Когда все уже расходились, кто-то вдруг окликнул его:
Конунг!
Обернувшись, Хельги увидел Ульву.
Я пойду за тобой, куда ты велишь, сказал тот, улыбаясь. Но ты все же подумай еще о том, чтобы пойти отсюда в сарацинские моря. На свете земли много. Мы и там завоюем для тебя королевство!
И вот дворец утих, но Хельги не спалось. Ему не так трудно было убедить своих людей: часть из них за последнюю пару лет, а остальныеза эти три месяца твердо поверили в его удачу. Свою отвагу, щедрость и справедливость он показывал и сам. Он был тем самым вождем, в каком они нуждались. Ему бы уже простили провалы и ошибки. Люди верили, что благодаря своей удаче он вытащит их невредимыми из-под огнеметов, приведет домой, наделит богатством и долгой славой.
Сам Хельги тоже в это верил. Но к тому же знал: до северного устья Босфора доберутся не все. И тех, кому суждено погибнутьможет быть, тысячу человек, а может, и больше, он вынудил к этому, потому что должен вернуться в Киев победителем. Пусть с подпаленным хвостомцелостностью перьев и его соперники похвалиться не могли, но не сдавшимся. Чтобы на самом деле бороться за дядин стол с прочей родней Ингвара, он должен привезти в Киев хоть какую-то добычу как доказательство своей отваги и удачи. Даже если часть его людей должна будет отдать за это свою жизнь.
Феотоке Парфене, прекрати так вздыхать! послышался из темноты возле его плеча недовольный голос Акилины.
А она вздыхает? Хельги огляделся, отыскивая часто поминаемую подругой «парфене».
Ты вздыхаешь! Акилина игриво пихнула его в бок. Чего ты не спишь? Ведь все хорошо. Я не все поняла, но ты ведь добился, чего хотел?
Да. Я добился согласия войска идти на прорыв. Но это значит, что часть моих людей погибнет ужасной смертью. Половина. Или больше.
Но так бывает всегда! Акилина села на широкой лежанке. Когда василевс посылает войска в бой, он знает, что часть из них погибнет. Может, половина. Или все. Чтобы василевс одержал победу или хотя бы мог за нее побороться. Василевса избирает Бог, а значит, кто гибнет по приказу василевсагибнет по воле Божьей. О чем ты вздыхаешь? Куда хуже будет, если погибнешь ты сам.
Это как раз не страшно. Хельги закинул руки за голову. Если я погибну, то открою глаза во дворце у Одина и смогу смело взглянуть в лицо своему дяде. Самое худшееэто если я не сумею ни победить, ни умереть.
Знаешь что? Акилина немного подумала. Как бы ни вышло, не делай одного: не уходи в монастырь. Главное, по дороге не потеряй меня.
Буду держать тебя левой рукой.
А правой? с деланой ревностью надулась Акилина. Не говори, что Танасию. О ней позаботится ее любимый толстяк.
В правой я буду держать меч, разумеется.
Может, уйти к сарацинам был не самый плохой замысел. Если придет крайняя нужда, ты сможешь продать им меня! засмеялась Акилина и прильнула к нему. Веса в серебре за меня уже не дадут, но на снаряжение хватит.
Да тебе вовсе не нужно идти с нами в Боспор. Я дам вам денегтебе и другим девушкам. Сейчас половина побережий разорена, все сорвались с места. Уедете подальше, скажете, что ваших мужей убили скифы, купите себе дома и хозяйство Еще мужей найдете. Уж такие-то красавицы
Что? Акилина аж подпрыгнула на перине, сообразив, о чем он говорит. Уехать? Хозяйство? Мужей? Йотуна мать! Да как ты смеешь, бессовестный скиф! Она выхватила подушку и с размаху заехала бы Хельги по голове, если бы он по привычке не выставил руку. Язычник неблагодарный, пес тебе в тридевятое царство! Тролль тебе в Хель! Я отдала тебе всю себя, готова продаться сарацинам, а ты пытаешься меня отослать! Выкинуть, будто оливковую косточку!
Да уймись ты! Хельги пытался отнять у нее подушку, но она вцепилась, как кошка, и не выпускала. Я хочу, чтобы вы остались живы и невредимы! И зажили счастливо, на свободе и в богатстве! Разве это не благодарность?
Благодарностьэто верность! Я буду верна тебе и пойду для тебя на все! Даже на огнеметы! И ты даже не смей пытаться от меня избавиться!
Наконец Хельги отнял подушку, и Акилина отпрянула.
