Вот ваша еда на сегодня, сказала Тереза, обращаясь непосредственно к ней. Трудно сказать, что это былогостеприимное предложение или приказ.
Никогда не видела ничего подобного так близко, отозвалась Сара. Она одарила гостей лучистой улыбкой. Я Сара Шлосс. А кто вы?
Цыпленок, подумаешь! огрызнулась Олив. Исаак Роблес засмеялся, и сердце у нее сжалось.
II
Тереза, собирая с пола приношения, видела, как хозяева направились в дом. Она сюда пришла против своей воли; то, что в них нуждались, было слишком уж очевидно.
Приехал очередной богатый guiri с женой и дочкой, сказал Исаак. Видела бы ты их машину, их сундуки. И граммофон на крыше, привязанный веревками.
Кто он? спросила она брата, но ни он, ни другие в деревне подробностей не знали. Ясно было одно: неделю назад в старую финку герцогини наконец-то въехали новые жильцы.
Для богатых иностранцев приезжать в этот уголок южной Испании, вместе со своими акциями и разочарованием городской жизнью, было в порядке вещей. Тереза уже успела поработать на парочку таких семейств. Они добирались сюда через Париж и Тулузу, через Мадрид и Барселону, вооруженные большим запасом масляных красок и романов, а также пишущими машинками, чтобы сочинять собственные, с именными чемоданами, которые то и дело падали в дорожную пыль из-за неумения их владельцев управлять местными мулами. Эти богемные миллионеры или, лучше сказать, богемные дети миллионеров из Техаса, Берлина и Лондона мечтали окунуть кисти в краски и раствориться в сьерре, как на своем мольберте, почти не тронутом акварелью. Они приезжали, жили какое-то время, и почти все уезжали обратно.
Уголком глаза Тереза заметила, что Олив в дом не ушла. Мыски ее шерстяных носков были неумело заштопанывот уж стыдоба. Люди такого пошиба должны одеваться получше. Олив подошла к ней и опустилась на колени.
Давайте я вам помогу, предложила она на корявом испанском, что Терезу удивило. У девушки под ногтями просматривалась зеленая краска. По ее коротким волосам уже плакали ножницынерасчесанные, они напоминали шляпку огромного гриба. Когда Олив улыбнулась, Терезу поразило, насколько черты ее лица повторяли материнские, но где-то они дали сбой, и «эхо» получилось резковатым.
Я еще в пижаме, сказала Олив, и Тереза не нашлась, что на это ответить. Зачем объяснять очевидное? Она подняла с террасы тушку с болтающейся головой и сунула ее обратно в наплечную сумку.
Красиво здесь, продолжила Олив, взвешивая лимон на ладони. Если верить Бедекеру, то до Северной Африки отсюда рукой подать. «Короли-католики оторвали эти земли от мавританских халифатов. Убийственная жара летом, пробирающий до дрожи холод зимой и необъятное ночное небо круглый год». Наизусть запомнила.
Она выглядела нервной. Когда мать назвала ее трусихой, казалось, что Олив огрызнется, но все жесткие слова остались при ней. В ее руках, во всем теле чувствовался какой-то порыв. Она напоминала Терезе мечущегося зверя, увидевшего, что кто-то приблизился к клетке.
И давно вы женаты? Олив снова перешла на испанский.
Тереза с удивлением на нее уставилась.
Женаты?
Олив нахмурилась.
Casados правильно?
Тереза рассмеялась.
Исаак мой брат, ответила она на английском.
Олив, покраснев, выдернула из свитера торчащую шерстяную нитку.
Вот как. А я подумала
Нет. У нас у нас разные матери.
Понятно. Олив, похоже, овладела собой. У вас прекрасный английский.
Тереза деликатно забрала у нее лимон, на который Олив с удивлением посмотрела, словно забыв, что секунду назад держала его в руке.
В Эскинасе жила американка, у которой я работала. Тереза решила умолчать о немецкой семье, где она тоже успела поработать; от этой семьи, уехавшей в Берлин всего несколько месяцев назад, у нее осталось рудиментарное знание немецкого языка. Жизнь ее научила не выкладывать сразу все карты. Ее звали мисс Банетти. Она не говорила по-нашему.
Олив словно проснулась.
Так вот почему вы здесь? Вы хотите у нас работать? А чем занимается ваш брат?
Тереза пересекла веранду и задержала взгляд на голых деревьях в саду.
Наш отец, Дон Альфонсо, прислуживает владелице этого дома и земли.
Она и вправду герцогиня?
Да. Она из старинной семьи.
