Я часто думал о Летиции, уже, правда, и не надеясь когда-либо ее снова увидеть. Я представлял, как мы читаем друг другу. Я брался за очередной том и воображал, как читаю его Летиции. Потом я думал, а что сейчас могла бы читать она, может быть, вот это? И шел в библиотеку за книгой.
Однажды, выходя из общежития, я не поверил своим глазам. У входа стояла Летиция и о чем-то расспрашивала охранника. Могли бы мы не узнать друг друга? Наверное. Если бы я так часто не вспоминал ее. И если бы она не приехала сюда специально, чтобы разыскать меня. Все эти годы я время от времени думал бросить все и рвануть в город, где она жила, но у меня не было ни ее адреса, ни малейшего представления, ни самого призрачного намека на то, как и где ее искать.
Она рассказала, что у нее в ее городе теперь есть самый настоящий жених и приехала она учиться по обмену, выиграв государственную стипендию. И тогда у нас словно бы сорвало резьбу, я все реже появлялся на своих занятиях и на рабочем месте, если Летиция и посещала свои лекции, то, наверное, только в тайне от меня. Нас закружило, переплело, спаяло всем тем, что мы столько лет носили в себе. Мы исходили все улицы среднего города, куда был доступ людям нашего ранга, иногда тайком под страхом ареста пробирались в верхний город, набравшись смелости, спускались в трущобы. Когда ни мне, ни ей не удавалось протащить другого в свою общажную келью мимо бдительных и суровых, но по вечерам, как правило, подвыпивших охранников, мы ночевали где придется, хоть под открытым небом, питались чем попало, любили друг друга жадно и при каждом удобном случае.
Больше всего мы обожали библиотеки. В моих юношеских фантазиях Летиция читала мне «Королеву Марго», а я ей Сервантеса, я ей«Снега Килиманджаро», а она мне«Идиота». Когда же моя мечта вдруг воплотилась в реальность, Летиция открыла чудом найденный на дальних пыльных полках томик Набокова, а я стал читать ей Генри Миллера. Однажды ночью мы случайно обрушили на себя целую полку книг, Летиция неспешно опустилась на них, я склонился над ней и стал расстегивать ее платье. Теплый запах ее молодого тела, отдающий желанием и какими-то пряностями, смешался с аристократическим запахом старых книг, которые стали для нас нашим брачным ложем. Для нас это не было святотатством, наоборот, скорее, каким-то случайно обретенным священнодействием. Тогда же она и сказала, что она больше не будет звать меня Антоном, ей больше нравится имя Энтони. В конце концовкакая разница? Границ-то уже давно никаких нет. Я представил, как я влезаю в это имя, будто бы в новую одежду, и мне показалось, что одежда эта сшита как раз по моей мерке, и настолько удобно мне в ней, что она сразу начинает уже срастаться с моей кожей. Я сказал, что никто уже не будет называть меня Антоном.
А потом настало время прощаться. Ее стажировка подошла к концу, она умудрилась как-то не провалить экзамены и получить выпускные документы, нужно было возвращаться домой. Эти дни мы ходили страшно потерянные, почти не разговаривали и предавались любви горько и так страстно, как никогда прежде.
Я сказал ей, что поеду с ней. Плевать на паспортный режим, к черту, здесь меня никто не хватится и уж точно ничто не держит. Летиция выслушала меня, глубоко задумавшись, но затем ее лицо просветлело. Печаль последних дней разом стерлась из ее глаз.
Мы отправились в дорогу. Покидать города всегда было проще, чем въехать в какой-либо из них, но мне удалось, не привлекая внимания, пробраться мимо городской полиции. Я постарался затеряться в нижнем городе и стал искать хоть какую-нибудь работу. Освоенные мною навыки автомобильного механика сгодились и здесь, правда, держали меня в мастерской, скорее, за какого-то недочеловека, ведь я был в этом городе нелегально. Видеться мы стали реже, один раз в три-четыре дня. Теперь мне приходилось впахивать по-черному, чтобы я мог надеяться в дальнейшем хоть что-то предложить Летиции, а она была вынуждена делить меня со своим женихом, со своей матерью и со своей учебой. Жених, как оказалось, был старше ее лет на пять и уже успел повидать многое. По ее словам, он участвовал в каких-то кружках, где вращались люди, недовольные тем, что настоящими правами обладают только жители верхнего города. Однако мать Летиции заявила, что он должен бросить эту опасную политическую дребедень, иначе Летиции ему не видать, и он согласился с поставленным условием. До того, как Летиция приехала на стажировку и нашла меня, она думала, что, возможно, даже любит его. Теперь же каждый час, проведенный с ним, тягуче тянулся, как целый день, она видела, что мучает его своей безучастностью, хотела как-то загладить свою вину перед ним, но у нее это не получалось.
