Если крысу завялить на ветерке, она будет съедобна или нет?
Матросы с голодухи не только крысами лакомятсяедят даже деревянную обшивку палуб, пропитанную солью. Сам видел.
Из досок причала, в сырую широкую щель вновь высунулась крысиная морда с влажным смышленым взором и знакомыми желтыми светящимися усами. На причале продолжал сидеть небольшой печальный кот и поедать глазами плавающую в воде треску.
Пхих, привычно фыркнул Арсюха и поманил крысу: Утю-тю-тю! Топай быстрее сюда! Чем больше мы оприходуем ларисоктем лучше будем спать ночью.
Всех ларисок мы не перебьем никогда! прокричал с кормы Андрюха, последовал смачный шлепок, и в воздух с писком взвилась очередная крысаих в Архангельске в шестьдесят четыре раза больше, чем людей. Специалисты подсчитали.
Описав в воздухе широкую дугу, лариска спланировала было на набережную, но не дотянула и шлепнулась в воду.
Стояло жаркое лето тысяча девятьсот двадцатого года.
Утю-тю-тю, дуй сюда! пригласил Арсюха очередную крысу на корабль. Здесь тебя ждет сладкое угощение. Он покрепче сжал руками палку. Слаще не бывает. Гы-гы-гы! В следующую минуту на его лбу возникли недоуменные морщины. И кто вам имя такое красивое придумал: лариска? А? Зовут, как расфуфыристых господских кухарок и дворничих.
Словно ободренная приглашением, крыса вскарабкалась на канат и поползла на миноноску, задумчиво пофыркивающую водоотливкойтрюх-трюх, трюх-трюх
Через минуту крыса получила сильный удар по жирному телуАрсюха не рассчитал силу, вложил в удар больше, чем положено, крыса шмякнулась не в воду, а на набережную, перемахнув через весь причал, приземлилась на камни, обрызгала их кровью.
Ты чего! предостерегающе закричал Андрюха. За это нам старшой может в одно место фитиль вставить и запалить его. Рванет так, что мужское достоинство превратится в обычную яичницу.
Собаки подберут, лениво отозвался Арсюха, через двадцать минут набережная будет чиста, как стол в кубрике после обеда.
Держи карман шире. Собаки ныне даже английскими консервами стали брезговать, не то что сомнительной свежениной. Собака крысу есть не станет.
Печальный кот проводил взглядом крысу, совершавшую последний полет, и вновь перевел взор на треску, плавающую в воде.
Жарко было в Архангельске. Так жарко, что днем на камнях можно было печь картошку.
* * *
В доме Миллера звучала музыкаНаталья Николаевна сидела за роялем. Евгений Карлович, светлоглазый, с хорошей выправкой и поджарой фигурой, с тщательно остриженными усами, благоухающий лондонским парфюмом, приехал домой на обед.
Щелкнув кнопками белых парадных перчаток, положил их на столик в прихожей, глянул на себя в зеркало. Остался доволенне стыдно показываться Тате. Можно было, конечно, пообедать и в штабе, в гостевом зале, куда генерал-губернатор Северной области иногда наведывался с гостямив основном иностранными, но хотя бы немного времени Евгению Карловичу хотелось провести с женой.
Уже двадцать три года они вместе, у них уже подросли дети, сын стал ростом выше отца, большая часть жизни осталась позади, а Евгений Карлович до сих пор при виде жены ощущает молодое воодушевление и иногда, обронив неловкое слово, краснеет перед ней, как мальчишка. Он прислушался, стараясь угадать, что же играет Наталья Николаевна. Нет, не угадал Да и играла жена на этот раз не по памяти, а по нотам, скованно. Когда она играет по памяти, звук у рояля бывает совсем другойкакой-то игривый, убыстренный, усиленный, что ли.
Более полугода уже Миллер живет в этом доме, а привыкнуть к нему не может, как не может привыкнуть и к природе здешней, к снегам выше крыши, розовому воздуху и морозам, легко разваливающим вековые гранитные валуны на несколько частей.
В Витебской губернии, где Миллер родился, таких морозов неттам о зверствах стужи даже не слышали. В родном городе Миллера Динабурге зимы всегда бывали мягкими, каждый год на главной площади города заливали водой снежную гору, на которой с утра до вечера густо лепилась малышня.
