Тереза приготовила для Шлоссов ланч из цыпленка, но отказалась сесть со всеми за стол, хотя Исаак приглашение принял. В тот момент, когда она достала из печи готового цыпленка, Олив стало ясно, что у них появилась прислуга. Но вот Исаак под каким предлогом оставят его?
Настенные часы в столовой подтянули маятник четыре раза.
Господи! воскликнула Сара, когда они расселись за столом. Она пребывала в радостном возбуждении, не то что вчера, но в этом были свои риски. Вот и день пролетел. Как же холодно. А мне казалось, что на юге Испании всегда жара, разве не так?
Она переоделась в домашнюю робу с длинными рукавами, новенькие красные шерстяные брючки и блузку в алый горошек в тон робе. В какой-то момент она покрасила ногти на ногах, и Олив обнаружила на терракотовом полу десяток маленьких квадратиков цвета кино- вари.
Еще будет жарко, пообещал ей Гарольд.
В кухне Тереза швыряла на сушильную доску оловянные тарелки, и это напоминало бряцание военного оружия.
Ну, тогда я достану свой купальный костюм, решила Сара. Вы бывали в Лондоне, мистер Роблес? обратилась она к Исааку, сидевшему слева от нее, и налила ему кофе в белую чашечку. Вы курите? Как насчет миндаля?
Да, курю. А миндаля, спасибо, не надо.
Возьмите мою. Гарольд купил в Малаге несколько пачек. Он курит исключительно немецкие, так что других у нас нет. Сара запустила пальцы в лежащую на столе пачку и извлекла оттуда сигарету. Браслеты, обильно украшавшие ее запястье, зазвенели. Исаак взял сигарету из протянутых пальцев и закурил.
В Лондоне я не бывал, ответил он, сделав на втором слове благоговейный акцент. Название столицы, выведенное каллиграфическими буквами: Генрих Восьмой, Тауэр, Миддл-Темпл. Для Олив Лондон был нечто другоеодинокая прогулка через площадь Сен-Джеймс и дальше, вдоль Молла, в Национальную портретную галерею, к ее любимому Гольбейну, а послегрошовая сдобная булочка на углу Крейвен-стрит, у дома Лайонс, или пешком через парк близ набережной. Вот чего ей недоставало, в отличие от другого Лондона с его утомительной болтовней за коктейлем, нарумяненными женщинами и лимонным ароматом мужского одеколона после бритья и прыщавыми юношами из Оксфорда, которым нечего сказать.
Сам по себе Лондон еще куда ни шло. Олив постаралась придать своим словам иронический оттенок. А вот лондонцыэто нечто.
Мать смерила ее неодобрительным взглядом.
Я много раз бывал в Барселоне, сказал Исаак. И в Мадриде.
Олив подумала о сложенных наверху чемоданах, с которыми они путешествовали, о деревянных ручках, отполированных руками носильщиков, о наклейках из Парижа и Буэнос-Айреса, Марселя и Нью-Йорка, облезающих, как старая кожа Шлоссов, которую они периодически сбрасывают. Многое подзабылось, как будто ей не девятнадцать, а все девяносто.
А вы всегда жили в Арасуэло? спросил его Гарольд.
Да. А в Малаге работаю учителем.
И чему же вы учите? поинтересовалась Сара.
Литографии, последовал ответ. В «Школе искусств» Сан-Тельмо.
При этих его словах Олив опустила взгляд в тарелку.
А Гарольд у нас арт-дилер, продолжала Сара. Кокошка, Кирхнер, Климт, Клее и все такое. Верите ли, он продает исключительно картины художников, чьи фамилии начинаются на «К».
Я восхищаюсь Кокошкой, сказал Исаак, и Олив почувствовала, как ее отец включил внимание.
Герр Кокошка нарисовал голубые ели в венском детском саду, куда ходила Олив, уточнила Сара. Мистер Роблес, у вас великолепный английский.
Спасибо, сеньора. Я выучил его самостоятельно. У меня есть английские приятели в Малаге, а еще я практикуюсь с Терезой.
Вы рисуете или только делаете оттиски? спросил Гарольд.
Роблес помедлил с ответом.
Немного рисую, сеньор.
Покажите мне как-нибудь свои работы.
