Майт Метсанурк - На реке Юмере стр 25.

Возможно, и говорят, но ты...

В прошлом году Рийте сказал об этом патер. Он говорил, что тогда у нас всегда будет покой.

Так вот кто!.. Нет, сестра, не верь в этот покой и не желай его. Этот покой подобен смерти. Сейчас нас грабят раз в десять лет, да и мы не остаемся в долгу. А примем их веру и станем рабами грабителейтелом и душой. Ты, верно, слышала, какая участь постигла ливов?

После крещения они не раз восставали против рыцарей и смывали с себя крестильную воду. Поэтому-то их так сурово и покарали.

Восставали, когда стало невтерпеж. Но было уже поздно,вздохнув, сказал Велло.И хуже всего то,добавил он,что иные наши люди ждут от черноризников и рыцарей чего-то хоро­шего. Но и у тех и у других под одеянием душа хищника. Один поддерживает другого.

Ты ведь сам видел этих патеровразве они похожи на хищников?дружески, но с укоризной сказала сестра.Ходят, словно тени.

Так легче проникнуть в души, подготовить дорогу для железных рыцарей. Патер сеет, рыцарь жнет, а едят они вместе. А в земле ливов дошло уже до того, что пришельцы и не сеют, и не жнуткрещеный лив сам должен приносить им все в дом, даже жену и дочь, если они красивые.

На это Лейни ничего ответить не отважилась.

Как-то, когда Велло был в Риге, ему рассказали о ливском старейшине Каупо; тот поддался угово­рам патеров, они сбили его с толку и завлекли в свои сети. Каупо остался старейшиной, но принял веру патеров и рыцарей и стал помогать преследовать всех, кто хранил веру предков и не хотел быть ра­бом иноземных захватчиков. Велло не раз преду­преждал сельских старейшин, а через них и осталь­ных мужчин, чтоб те считали патера, случись ему появиться здесь, вражеским соглядатаем и соответ­ствующим образом встречали его. В Мягисте патер не должен найти ни одного сочувствующего. Ни одного!

XVII

Люди убрали с пожог толстые головни; пригодную землю меж­ду пнями вспахали либо взрых­лили мотыгами, бросили в нее семена и забороновали. До сено­коса еще оставалось время; пе­ред тем как приняться за вы­рубку новой подсеки, решили сделать перерыв в работе, от­дохнуть; парни и девушки мог­ли денек повеселиться. Это было просто необходимоиначе ни работать, ни справ­лять домашние дела стало бы невмоготу. Правда, они каждый вечер отправлялись на качели, пели и играли там, до зари бродили по лесным дорогам. Но этого было недостаточнотак пусть уж один день и одну ночь проведут вместе, пусть пошумят и по­резвятсятем лучше будут потом работать.

Леса уже зазеленели, лишь дубы, липы и ясени еще раздумывали, не решаясь раскрыть набухшие почки. На лугах и поймах молодая трава смело про­бивалась сквозь прошлогодние стебли. По берегам ручьев уже желтел чистяк, а на сырых сенокосах зацвели розовато-лиловые незабудки.

Солнце в полдень стояло высоко. Жизнь праздно­вала свой победный праздник.

***

Ветви молодых елей мягко ударяли по длинному, до пят, черному балахону и серебряному распятию за нем; ветка осины с реденькими листочками заде­вала черный головной убор. Но путник, казалось, ничего не замечал; он шел тихим, ровным шагом, одной рукой опираясь на старый, с загнутым кон­цом посох, доходивший ему до груди, а другойдержа книгу в черном переплете; взгляд путника был устремлен вперед, будто сквозь зеленую стену леса он видел иной мир. На бритом, худом и бледном лице застыло благостное выражение; каза­лось, человек прислушивается к доносящимся откуда-то издалека удивительным звукам. Время от времени его губы шевелились, словно он беседовал с кем-то невидимым; серые глаза излучали покой и даже какую-то тайную радость.

Сумрачный лес, обступивший дорогу с обеих сто­рон, поредел, с юго-запада сквозь листву прогля­нуло яркое солнце, впереди раздались шум, смех и возгласы, и вскоре показались темные крыши низ­ких строений.

Лицо путника приняло замкнутое, почти строгое выражение; шевеля губами, он порой поднимал глаза и сквозь зеленые кроны смотрел на синий небосвод, словно искал там поддержки.

Несколько мальчишекголубоглазых, бело­зубыхбежали по дороге, волосы их были растре­паны, загорелые тела, едва прикрытые одеждой, перепачканы травой и землей.