Собственно, зима в Архангельскетоже не самая суровая, на севере есть места, где из жилья вообще нельзя носа высунуть, вода, вылитая из кружки на снег, до земли не долетаетвместо нее шлепаются звонкие ледышки. Лето в Архангельске стоит жаркое. Короткое и жаркое, с несметью света, в котором плавают тонкие серебряные паутины.
В Архангельск семья Миллеров прибыла из Парижа, где Евгений Карлович безуспешно пытался сформировать из остатков Русского экспедиционного корпуса армию, но дело это было заранее обречено на провал: уставшие солдаты не хотели умирать на чужбине, рвались в Россию, домой, и генеральские уговоры на них не действовали.
В конце концов Миллера пригласил к себе русский посол Маклаков, вальяжный, с длинной душистой сигаретой, засунутой в изящный, с точеными колечками, свободно висящими на узорчатом теле, четвертьметровый мундштукмундштук был восточный, выточен в Индии из слоновой кости и привезен в Европу
За окном уютного тихого кабинета кружились крупные невесомые снежинки.
Что-то рано ныне полетели белые мухи, озабоченно глянув в окно, проговорил Маклаков, для Парижа это явление совсем нетипичное. Маклаков не сдержал вздохаон скучал по России. И Миллер тоже скучал, очень скучал. Поздравляю вас, Евгений Карлович, сказал посол.
С чем?
Сегодня утром мировая бойня, которую мы в нашей печати именовали Великой войной, закончилась.
Господи Миллеру показалось, что он услышал собственный стон; он глянул на роскошный календарь, висевший на стене кабинета. Было одиннадцатое ноября. Перекрестился.
Вчера подписаны последние документы с Германией о перемирии. На фронтах перестали стрелять пушки. Больше они стрелять не будут. Маклаков помял пальцами седеющие виски, потом сделал гостеприимный жест, указывая на стул, прислоненный к игральному столику. Садитесь, Евгений Карлович! В ногах правды нет.
Миллер сел на стул, оглядел столик, стоящий рядом, Маклаков любил все восточное, и это был не стол, а произведение искусства, изящный, резной, сделанный на Востоке, и не увидел его броской красоты. Лицо у Миллера было ошеломленным.
Господи, наконец-то, проговорил он тихо, наконец-то! Снова перекрестился.
Я тоже считаюнаконец-то! грубовато проговорил посол. Эта война искалечила землю, вместо сердца у планетыдырка. В таких войнах не бывает победителейбывают только побежденные, да и те в основном калеки.
Сейчас мы еще не можем подсчитать потери, прежним тихим голосом произнес Миллер, он все еще не мог прийти в себя, подсчитаем лет через пять и ужаснемся! Он посмотрел выжидательно на посла, словно искал у него поддержки.
Посол промолчал. Он перебирал бумаги, лежавшие на игральном столике. Отложил в сторону вначале одну бумагу, потом другую.
Из России пришли две телеграммы, Евгений Карлович, сказал он. Вас просят срочно выехать в Архангельск. По всей стране развернулась нешуточная борьба с большевиками. Вам предлагают возглавить эту борьбу на Севере.
Миллер согласно наклонил голову:
Я готов.
Точных сведений о том, что там происходит, у меня нет, сказал Маклаков, да и те новости, которые мы получаем из России, доходят сюда с двухнедельным опозданием. Ясно одно: Россия в огне. Сигарета, венчавшая длинный мундштук Маклакова, погасла, посол выдернул ее коротким, очень ловким движением, опустил в пепельницу. Ленин пытается создать государство, которое бы работало, как некая бездушная железная машина: все граждане должны трудиться и сдавать свою продукцию на приемные пункты. Взамен получать еду и одежду Этакая всеобщая трудовая повинность на государственных предприятиях. Полное исключение частной собственности. Свободной торговли, конкуренции товаров нет и не будет. Любой бунт подавить в таких условияхвсе равно что муху пришлепнуть газетой. Во главе этой пирамиды стоят вооруженные рабочие вместе с Лениным, они дергают рычаги и управляют всем движением. В основе всегототалитаризм, жестокая подчиненность, стальная диктатура, рассчитанная на чугунные умы. Вот так, Евгений Карлович.