Я с тобой с ума сойду! Он хлопнул по подушке ладонью. Я боюсь, что у меня погибнет полдружиныради того, чтобы я мог побороться за стол моего дяди. Если бы я этого не хотел, мы бы могли договориться с греками и уйти живыми. Все, сколько есть. Но за мой стол в Киеве уже здесь половина этих людей заплатит жизнью! Это сводит меня с ума, а тут еще ты хочешь умереть со всеми заодно!
Могу тебя утешитьне думай, что у тебя была хоть какая-то, Акилина для наглядности свела кончики пальцев, будто сжимая в них маковое зернышко, и, подавшись вперед, поднесла их к лицу Хельги, чтобы он мог разглядеть в лунном свете, надежда спастись! По мне, так я готова поклясться головой Марии Магдалинывасилевсы собираются тебя обмануть.
Но они ведь обещали заложников! несколько рассеянно отозвался Хельги, поскольку в лунные лучи попала не только рука Акилины, но и все прочее, чем ее щедро одарили боги. До тех пор, пока мы не выйдем из Босфора с северной стороны!
Заложников! Да, они дадут заложников! Кого-то, от кого давно хотят избавиться. Я уже слышала о таких случаях. Они уже так делали. Стефан и Константин Года два назад эти стервецы однажды затеяли переговоры с сарацинами, дали им двоих заложников, а потом все сорвалитого и желая, чтобы тех двоих убили или отдали в рабство. Не знаю, что с ними стало, больше об этом не говорилось.
И они рассказывали о таком тебе? с трудом верил Хельги, помня, где Акилина в прошлом встречала сыновей Романа.
Они рассказывали об этом при мне! А я что такое? Разве я человек, разве у меня есть уши и разум? Нет, у меня для них есть толькоАкилина назвала то, до чего молодые василевсы были так охочи. Но чего им было опасаться? Вздумай я болтать, кто бы стал меня слушать? И разве трудно им было бы заставить меня замолчать навсегдая ведь была в монастыре, как в клетке!
Ужасно выносить глупца суждения
До крайности ужасно, коль в почете он;
Но если онюнец из дома царского,
Вот это уж доподлинно «увы и ах»,
прочла она, видя, что Хельги недоверчиво качает головой.
Это был Гомер? насмешливо спросил он; его попытка угадать поэта стала для них привычной игрой.
Это была Кассия! Женщина, которую, подобно мне, сделало несчастной то, что она была слишком уж умна! Слишком уж умна для василевсаон не женился на ней, потому что она весьма находчиво отвечала на его дурацкие шутки. И вся ее красота не помогла. И тогда она стала монахиней. Правда, добровольно. А эти «юнцы» из дома царского и правда глупыты сам слышал, они даже не потребовали нас вернуть. Они даже не вспомнили, что обсуждали при нас с Танасией тех сарацинских заложников, как их там, о господи Мирон и Моисей, кажется. Они давно забыли, что мы знаем эту уловку и можем расстроить им все дело.
Ну, если так То ты меня утешила. Иным людям трудно выбирать между жизнью и честью, но между смертью в славе и в бесславии выбрать легко.
Так ведь я для того и здесь, чтобы утешать тебя! Акилина скользнула ближе, прильнула к нему и обвила шею руками. Давай же утешаться, пока нам не пришлось вместе улечься на дно морское!
* * *
Тем не менее перед уходом из Никомедии Хельги предложил монастырским беглянкам денег, и многие их приняли. Хотела уйти и Танасия: перебравшись подальше от столицы, где ее не знают, она легко могла бы заняться прежним цветочным ремесломзаодно с любовным промыслом, что его обычно сопровождает. Селимир уговорил ее остаться, поклявшись, что возьмет в жены, если они доберутся домой. Жена у него, разумеется, была, но та увядшая женщина, растерявшая половину зубов, совершенно изгладилась из памяти за два года походной жизни, а восемнадцатилетняя гречанка, с пышными темными волосами и огненными глазами, гибкая, как березовая веточка, могла лишить рассудка человека и покрепче.
Просторная гавань на Никомедийском заливе, где русы ждали подходящей погоды, была окружена селениями. По селениям этим люди Хельги прошлись еще по пути к Никомедии, и жители по большей части оттуда разбежались. А те, что вернулись, бежали вновь при виде уже знакомых скифских судов. Местность опустела; не удовлетворившись этим, Хельги разослал дозорные десятки во все стороны от моря и велел занять все возвышенности, откуда была видна гавань. Если греки на хеландиях в Босфоре будут заранее знать о приближении русов, надежды на благополучный прорыв почти не останется, поэтому скрытность выдвижения была не менее важна для успеха, чем погода.