Увидев путника в черной одежде, они испуганно остановились, постояли, боязливо перекинулись двумя-тремя словами и с криком бросились бежать назад в селение.

Местами лес отступал от дороги, и у края еето здесь, то тамзеленели полосы всходов. Из-за оград, из рощ и перелесков на дорогу высыпали мо­лодые парни и девушки в праздничной одежде, сле­дом за ними вышли старики и дети. Пение и воз­гласы смолкли, раздались резкие выкрики, смех, враждебный ропот. Люди спрашивали друг у друга, почему незнакомец с ног до головы в черном, точно смерть, и почему он не смотрит вокруг, как подобает человеку. Парни поозорнее, подражая его медли­тельной походке, с благоговейным видом пошли с ним рядом, устремив, как и он, взор вдаль. Их лица, которым они придали замкнутое выражение, слов­но одеревенели. Мальчишки, осмелев, побежали следом за путником, не решаясь, однако, подойти к нему близко.

Какой-то парень похрабрее, с растрепанными во­лосами и обнаженным до пояса телом, покрытым шрамами, поспешил к дороге и вышел навстречу путнику, преградив ему путь. Все остановились и молча, затаив дыхание, наблюдали, что произойдет дальше.

Сделав шаг к юноше, странник остановился, пере­ложил посох из правой руки в левую, провел им сверху вниз и слева направо, затем посмотрел юноше в глаза и на чужом языке произнес несколь­ко слов.

Парень отвернулся и с мрачным видом, словно потерпел поражение в поединке, отошел.

На него посыпались насмешки, слова укора; его подзадоривали вновь испытать свою силу. Подошло еще несколько парней, они подбодряли и подзужи­вали друг друга, не пренебрегая крепким слов­цом.

В это время прибежал Кахро и громким голосом крикнул, что старейшина приказал пропустить па­тера и запретил враждебные выкрики и издеватель­ствапусть, мол, идет себе с миром.

Все умолкли, и пока человек в черном балахоне не свернул с дороги на узенькую лесную тропку и не скрылся за серебристыми ивами, провожали его взглядом.

Радостное настроение молодежи было испорчено. Медленно шагавший человек в черном балахоне не выходил из головы. Все испытывали неприязнь к этому человеку, который, не оглядываясь, бес­страшно и равнодушно прошел мимо, словно никого поблизости и не было. И когда какая-то легкомыс­ленная девушка-болтушка заметила, что патер все же приятный мужчина, в толпе парней поднялась прямо-таки буря. Подходящий жених для хромоно­гой! К ней он потащился сейчас! Там найдется пташечка и помоложе! Сам черный, что ворон! Не иначе, как быть беде! Сперва этот с посохом, а за­тем и рыцарь с мечом! И зачем только разрешают им шататься тут?!

Люди постарше пояснили, что есть, мол, такое соглашение с рижанами: патерам дозволено ходить здесь, рассказывать о своем боге и окроплять го­ловы крестильной водой тем, кто дает согласие.

***

Велло видел со двора своего дома, как шел патер и как, глядя на него, шумел народ. Он был недоволен своим народом: молодые и даже старики, сгорая от любопытства, выбежали поглядеть на чужеземца. А тот шагает себе гордо через шумящую толпу и никого взглядом не удостаивает.

Тут с нижнего двора пришел Отть в праздничной одежде, с мечом у пояса.

Ведь и тебе, Отть, окропляли голову крестиль­ной водой. Ну и как?спросил Велло, присажи­ваясь на камень под растущими у изгороди ясе­нями.

Мне не раз окропляли голову,ответил Отть, опускаясь на каменную скамью рядом со старейши­ной и поглаживая рукой бедро.

Иничего? Или, может быть, поэтому и охро­мел?полушутливо продолжал выспрашивать ста­рейшина.

Мужчине эта вода нипочем. А вот женщины... Иные от нее словно ума лишаются. Впрочем, и муж­чины, кто послабее... Кое-кому из молодых ливов напялили черные балахоны, обучили их по-иност­ранному, и стали они тогда нести околесицувсе про бога да про небо. А нога что! Угодило враже­ское копье. За Вяйной дело было, мы тогда вместе с рыцарями ходили в Литву грабить, убивать и окроплять людям головы крестильной водой. А мо­жет, то было и в Земгалии.

И откуда у этих черноризников такая смелость берется?спросил старейшина, поднялся с камня и принялся шагать взад и вперед по траве.