Такой рейд планировалось провести вместе с англичанами в ближайшее время. Кроме британских мониторов в рейде должны были принять участие и русские суда, в частности миноноска, до последнего времени охранявшая «присутственное место» генерал-губернатора.
Параллельно с рейдом было решено начать наступление на Двинском направлении: сил у красных там осталось только на то, чтобы бить блох в окопах, поэтому вряд ли они сумеют удержать свои позиции.
Айронсайд уже несколько раз говорил Миллеру, что главной целью этого наступления должен быть Котлас.
Котлас! произносил Айронсайд торжественно, взметывал руку и всовывал в глазницу увеличительное стекло, зажимал его сверху упругой бровью. Котлас и только Котлас, вот что нас интересует.
Худощавое вытянутое лицо английского генерала нервно дергалось, и Миллер понимал, чего боится Айронсайд. Боится не провала наступления и потерь среди своих солдат, не неизбежной дырки в финансахтолько один выстрел из орудия с английского монитора стоит столько, сколько мастера тратят на возведение деревенской церкви, а боится своего начальства, язвительного окрика с берегов Темзы, горластых журналистов, способных превратить любого боевого генерала в кусок пипифаксатуалетной бумаги. Когда Миллер осознал это, ему сделалось грустно.
* * *
Миноноске, которой командовал лейтенант Лебедев, пришлось идти не на Двину, а дальшена Онегу, чистую широкую реку, полную плоских, с буйной кудрявой водой перекатов, порогов и других опасных мест. Англичане, хотя и были их плоскодонные мониторы приспособлены к плаванию в таких местах, на Онеге могли запросто напороться на камни.
Узнав о том, что миноноске придется идти на Онегу, Лебедев привычно щелкнул кнопками перчаток:
Онега так Онега. Все лучше, чем охранять раскисшие по летней жаре нужники губернского начальства.
Стоять у старого сгнившего причала и сбрасывать в воду крыс было противноэто занятие позорило Андреевский флаг, развевавшийся на корме, и, честно говоря, Лебедеву изрядно оно надоело. Иногда он слышал сочное шлепанье даже сквозь сонкрысы лезли на корабль особенно активно ночью и срывались с причального конца в воду, передергивал плечами и просыпался.
Чистое, гладко выбритое лицо Лебедева делалось брезгливым, когда он получал очередное задание по охране какого-нибудь широколампасника, но свою точку зрения лейтенант старался держать при себе, лишь щелкал кнопками перчаток и привычно вскидывал руку к козырьку:
Задание принято!
На этот раз он порадовался, что не придется охранять очередного деятеляспециалиста просиживать кресла. На лице лейтенанта эта радость никак не отразилась, и он произнес ровным спокойным голосом:
Задание принято!
Но все-таки чего не было в его биографии, того не былоон ни разу не ходил на своем корабле по капризной Онеге. По Северной Двине ходил, по Печоре ходил, но у Двины и Печоры дно совсем другое, там много глубоких мест, а своенравная Онега имеет кучу мелей и вообще таких мест, где можно потерять не только корабль, но и команду.
У миноноски было два скорострельных орудия: одно стояло на носу, второена корме. Для похода на Онегу этого было мало. Наверняка придется брать на борт десант, который нужно будет поддерживать огнем Надо было поставить хотя бы пару пулеметоврядом с орудиями. Конечно, хорошо бы и орудие к ним присовокупить, но места на миноноске катастрофически мало, каждый квадратный сантиметр площади занят
Утром на берегу перед миноноской был выстроен десантодин взвод, тридцать человек. Командовал взводом поручик Чижов. В новенькой формеанглийском френче с большими накладными карманами, в высоких козловых сапогахон, ловко перетянутый ремнем, не был похож на того замызганного пленного, с которым недавно разговаривал Миллер. Поднявшись на борт миноноски, в каюту командира, Чижов привычно козырнул.
Где прикажете разместить десант?
Только на палубе. Другого места у меня, к сожалению, нет. Лично вам, поручик, могу предоставить свободную офицерскую каюту. Не бог весть что, но все же индивидуальное жилое помещение
Чижов благодарно наклонил голову.
Буду очень признателен. Это первое. И второекогда отплываем?
