии и большевизма.
Двадцать восьмого октября красновцы заняли Гатчину. А в Петрограде тем временем готовились к бою красногвардейские отряды путиловцев с бронепоездом, военные корабли подошли с матросами, на подмогу им Ной привел две сотни енисейских конников. Разгромили красновцев возле Пулкова, усыпали мертвыми красно-лампасниками снежное поле, разоружили живых, а генерала Краснова взяли в плен и отправили под конвоем в Смольный.