Обычно люди, заявлявшие, что они рисуют, вызывали у Гарольда аллергию. Стоило начинающему художнику узнать, с кем он имеет дело, как он сразу начинал себя вести неадекватно. Или впадал в агрессию, как будто Гарольд утаивал от него нечто такое, на что он мог претендовать, или демонстрировал напускное смирение, которое не могло никого ввести в заблуждение. И вдруг герр Шлосс сам просит молодого человека показать ему свои работы! Олив не раз наблюдала реакцию отца, когда какая-то картина привлекала его внимание: он вцеплялся зубами, обхаживал, льстил, по-отцовски наставлял или становился на дружескую ногувсе что угодно, лишь бы оказаться первым, кто откроет миру нового гения. Удовольствия это не доставляло.
Мои работы вас не заинтересуют, сеньор, улыбнулся Исаак.
Гарольд поднял кувшин и налил себе стакан воды.
Уж позвольте об этом судить мне.
Исаак посерьезнел.
Если получится, я вам покажу.
Если получится?
У Олив пробежали мурашки по коже.
Свободное от преподавания время я провожу в рабочем союзе Малаги. Я их учу читать и писать.
Последовала пауза.
Ваш отец знает, что вы «красный»? спросила Сара.
Он снова улыбнулся.
Сеньора, мне двадцать шесть. Я поступаю так, как считаю нужным. Я поддерживаю рабочие забастовки. Я ездил в Астурию помогать шахтерам. Но я не «красный».
Жаль. Это было бы очень даже любопытно.
Олив сидела, подложив под себя руки, и смотрела на мать. Вся Сарина жизнь зависела от послушания рабочих, поддерживавших процветающий семейный бизнес, связанный с продажей специй и приправ. Ее независимость зиждилась на трудах ее прадеда, который начинал с торговли апельсинами в Ковент-Гардене, а закончил крупным промышленником и членом палаты лордов. Эти деньги обеспечили их путешествия, и квартиру на Керзон-стрит, и коттедж в Сассексе, и дом на Рингштрассе, и платья от Скиапарелли. Бизнес Гарольда был вполне успешен, но именно Сарино наследство предопределило их судьбу.
Ты та, какая есть, благодаря людям, до которых ты никогда не снизойдешь, кричал на нее Гарольд однажды, когда она не вернулась домой после вечеринки и ему пришлось звонить в полицию. В ответ Сара, пролежавшая до утра в отключке в хозяйском шезлонге, кричала мужу, что если бы не ее семейный «Безукоризненно Порезанный Мармелад», то неизвестно, где бы он сейчас был, так что пусть лучше помалкивает или поищет себе настоящую работу и квартиру в Кэмдене.
Мы с отцом не всегда находим общий язык, сказал Исаак. Он работает у герцогини, владелицы всей этой земли. Ей восемьдесят пять лет, и умирать она не собирается.
Я буду такой же, сказала Сара, и все засмеялись.
Люди, которые трудятся на ее земле как это по-английски?.. tienen un gran hambre.
Умирают от голода, подсказала Олив.
Исаак посмотрел на нее с удивлением, и она снова почувствовала, как по телу от одного его взгляда пробежал ток.
Да. Тысячи людей в округе.
Это ужасно, сказала Сара.
Олив так хотелось, чтобы Исаак снова на нее посмотрел, но вместо этого он подался вперед, обращаясь к ее матери.
Люди герцогини дадут тебе работу, если ты пообещаешь голосовать за ее семью и поддерживать ее власть. Бедняки напрашиваются к ней в батраки, потому что другой работы нет. Но если у кого-то умрет жена или мать или он сам заболеет, она про него даже не вспомнит. Она объявляется в здешних местах только во время выборов.
В дверях появилась Тереза и встала, скрестив на груди руки. Волосы у нее закудрявились от кухонного пара, на фартуке появились пятна крови. Исаак встретился с ней взглядом и взял паузу. Олив углядела, как Тереза едва заметно покачала головой, однако брат проигнорировал ее предостережение и продолжил свою речь:
Мой отец подбирает для нее батраков, но исключительно молодых и сильных, а не пожилых с семьями. В результате еще больше людей голодают. И здесь не существует твердых расценок за сделанную работу, поэтому la duquesa платит сущие гроши. Мы попытались изменить ситуацию на предыдущих выборах, но потом все пошло по-прежнему. А стоит кому-то пожаловаться на то, что его доля от урожая слишком мала или что его дом разваливается, как это сразу доходит до герцогини и ее людей, и человек теряет работу.