Видимо, она давно не бывала на этой финке. Столько пыли! Ой я вас ни в чем не обвиняю
La duquesa тут не бывает, пояснила Тереза. Она живет в Барселоне, или в Париже, или в Нью-Йорке. Здесь ей делать нечего.
В это трудно поверить, откликнулась Олив.
Вы англичанка или американка?
Англичанка наполовину. Мой отец из Вены. Он женился на моей матери, по сей день полагая, что она родилась на бульваре Сансет. Последние годы мы жили в Лондоне.
Бульвар Сансет?
Не важно Значит, вы из Арасуэло?
Вы сюда надолго? поинтересовалась Тереза.
Зависит от отца.
Сколько вам лет?
Девятнадцать, ответила Олив и, заметив удивленную реакцию собеседницы, поспешно добавила: Я знаю. Это долгая история. Моя мать не очень здорова.
По виду не скажешь.
Внешность обманчива.
В голосе прозвучали твердые нотки, и Тереза сразу подобралась. Интересно, что не так с хрупкой красоткой в просторной мужской куртке?
Здесь вам не обойтись без прислуги, сеньорита, сказала она. Это не Лондон. Вы готовите?
Нет.
Убираете в доме?
Нет.
Ездите верхом?
Нет!
Тогда я предлагаю вам свои услуги.
А сколько лет вам?
Восемнадцать, соврала Тереза, которой на самом деле было всего шестнадцать. Она уже знала, что у иностранцев отношение к возрасту романтическое, с налетом инфантилизма, и подростковый возраст у них частенько сильно затягивается. Здесь как раз такой случай. Терезу же никто не баловал, и иногда она себе казалась древним камнем. Мой брат начала она и осеклась. Ни к чему разбалтывать лишнее. Она извлекла из кармана три конверта. Tomate, perejнl, cebolla, сказала она по-испански.
Томат, петрушка, репчатый лук? уточнила Олив.
Тереза кивнула. Вообще-то она не собиралась ничего дарить. Она рассчитывала по-тихому посадить семена в более плодородную почву герцогини, с тем чтобы потом снять урожай для себя.
Это вам, сказала она хозяйской дочери. Она впервые за свои шестнадцать лет делала кому-то подарок.
Олив глянула через плечо в полумрак внутренних покоев. Откуда-то издалека долетали смех Сары и басовитые мужские голоса.
Давайте их посадим, сказала Олив.
Прямо сейчас?
Прямо сейчас.
В хозяйственной постройке на задворках сада Олив нашла две ржавые садовые вилки и одну из них вручила Терезе. Последнюю поразила готовность девушки из богатой семьи вместе с ней выпалывать сорняки и вскапывать твердый грунт. У нее это вызвало прилив счастья, хотя она и попыталась прогнать это чувство. Кто бы мог подумать, что такая девица предпочтет физический труд домашним развлечениям? Тереза посоветовала ей хотя бы надеть башмаки, но Олив, с недоумением поглядев на свои ноги, ответила:
Да не важно. Она пошевелила пальцами ног в залатанных носках. Мне нравится ощущать землю подошвами.
Тереза подумала, что только богатая guiri, у которой больше пар носков, чем мозговых извилин, способна сказать такое. Нечто подобное могла сказать и мисс Банетти, и ее бы сочли ненормальной. Но Оливтут что-то другое. В этом было столько безоглядной решимости, столько открытости, что Тереза не только простила ей эту причуду, но даже порадовалась тому, что ей наплевать на грязь.
Олив закатала рукава пижамной курточки и подхватила две здоровенные лейки с ключевой водой, стоявшие рядом с колодцем в конце сада. Тереза оценила силу мышц и выносливость бледнолицей, как и то, что она по дороге ни капли не расплескала. Когда они ходили взад-вперед вдоль вспаханных борозд и поливали посадки, Тереза разглядела радугу, переливающуюся в струйках воды. Может, окаменевший грунт и впивался в подошвы Олив, но она ни разу не пожаловалась.
III
Гарольд для начала предложил Терезе протереть полы на первом этаже и снять паутину, соединявшую все углы. С помощью тряпок, полученных из разорванной мужской рубашки, которые Тереза смачивала в миске с уксусом и лимонным соком, она оттерла грязь вокруг фрамуг и сами окна. Она сожгла на плитняке высохшие в саду стебли розмарина и шалфея. В шкафу, в буфетной, Исаак обнаружил два электрических обогревателя и установил их в восточной гостиной, и голые меловые стены, подсвеченные холодным солнцем, постепенно начали вбирать тепло. Он пообещал принести хворост для камина.