Сдается мне, что это ты, Митрий, приехал,сложил дед козырьком порепанную ладонь над подслеповатыми глазами.
Вин самый, диду,пробасил, спрыгивая с телеги, дядька Митро.
Слепая кляча тотчас остановилась, тяжело поводя худыми боками.
Хозяин в Гашуне, чи тут?спросил дядьку Митро.
Тут, хай ему черт,ответил старик и опасливо оглянулся на одну из мазанок.С той поры, как приехали сюда столяры, он целыми днями возле них торчит. А вот он и сам, легок на помине. Но! Чтоб тебе вытянуться,прикрикнул старик на лошадь и схватился руками за край бадьи.
Казбек взглянул на своего нового хозяина, который, перешагнув через порог мазанки, широко расставил ноги, а руки заложил за спину. У него красное бородатое лицо с маленькими сердитыми глазками под кустистыми бровями, на которые надвинут картуз с суконным козырьком. Одет он в чумаркуособого покроя бекешу с меховой опушкой. Короткие ноги его обуты в блестящие сапоги, похожие на поставленные горлом вниз бутылки.
Где ты подобрал цього оборванца?устремил хозяин колючий взгляд на сжавшегося под этим взглядом мальчишку.
На Джикаевском хуторе. Будет у меня за гарбича,ответил Митро.
Хозяин поморщился.
Невжлэ не найшов трохы посправней да покрашче? Ото поглядят добры люды и скажуть, що Холод своих работникив голодом уморыв. А ну, геть до мэнэ!хлопнул он себя ладонью по бедру, словно подзывая собаку.
Подойди к хозяину,буркнул своему подопечному на ухо дядька Митро.
Казбек слез с телеги, втянув голову в плечи, направился к владельцу хутора.
Ты, мабуть, из цыган?уставился на него Холод презрительно-насмешливым взглядом.
Яосетин!гордо вскинул голову Казбек и тоже презрительно изогнул тонкие, как у отца, губы.
А почему у тебя серьга в ухе?
Серьгу бабка Мишурат повесила, чтоб здоровый был.
Та-та-та!вытаращил глаза тавричанин в ложном удивлении.А я всэ сгадую, як зробыты так, щоб мои телята росли здоровы и телом крепки. Треба повесить им в ухи серьги. А воровать ты вмиешь?сощурил он снова глаза-угли.
Я работать ехал, не воровать,вспыхнул краской стыда Казбек и отвернулся от насмешника.
Ну ладно, не ершись, я пошутковал трохы,сказал примирительно хозяин.Иды на черну кухню, там тоби даст поисты старая Оксана.
Но тут к разговаривающим подошел дядька Митро:
Ни, Вукол Емельянович, вин пиде со мной на билу кухню.
Подобной вольности Холод не ожидал даже от такого независимого чабана, как Митро. Он на некоторое время потерял дар речи и только наливался, подобно пиявке, кровью и, открыв рот, тяжело дышал.
Это ты мэни сказав таке?выдавил он из себя наконец.Своему хозяину? Да ведь я для тебя царь и бог, поняв?
Царей нынче скидают, Вукол Емельяныч, аль не слыхал?усмехнулся чабан.Шуганулы твоего царя с трону, тильки пыль заследом.
Зазнался?надвинул Вукол Емельянович на горящие, ненавистью глаза кустистые брови.Забув, кто тэбэ освободыв от фронту?
Да лучше на фронт, чем вот так...
Досыть!крикнул хозяин.А то не погляжу, шо ты Митро, выгоню за таки слова с хутора в шею.
Ни,потряс в ответ головой дерзкий чабан.В шею не дозволю. А шо касаемо миста, так его в бурунах ого-го скильки: у Бабанина, говорят, тоже вивцы есть да и у Рудометкина. Пошли, хлопче,взял он рукой-лапищей хрупкое плечо мальчишки и повел его к другой мазанке, возле которой толпились сгорающие от любопытства кухарки, скотницы и прочие обитательницы хутора. Ну и ну! так еще никто не позволял себе разговаривать со степным королемВуколом Холодом.
В белой кухне за длинным, давно не скобленным столом с широкими, черными от набившейся грязи щелями сидело человек десять одетых так же, как и дядька Митро, мужчин. Они густо дымили махоркой и вели промеж собой ленивый разговор. Увидев в дверях незнакомого мальчишку, нахмурили брови:
Откуда взялся этот господин, что с нами за один стол садится?
Здоровеньки булы, господа чабанове,снял шапку дядька Митро и подтолкнул Казбека к длинной во весь стол скамье.Цэ мий новый гарбич.
