Всех партийцевв коммунистический полк. На казарменное положение. Батальон чека и части гарнизонав боеготовность номер один, неспешно выговорил Водиков, ероша большим пальцем пышные усы.
Гарнизон ненадежен, тут же вклинился Чижиков. Батальон чекамаломощен и числом, и вооружением. Надо немедленно просить поддержки у Реввоенсовета Республики и
Эка хватил, пресек Аггеевский. Раззвонить на всю вселенную Сами эту мразь высидели, сами раздавим! Жестом завзятого рубаки секанул воздух.
Прежде надо попробовать сбить пламя, локализовать мятеж, заговорил Новодворов. Старых большевиков, лучших пропагандистов губерниив волости. Самитуда же. Распропагандировать, успокоить крестьянина. Поднять мужицкий встречный вал, заградить Северск от мятежной волны.
Пропагандистовпод кулацкие пули?! Они будут стрелять, а мы псалмы петь?! взвинтил до крика голос Аггеевский.
Не кипятись, Савелий, предостерегающе поднял руку Новодворов.
Никаких миротворческих уступок контрреволюции! Введем в губернии чрезвычайное положение. Аггеевский пристукнул кулаком по столу. Создадим главный штаб по борьбе с мятежом. Аггеевский, Новодворов, Чижиков, губвоенком Оселков и Водиков. Есть возражения? обвел всех пылающим взглядом. Выше голову, товарищи! Сейчас проведем партактив города. На повестке дняштык! Надо увещевать трудящегося мужика, а офицерско-кулацкую сволочь стрелять и рубить без пощады!
За окном занимался поздний рассвет.
Был он сер и тревожен
КНИГА ВТОРАЯ
Глава первая
1
Густой тревожный рев набатного колокола хлестал по нервам челноковских мужиков, и те ошалело метались между ссыпкой и домом, унося, увозя из-под общей крыши бесценное семенное зерно. Кто половчей, похитрей, не упускал случая прихватить чужой мешок: «не ядругой сгребет». А в это время по селу волчьими стаями кружили, выискивая продотрядовцев, хмельные от крови и самогона дружки Пашки Зырянова и бородачи из отряда Боровикова. Лица многих были страшны и звероподобны: перекошенные рты, раздутые волосатые ноздри, вот-вот выпрыгнут из орбит мутные от злобы и хмеля глаза. За каждым бойцом кидалась целая ватага и, нагнав, била его чем попало, топтала и рвала с изуверским ожесточением. Девятерым продотрядовцам удалось пробиться к волисполкомовскому двору, запрячь пару розвальней и, отстреливаясь, вырваться из села. Одиннадцать человек застрелили или забили насмерть. Остальных Боровиков надумал всенародно казнить на площади. Выдумка приглянулась, и недобитых продотрядовцев отовсюду поволокли к волисполкому.
Если бы в те роковые для Челноково часы сыскался сторонний, трезвый наблюдатель, он непременно заметил бы единое, организующее начало этого кровавого хаоса. Чьи-то руки вовремя сшибли замки с еще не загоревшейся ссыпки, и та запылала лишь тогда, когда из нее вытащили все семенное зерно. Кто-то расставлял на стыках улиц, на выезде из села людей с ружьями. Кто-то отправил в соседние деревни гонцов с приказом начальника волостного повстанческого штаба: коммунистов и комсомольцеварестовать, сопротивляющихся уничтожить, милициюразоружить, создать вооруженные отряды. По чьей-то указке почти что в один час заголосили набатно колокола многих церквей Яровского уезда, загрохотали выстрелы, взмыли в седое февральское небо красные петухи
Но стороннего наблюдателя в Челноково не оказалось, и лишь немало дней спустя, шаг за шагом восстанавливая в памяти происшедшее, многие мужики смекнули, что к чему, и заскребли пятерней бороды, зачесали макушки, разом отрезвев от угара, и стали искать выход из западни, в которую их кого незаметно заманили, а кого втолкнули Но все это еще будет впереди. Пока же
Со всех сторон к утоптанной снежной круговине в центре села стекались людские потоки, и скоро перед высоким резным волисполкомовским крыльцом скучилось несколько сот разгоряченных мужиков. Многие были б немалом подпитии: полы полушубковнараспашку, хмельные душинастежь. Кулацкие сынки Пашка Зырянов и Димка Щукин стояли в окружении вооруженных полупьяных парней, и те, как рысаки перед скачкой, пританцовывали на месте, петушились, задирались, голосили непотребное. Мужики постепенней помалкивали, покуривали да поглядывали на высокое, похожее на помост крыльцо, где жались друг к дружке шестеро продотрядовцев в изорванной одежде, с обезображенными побоями лицами. А из Пашкиной стаи будто каменьев град:
К ногтю их!
