Майор подкручивал навощенные усы, явно ожидая, что Эва начнет выспрашивать пикантные подробности. Но та молчала и лишь оглаживала юбку.
Мошенничество, раз уж вам так интересно, наконец сказал Аллентон, наслаждаясь возможностью позлословить о подчиненном. Жена его заявила о краже жемчужного ожерелья и хотела получить страховку, то бишь провернуть аферу. Кэмерон взял вину на себя, но кто знает, как там все было на самом деле? Похоже, растерянность Эвы доставляла майору несказанное удовольствие. Я полагаю, он умолчал о тюремном сроке? Аллентон подмигнул. И о жене тоже?
Ни то ни другое меня не касается, холодно сказала Эва. Но поскольку ему вновь доверили ответственную должность в армии Его величества, я не вп-праве с-сомневаться в полномочиях капитана.
Я бы не говорил о доверии, дорогуша. На войне не привередничаешь когда нехватка рук, в ход идут даже замаранные. Пусть Кэмерона простили и реабилитировали, но я бы не советовал своей курсантке разгуливать с ним по пустынному берегу. Раз уж человек побывал за решеткой
Эва вспомнила длинные пальцы Кэмерона, снаряжавшие обойму. Невозможно представить, что это руки вора.
У в-вас все, сэр?
Конечно, ужасно хотелось знать больше, но она скорее умрет, чем задаст хоть один вопрос этому злорадному хмырю с нелепыми моржовыми усами. Явно раздосадованный, майор ушел.
Весь следующий день Эва исподтишка наблюдала за Кэмероном, но ни о чем его не спрашивала. В Фолкстоне у всех свои секреты.
Обучение закончилось. К тщательно собранным вещам в саквояже Эвы капитан добавил «люгер», свой прощальный подарок.
Утром вы отбываете во Францию, сказал он.
Часть вторая
Глава пятаяЧарли
Май 1947
Не знаю, сколько длился переезд через Ла-Манш. Когда блюешь, время тянется бесконечно.
Не закрывайте глаза. За моей спиной послышался шотландский выговор Финна Килгора. Я стояла на палубе, мертвой хваткой вцепившись в леер. Мутит еще сильнее, если не видишь, с какой стороны набегают волны.
Я зажмурилась крепче.
Не произносите это слово.
Какое?
Волны.
Просто смотрите на горизонт
Слишком поздно, простонала я, перегибаясь через леер.
В желудке уже ничего не осталось, но все равно он вывернулся наизнанку. Краем глаза я видела, как два француза в щегольских костюмах гадливо сморщились и отошли подальше. Порыв ветра сорвал мою зеленую шляпу с дурацкой вуалеткой, Финн попытался ее поймать, но она улетела за борт.
Пускай выдохнула я, сдерживая рвотные позывы. Терпеть ее не могла
Килгор усмехнулся и отвел с моего лица разметавшиеся пряди, когда я вновь перегнулась через леер. Сначала я жутко конфузилась извергаться при нем, но теперь стесняться уже не осталось сил.
Для американки у вас слишком нежный желудок, заметил Финн. Я-то думал, хот-доги и черный кофе закаляют американцев.
Я распрямилась. Полагаю, выглядела я как просроченный зеленый горошек в банке.
Пожалуйста, не поминайте хот-доги.
Как вам угодно. Финн выпустил мои пряди.
Эва сочла мою хворь невероятно забавной, и я, боясь ее убить, ушла на корму. Потом ко мне присоединился Килгор. Видимо, ему надоели ее брань и табачный дым, хотя вряд ли это было противнее моей бесконечной рвоты.
Опершись локтями о леер, он разглядывал приземистую палубную надстройку.
Мисс, куда мы направимся по прибытии в Гавр?
Эва сказала, ее знакомая обитает в Рубе. Наверное, перед Лиможем туда и заглянем. Хотя мне кажется Я осеклась.
Кажется что?
Может, сначала в Руан?
Я себя одернула, ибо получился вопрос. Однако мне не требовалось ничье разрешение, поскольку это был мой поход. Пожалуй, слово «поход» слишком выспренное, но как еще выразиться моя миссия? Одержимость? В любом случае, все осуществлялось на мои деньги, так что главной была я. Похоже, Эва и Финн приняли это как должное, что мне весьма нравилось, ибо последнее время я себя ощущала говешкой в проруби.