Все сидящие за столом удовлетворенно покивали головами, а самый ближний к Казбеку чабан, маленький, белобрысый, похожий на растрепанного ерша, которым моют бутылки, подвинулся в сторону, освобождая место.
Оказывается, это не с простой собаки шерсти клок,подмигнул он весело.Так и быть, садитесь со мной рядом, ваше сопливое степенство, да набирайтесь ума.
У тебя, дядька Василь, столько ума, как на колене шерсти,усмехнулась вошедшая кухарка, молодая, крепко сбитая женщина с круглым белым лицом, и поставила на стол широкую доску с нарезанным хлебом.Разве что матюкаться научишь, на такое дело ты мастер.
И матюк пригодится в жизни,осклабился Василий, провожая статную молодайку похотливым взглядом.Кусочек, а?подмигнул он сидящим напротив пришлым столярам, которых хозяин нанял достраивать свой новый дом, и, взяв с доски ломоть хлеба, стал его жевать.
Да, кусочек что надо,усмехнулся один из них, худой и длинный, с такой же длинной, похожей на утиное яйцо головой и, притворно вздохнув, толкнул локтем рядом сидящего товарища:В Егорлыцкой, небось, тоже некоторые куски подбирают, покель мы по заработкам шляемся, а, брат Клева?
Витчипись, пустомеля,огрызнулся тот, в отличие от приятеля низкий ростом и чрезвычайно широкий в плечах. Он походил на домашнего покроя чувал, в который насыпали пудов восемь пшеницы.
«Этим дядькам, видно, тоже очень хочется есть»,подумал Казбек, глотая слюну при виде кусков хлеба, горой наваленных на круглую доску.
Снова вошла кухарка, поставила на стол две расписные глиняные миски с дымящейся лапшой. Чабаны и мастеровые не сговариваясь дружно заработали ложками.
Ешь, хлопец,погладила кухарка Казбека по курчавой голове.Набивай живот, пока очкур не лопнет. Только на сладкий пирог оставь немного места.
Казбек благодарно улыбнулся доброй женщине и запустил ложку в общую посудину. Ох, до чего ж вкусна чабанская пища!
Гляжу я на вас, братцы чабаны, и дивуюсь,не выдержал затянувшейся паузы в прерванном разговоре столяр Клева:с виду вы будто бы православный народ, а леригию не дюже чтите, пост не соблюдаете и молитвой себя не обременяете.
Гляди, какой божественный выискался,засмеялся Василий.У нас, чабанов, братец, верастепь широкая, церквагарба походная, а крестгерлыга крючкатая. Ты спроси вот у него,ткнул он пальцем в дядьку Митро,когда он последний раз в церкви был. Расскажика, брат Митро, как ты у попа в Курской прикурить попросил из кадила...
Да ну тебя к шуту,отмахнулся от него дядька Митро.
Ведь мы, добрый человек, даже на праздник пасху не заглядываем в церквунекогда,продолжал Василий, раскрасневшийся от обильной пищи и еще больше разлохматившийся от духоты.Люди говеют, исповедаются, причащаются, а мы, как те басурмане... Привезут тебе в степь кулич да крашеные яйца, скажут, через сколько дней разговляться, а мы еще и не заговляли. Вот придется какие дни побывать на хуторе, так и тут не подступись ни к какой бабе: «От тебя карболкой воняет». За человека не считают. Вот иной раз и закрутишь на всю губу с горя да обиды. Эх, и добре я гульнул в Моздоке...
И как же ты, Василь, гулял?не утерпела убиравшая со стола кухарка.
Тебе такая гульня, Христина, и во сне не снилась,потер руки Василий.
А все же?
Василий пожал плечами:
Известно, как чабаны гуляют... Рассчитался я за прошлый год с Вуколом, получил три сотни чистыми и пошел в Моздок. Перво-напервок Армянской церкви, что на Большой улице. Там стоят фаэтоны. Я выбрал какой покраше и сел в него. А кучер говорит: «Чего вам угодно?» «Угодно мне,отвечаю,чтоб отвез ты меня в такое, место, где могли бы мы отдохнуть». «Абы ваши денюжки, а то будут и девушки»,засмеялся кучер и только вожжами пошевелилпонеслись вороные кони. Народ смотрит с плетуаров, дивится, а я сидю, как пан, и герлыга рядом. Привез мени кучер к какойто хате недалеко от Терека и кричит: «Эй, хозяйка, отчиняй ворота!», а мне на ухо: «Тута, господин, можете жить, гулять, выражать свои чувства, как дома в своей хате». А у меня хат, как у той собаки... Тут и хозяйка навстречу: «Милости просим!» Поглядел я на нее: баба шо надо, вроде нашей Христи...