Накотовались! Пришел великий пост!
Волоки вниз!
Расступись, мать-перемать, дай пальнуть одной пулей всех
Все громче раздавались крики, требующие немедленного самосуда, и не избежать бы еще одной кровавой расправы, если б рядом с продотрядовцами не возник вдруг Онуфрий Карасулин.
Откуль он? вытаращил глаза Пашка Зырянов.
Одобрительный гул прокатился по толпе. Онуфрия тут знали все. И хотя немало было недругов у бывшего секретаря волпартячейки, большинство крестьян верили: Карасулин всегда за мужика, за то и с Пикиным не побоялся схлестнуться, и с самим Аггеевским. Знали об аресте Онуфрия, сочувствовали его семье, оставшейся без кормильца, а кормилец- то, оказывается, уже домой возвернулся! Это была добрая весть, и она как-то успокаивающе подействовала на многих. Толпа стала затихать.
Шлепнуть его, гада, вполголоса буркнул Пашка, приподнимая винтовку.
Тихо ты! осадил друга Димка Щукин. Тут надо втихаря и без осечки.
Пашка и сам понимал: стрелять сейчас в Карасулинавсе равно что стрелять в самого себя. Разные здесь собрались люди, по-разному думают, а этой смертине простят.
Мужики! хлестнул по толпе раскаленный голос Онуфрия. Товарищи!
Толпа, ответно рокотнув, смолкла, и запоздалый Пашкин возглас одиноко повис в тишине:
Товарищев вспомнил, челноковский комиссар!
Карасулин только взглядом пригрозил Пашке, но с речи не сбился.
У всех у нас наболело под завязку. Теперь вот до крови дошло Горько это, мужики. В таком запале не приметишь, как себе же могилу выроешь Чего изделалине воротишь. А что дале будет? Об завтрем думать надо
Верна-а-а!..
Большевистский подпевала!..
Не тявкай!..
Онуфрий нахмурился, жамкнул в кулаке рукавицу.
Ти-хо, товарищи!..
Тут в дверях волисполкома появился Алексей Евгеньевич Кориков под руку с бородатым незнакомцем в каракулевой папахе, за ними Маркел Зырянов, Максим Щукин и Фаддей Боровиков.
Ба! Да тут уже большевистский проповедник! вскричал Кориков. В голосеи изумление, и угроза.
Толпа притихла, настороженно ловя каждое слово, слетавшее с крыльца.
Коммунисты завсегда на готовенькое! Ловки чужими руками жар грабастать, плеснул яду Маркел Зырянов.
С твоих рук, окромя отравы в самогон, ничего боле не схлопочешь, отрезал Онуфрий и, окинув оценивающим взглядом кориковское окружение, ухмыльнулся. Никак, новое правительство объявилось?
Никто не нашелся с ответом. Онуфрий повернулся к толпе, поднял над головой стиснутую в кулаке рукавицу.
Об завтрем, говорю, думать надо. Думайте, мужики, пока не опоздано, опосля б и подумали, дак нечем будет. Не пугаю. Самому страшно. Пролилось кровушки Кто изгалялся да охальничалподелом. И ежели б на этом крыльце сейчас стоял Карповя б язык откусил, ни словечка в заступу не обронил. А эти, кивнул на шестерых продотрядовцев, солдаты. Их-то за что?
Ворон ворону глаз не выклюет, громко проговорил Маркел Зырянов.
Из партии поперли, а его все на красное тянет, добавил Максим Щукин.
Теперь шары им продрало, поняли, где сено, а где солома. Сажай их на розвальни, и пущай катят до самого Яровска да наперед своим котелком думают
А ты откель знаешь? выкрикнул хриплый голос откуда-то сзади.
Чего? не понял Онуфрий.
Откель знаешь, что эти не изгалялись? Может, самые собаки и есть!
Ежели бы изгалялись, сюда б не приволокли, рассудительно возразили в толпе. Варнаков-то в перву голову и пристукнули.
Толпа трезвела, начинала рассуждать, и это не на шутку встревожило Корикова.