В конце концов, Летиция не выдержала двуличной ситуации, в которой она оказалась, и объяснилась со своим женихом. Он воспринял это сухо и без сцен, прощаясь, сказал только, что, если она захочет вернуться к нему, он не закроет перед ней дверь. Матери она обо мне, конечно, ничего не рассказала, намекнула только, что они с ее женихом решили какое-то время не встречаться. Чтобы проверить свои чувства, пояснила она.
Теперь мы с Летицией почти целиком принадлежали только друг другу. Однако что-то словно надломилось. Мы занимались любовью, но все чаще как-то отстраненно, словно не вместе, а каждый в каком-то смысле сам по себе. Засыпая, обнявшись, мы уже не так проваливались один в другого, как раньше, каждый помимо воли прикидывал, сколько часов нам осталось спать до того, как придется продрать глаза и поспешитькому в мастерскую, а кому на занятия. Мы продолжали наведываться в библиотеки, но не дочитали до конца друг другу ни одной книжки.
Тем не менее, мы держались вместе, цеплялись друг за друга отчаянной хваткой и вместе надеялись, что то, что с нами сейчас происходит, это лишь временный недуг, мы притремся к новым условиям и постепенно вернем то, что почти утратили. И, наверное, мы были не совсем уж безнадежнытак крепко мы держались друг за друга, но городские службы взялись за очередную вычистку всех, кто жил в городе незаконно, и мы узнали, что я попал в их список. Летиции сообщил об этом ее бывший жених. Сначала мы даже подумали, что это он меня сдал, но потом решили, что нет. Он снова вернулся к своим друзьям, от которых в один прекрасный день проведал, что готовится чистка, у них на руках были списки, в одном из нихя. В мастерской на меня дали подробную ориентировку, копы уже приходили с расспросами к матери Летиции.
Укрыться в городе, даже в трущобах было бы невозможно: чистка обычно доходила до самого дна и зачищала всех. Оставался только один выход: бежать из города. Бродячая жизнь в пустоши была сто крат лучше ареста и всего того, что за ним последует. Летиция сказала, что теперь ее очередь последовать за мной, ее бывший жених даже пообещал нам старенькую, но все еще резвую машину, но я попросил ее остаться. Для меня другого пути, как ни поверни, не существовало. Но не для нее. Отправься она со мнойи что за жизнь ее ждет? А здесь для нее еще есть достойное ее место, и есть человек, который ее примет и не оставит. Мне было больно и страшно говорить ей все это, словно бы разом вернулось все то, что, как нам казалось, мы потеряли, вся та любовь, что была у нас, все то невыразимое чувство, что человек рядом с тобойон твой, только твой, единственный твой человек, что без него и тыуже не ты. Но я сказал. И Летиция, с глазами, моими любимыми глазами, полными слез, послушалась меня.
10. Энтони и сад расходящихся тропок
Чернота бывает разная. Например, чернота поглощающая. Это дождливая чернота неба, сливающаяся с морем, отменив самый последний намек на горизонт, и растворяющая пловца в сплошной мокрой и плотной тьме.
Существует чернота, которая расчерчивает границы, например, контрастная чернота белья на по-зимнему белой коже, которая делит тело на части и, вместе с тем, делает его еще более желанным во всей его целостности.
Иногда нам открывается голодная чернота, требующая заполнения, подобно опустошенному бензобаку, гулко и жадно ожидающая прихода того, кто заполнит ее.
И среди прочего есть еще чернота, когда плотно завязаны глаза, и ты ждешь, что же будет дальше. А дальше может быть абсолютно все, что угодно. Именно такой мрак таило черное отверстие ствола в револьвере «бульдог», который Стрэй держала в руках. И это отверстие смотрело прямо в лицо Энтони.