Поедем в Руан, твердо сказала я. После войны там обосновалась моя тетушка. Розина мать. В письмах она не особо откровенничала, но, конечно, поговорит со мной, если я объявлюсь на ее пороге.
Вспомнилась теткина сумка, битком набитая пилюлями от всевозможных смертельных болезней. Нет уж, я схвачу тетку за тощие плечи и буду трясти, пока она не отхаркнет ответы на мучившие меня вопросы. Почему в сорок третьем Роза ушла из дома? Что случилось с твоей дочерью?
И тут вдруг я увидела восьмилетнюю Розу конопатая худышка скакала по палубе вдоль леерного ограждения. Девчушка мне улыбнулась, и я поняла, что это вовсе не Роза. Она даже не светленькая, а шатенка. Потом малышка побежала к матери на носу парома, а воображение все убеждало меня, что я вижу Розины белобрысые косички, подпрыгивающие на худенькой спине.
В Руан, повторила я. Переночуем в Гавре, а утром двинемся в путь. Хотя могли быть там уже сегодня вечером, если б поехали поездом
Эва наотрез отказалась передвигаться на чем-нибудь, кроме машины, и мне пришлось выложить кругленькую сумму за портовый кран, погрузивший «лагонду» на паром. Мы выглядели британскими аристократами, собравшимися на автомобильную прогулку по континенту, где будут пикники с шампанским. На деньги за перевозку машины (из-за которой пришлось сесть на медленный паром до Гавра, а не быстрый до Булони) я бы смогла переправить шесть человек во Францию и обратно.
Неужели эта карга не могла встряхнуться и вытерпеть поезд? проворчала я.
Вот уж чего не знаю, ответил Финн.
Я посмотрела на свою непредсказуемую союзницу на другом конце палубы. Всю дорогу она молчала либо ругалась, а в Фолкстоне отказалась выходить из машины, и мы вдвоем с Финном отправились за билетами на паром. Вернувшись, мы обнаружили, что Эва исчезла, и потом, поколесив по улицам, нашли ее на Морском бульваре, где она хмуро разглядывала ветхое здание под номером восемь.
Все думаю, что стало с тем худеньким англичанином, которого отчислили с курсов, ни к селу ни к городу проговорила Эва. Попал в окопы, где его разорвало на куски? Повезло дураку.
С каких еще курсов? спросила я раздраженно, но она только хрипло рассмеялась:
На паром-то не опоздаем?
А вот теперь она, простоволосая, в потрепанном пальто, сидела в углу, одну за другой смоля сигареты, и почему-то выглядела очень уязвимой.
Мой брат тоже всегда садился в угол, сказала я. По крайней мере, после возвращения с фронта. Однажды, пьяный, он сказал, что теперь ему беспокойно, если он не видит все возможные линии огня. К горлу подступил комок, когда я вспомнила широкоскулое лицо брата, некогда красивое, а позже отечное от пьянства, с застывшей улыбкой и пустыми глазами.
Это характерно для многих фронтовиков, безучастно сказал Финн.
Знаю. Я сглотнула комок в горле. Подмечала это не только за братом, но и за солдатами, приходившими в кофейню, где я работала. Я поймала удивленный взгляд Финна. Что, думали, богатенькая американка в жизни не ударила палец о палец?
Ясное дело, именно так он и думал.
Отец считал, что его дети должны знать цену деньгам. С четырнадцати лет я работала в его конторе. В юридической фирме, специализировавшейся по международному праву, телефонные разговоры на французском и немецком велись не реже, чем на английском. Сначала я поливала цветы и варила кофе, но вскоре уже разбирала бумаги, сортировала отцовские записи и даже вела бухгалтерию, когда выяснилось, что я это делаю быстрее и аккуратнее его секретарши. А потом поступила в Беннингтон, где не было матери с ее запретами, улыбаясь, продолжила я, и устроилась на работу в кофейню. Там-то я и встречала солдат.
Финн как будто удивился:
Зачем работать, если в том нет нужды?
Мне нравится быть полезной. И не слыть белоручкой-неженкой. А в кафе видишь разных людей и сочиняешь им истории. Вон тот немецкий шпион, а вон та актриса, готовится к прослушиванию на Бродвее. Кроме того, я дружу с числами в уме подсчитаю сдачу, могу работать за кассой. В колледже математика мой главный предмет.