Тяжело волоча пудовые гири ног, я брел без цели вдоль крепостной монастырской стены.
Возвращаться домой не хотелось, а идти было некуда.
Меня мучили стыд и разочарование: с одной стороны, я не понимал, как смогу пережить измену Машеньке (пусть и во сне!), а с другойсожалел о том, чего не случилось.
Я размышлял о странностях бытия, о хрупкости человеческого сознания, о том, что, увы, ничего невозможно предвидеть, о своем неожиданном превращении в другого, мало понятного мне господина, о том, что, прожив на земле пятьдесят с лишком лет, я почти ни в чем не уверен
Любимый! послышалось вдруг у меня за спиной.
Я так и застыл, боясь обернуться.
Хорошо, что явился! ее удивительный голос звучал искренне, почти с восторгом.
Я молчал и только молил про себя Бога, чтобы все это опять не оказалось сном.
Ты так быстро бежал от меня, прошептала она, что я тебя еле догнала!
Несмотря на одежду, спиной я с волнением ощущал упругость ее девичьего тела.
Тут уместно заметитьчувство невыразимого блаженства переполняло меня.
Я искренне не понимал ее упрека и пытался вспомнить, когда я бежал от нее!
Дрожишь, как воробышек, милый, воскликнула она с обидой, как будто меня боишься.
Должно быть, меня в самом деле бил озноб
Но то был не страх, а скорее растерянность, ибо я с трудом осознавал происходящее.
Если меня что и пугало, так эточто я обернусь, а ее опять не окажется
Не меня тебе надо бояться, любимый! прошелестела она.
Но кого же? мне подумалось вслух.
Узнаешь еще! рассмеялась проказница и прильнула ко мне, словно желая слиться в одно.
Я даже не поинтересовался, куда она меня зовет.
О, я готов был за нею последоватьбез колебаний, немедленно, хоть на край света!..
Хочу тебя видеть! закричал я, схватил ее за руку, чтобы не ускользнула, и обернулся уже наконеци с ужасом и разочарованием обнаружил возле себя вчерашнего гиганта-монаха, просителя автографа.
Я настолько не ожидал встречи с ним, что невольно отпрянул и закричал:
Что вы тут делаете?!
Я тут живу! изумился монах и даже потянулся ко мне рукой, желая успокоить.
Почему вы меня преследуете? повторил я вопрос, прямо глядя ему в глаза и не снижая тона.
Но я же сказал, что живу тут! монах в подтверждение дважды истово перекрестился.
Не морочьте мне голову, вы! прошептал я, медленно отступая и стискивая кулаки, как для удара.
Не буду, не буду, Лев Константинович, не буду! запричитал он, часто и как будто испуганно моргая белесыми ресницами. Просто вы тут, я увидел, стояли
И что? перебил я. И что?!
Я подумал
И что?! закричал я, уже не сдерживаясь.
Такой писатель, подумал, стоитповысил он голос, при этом попятившись.
Тут, должен признаться, его комплимент вконец лишил меня равновесия.
Сами собой опять напряглись мышцы рук и с новой силой сжались кулаки.
Вот этого только, пожалуйста, не надо! произнес я, угрожающе подступая к моему преследователю в рясе.
Вот этого точно не будет! пообещал монах.
И оставьте свое колдовство, неожиданно вежливо попросил я, медленно поводя указательным пальцем у него перед глазами.
Во имя спасения души, уважаемый Лев Константиновичпятясь, монах театрально крестился и причитал. Только во имя ее, так сказать
Вам не надо меня спасать! оборвал я его.
Не спасать? ужаснулся монах, схватился руками за голову и смешно на меня выпучился.
Не спасать! повторил я решительно и повернулся, чтобы уйти, но и шагу ступить не успел, как услышал: «Любимый!».
Я опять ощущал, как она нежно и доверчиво прижимается ко мне, я узнавал ее тело и терял голову
Мой любимый, прекрасный мой, мой удивительный! легко восклицала она, не встречая препятствий с моей сторонытак, словно мы с ней знакомы тысячу лет.
Что мне делать? стонал я, позабыв обо всем на свете.
Делай, что должно! шептала она
11
Я уже знал, что меня ожидает, когда обернусь
Какое-то время мы с ним молча стояли и внимательно разглядывали друг друга: монах смотрел на меня по-доброму и с любопытством, яс нескрываемой злостью и в упор.
Мне все в нем не нравилось: и низкий, скошенный лоб неандертальца, и белесые брови, и близко посаженные болотные глаза, и широченный распухший нос, сплошь усеянный жирными черными точками, и тонкий рот, лишенный губ, и треугольный подбородок с тремя-четырьмя белесыми волосками и оплывшая шея
Вчера, впрочем, я его видел мельком и поверхностно; теперь же меня поразило, до чего человек бывает некрасив!
Я даже хотел было поглумиться над нимоднако сдержался: ибо кто виноват, что родился уродом?..
Да полно вам, Лев Константинович, не обижайте меня, вдруг еще пригожусь! как будто все понял и совсем даже не обиделся монах.
Не знаю, устало поморщился я, для чего это вы можете мне пригодиться?
Для спасения вашей бессмертной души! повторил он почти без нажима.
Скажите еще, для спасения мира! сдаваясь, махнул я рукой.
А что, или поздно, уже не спасти? как от уксуса, скорчился он и натурально загробным голосом запел похоронный марш.
Как слепой не прозреет и мертвый не оживет, мрачно отреагировал я, так и мир навряд ли спасется, если ему суждено погибнуть.
Да вы пессимист никак, Лев Константинович! весело и от души рассмеялся монах, разглаживая лицо.
Просто давно живу! констатировал я не без скуки.
Монах между тем медленно, помалу подступал ко мне все ближе и ближе.
Наконец, расстояние между нами сузилось до предела.
Теперь он возвышался надо мной, подобно колонне, и я чувствовал зловоние, исходящее из его безгубого рта.
Инстинктивно отпрянув, я едва не обрушился в черный провал за спиной, к счастью, монах успел протянуть мне руку, за которую я судорожно ухватился.
Вот так иной раз стоишь на краю пропасти, Лев Константинович, и даже об этом не подозреваешь! как будто посетовал монах.
К своему ужасу, я в самом деле висел над пропастью, удерживаемый всего-навсего скользкой рукой и неведомой милостью странного незнакомца.
Откуда-то снизу, издалека до меня доносились всхлипы и стоны волн, казалось, в отчаянии бьющихся о прибрежные камни.
Море в Москве, в изумленье представилось, море в Москве!..