Думаю, что вечером уйдем в море, завтра утром достигнем устья Онеги. В Онеге к нам присоединятся два монитора. Лицо Лебедева сделалось озабоченным и грустным одновременно, в голосе просквозили ироничные нотки. Хотя Лебедев приподнял перчатки, лежавшие на столе, и швырнул их обратно. Монитор, с точки зрения военно-морского учебника, хорошо вооруженное судно с низкой осадкой. С точки же зрения какого-нибудь местного трескоедастарое дырявое корыто с плоским дном, вооруженное двумя пугачами и одной ржавой берданкой, ствол которой случайно не успела доесть ржавчина. Если нам дадут такие мониторы, то вся надежда будет только на вашу команду, поручик, только она и сможет защитить такие мониторы. Команда у вас обстрелянная?
Печальная и одновременно озабоченная улыбка появилась на лице Чижова. Он отрицательно покачал головой. Усмехнулся.
Команда у меня такая: сегодня она стреляет в красных и подчиняется ударам командирского стека, а завтраразворачивает винтовки на сто восемьдесят градусов и по приказу комиссара первый залп всаживает в своих бывших командиров, второй залпво всех остальных.
Очень бы этого не хотелось, свят-свят-свят. Лебедев, словно бы обжегшись обо что-то, помахал рукой перед собой, «жар разогнал». Я так понял, вы со своими людьми в бою еще не бывали?
Увы, лицо Чижова сделалось виноватым, не пришлось.
Чижов хотел было рассказать, что с ним произошло, про плен и побег из него, но смолчал: такие факты офицерскую биографию не украшают. Лебедев указал на кресло, стоявшее у небольшого, прикрученного к полу столика, пригласил присесть.
Благодарю вас, отказался поручик. Мне пора к своим.
Да ничего с ними не произойдет.
Кто знает, кто знает Голос Чижова сделался озабоченным, он словно почувствовал что-то худое, но что именно, ни он сам, ни люди, оказавшиеся с ним в десанте, не могли сказать. И предугадать не могли.
Погоны на плечах поручика были новенькие, с красными «пехотными» просветами, яркие. Лебедев глянул на них и подумал, что верх погон соткан где-нибудь в Эдинбурге, сами погоны насажены на твердую негнущуюся прокладку в Мурманске, вручены боевому офицеру в Архангельске. Все, как в знаменитой песне про белогвардейцевнасчет мундира, котла, башмаков и характера
Как ваше имя-отчество? спросил Лебедев у поручика.
Сергей Сергеевич.
Вы верите в предчувствия? неожиданно поинтересовался Лебедев.
Все, кто был на фронте, верят в предчувствия. Это закон.
И я верю. Лебедев поправил висевший у него на ленте кителя боевой орденСвятого Владимира с мечами. Так вот, предчувствия у меня плохие.
Чижов удивился этой фразе, сопоставил ее со своими ощущениями и успокаивающе проговорил:
Бог дастпронесет!
Хотелось бы. Лебедев встал. Каюта у него была узкая, маленькая, в такой и одному человеку тесно, не то что двоим. Миноноскакорабль, где с одного борта до другого можно доплюнуть, особо не разгуляешься, поэтому здесь стеснены все, от кока и машинной группы до старшего офицера и командира корабля. Хотелось бы, повторил Лебедев задумчиво. Чуть позже приглашаю вас на обед в кают-кампанию.
Чижов отрицательно покачал головой:
Нет Сегодня нет. Не получится.
* * *
Вечером Арсюха решил прогуляться по березовому городскому саду, где каждое дерево было похоже на статную северную молодку, наряженную в белые одежды. В саду этом легко дышалось, и когда Арсюха Баринов сходил на берег в увольнение, то обязательно заворачивал сюда. Здесь и любимого жирного сбитня можно было отведать, и пирогов со свежей треской, и чая из огромного трескучего самовара, у которого обычно хозяйничал разбитной малый в красной косоворотке, и княженики с морошкойцарских ягод, которые север много веков поставлял в Москву, а когда столица российская переместилась на берега Невы, то и в Питер. По выходным дням на торговых столах стояла и семгарыба, тающая во рту, а в глубоких фаянсовых чашках аппетитными горками высилась рыжая семужья икра. Икра эта, конечно, уступала черной волжской и дальневосточной лососевой, красной, но все равно была хороша. Арсюха семужью икру уважал.