А ты почему, Вань, Сталин то?!
Чего? Иван опешилтакое откровение на него за всю его жизнь, может быть, впервые обрушилось, а его не то что не поддержали, а просто в сторону увести пытаются. Всмотрелся в Хлыста, но споткнувшись о его, какой-то необычный, будто отцовский переживающий, взгляд, и сам проникся еще большей теплотой.
Сталин, говорю, почему твоя фамилия?
А это тут причем? Аааа длинная история. Я о батюшке
Вот и я о нем, я ведь понял почемуон Божий! Вот поднимется кто-нибудь и крикнет: «Кто Господень, ко мне!» он ведь первый пойдет, и с радостью погибнет А вот я
Да и я
Покайтесь, братья!.. Неожиданно твердо и резко прозвучал почти незнакомый голос, лежащего. Оба опешили, будто перед Крестом на Голгофе неожиданно оказались, и как-то не задумываясь, одновременно прохрипели:
Каюсь
Каюсь, грешен, отче!..
Давно ли исповедовались и причащались?
Давно
Ни разу, как-то
Горе мне, коль не сподвигну на это Эх, подсобить чем Священник пошевелился, но сил хватило только на бок перевернуться. Рука вывалившись из под одеяла, выпала из манжета рубашки, задержавшейся о матрац, оголив анатомическую четкость, подробности строения, будто без кожи, с просвечивающимися венами и мышечными волокнами, что резанул по глазам Повиснув бессильно и бесконтрольно, она оканчивалась благословлением со знаком из сложенных пальцев «Ис. Хр.», то есть Иисус Христос, чем обыкновенно благословляют священники паству.
Слава Богу! Вы ведь тоже немощны, надеюсь ни как я Скоро мне к Отцу моему, скоро, благословляю вас, обоих, исповедуйтесь.
Сейчас?
Как получится, можете сейчас, а может подготовиться, подумайте, день от дня повспоминайте всю жизнь, к вечеру, к вечеру половчее буду, тогда, если Господь управит, а нет, так просто знайте: первая возможность для этого, последней оказаться может, не откладывайте! Господь с вамиОн всегда между говорящих о Нем Стоите ли, сидите ли, идете ли, а все перед ним будьте и думайте Он то каждого знает и от каждого ждет Благословляю Пальцы нечаянно стали расслабляться, меняя конфигурацию знака, но человек, то ли усилием воли, то ли веры, собирал их вновь в нужную геометрию, что-то шепча, пока совсем не отключился. Под кожей тонких век пробежали зрачки, закатившись почти к надбровным дугам, застыв с надеждой на возвращение
Двое пока бодрствующих перекрестились, хотя ранее и тяги к этому не испытывали Обнаженные веки отяжелели, благословленные души, растаяв от присутствия охватившей всех благодати, будто и правда Бог взяв каждого в Свою десницу, приподнял и вдохнул Духа Святого в пересохшие, привыкшие к, исходящему из них смраду, богохульства, греха и матершины: чем переполнены сердца ваши, тем полны и уста ваши; словами оправдаетесь, словами и осудитесь
ВИДЕНИЯ
Все только произошедшее, не совсем полностью осозналось Михалычем и Иваном, какое-то обволакивающее воздействие этих, произнесенных священником, слов, теперь с ощущением тепла, начало проникать вглубь сознания. Возможно, наложилась и усталость от разговоров, смешанное с действием, вливаемой в них жуткой «химии», способной уничтожить все, что угодно, обнадеживающей, не далеко не всегда спасающей.
Почти ядименно за ним выстраивается очередь, вокруг него крутится целый бизнес, на нем наживаются сотни мошенников, спекулянтов, лжеврачей, мешая настоящим докторам, грабя больных, кащунствуя над несчастными.
Мозг обоих потребовал одновременно немедленного и бесповоротного отвлечения, что повлекло их в обманчивые объятия видений, которые в свое время каждого должны были подтолкнуть к тому, на что благословил батюшка:
«Поворачивая голову, он, еще не различив приближавшегося человека, почувствовал радость от наступающей встречи. Невероятно, но невозможность происходящего здесь и сейчас совершенно не удивила. Голос отца, да, да, именно отца, покинувшего этот мир еще в его юности, когда он только принимал решение кем же ему готовиться стать, нарушил оглушающую тишину, одновременно окрасив окружающий мир невероятными для земли красками:
Мой мальчик!
Папа, но ведь тебя убили, я за тебя мстил
Такой же несмышленый, как всегда, отомстить нельзяместь понятие больного разума, единственная правильная реакция на душевную боль, причиненную тебеэто прощение, чем оно глубже, тем легче тебе будет там, и тем проще здесь
Что «проще» что, и где это «здесь»? Отец продолжал, совсем не замечая заинтересованности сына в неважном:
Помнишь, когда ты шкодил, бывало, я наказывал тебя?
Ты родитель и это твоя обязанностьвоспитывать, как же мне тебя не хватает!
Тогда ты боялся наказания, оно тебя обижало, даже унижало, но странно, я помню, как однажды ты признался, будто тебе проще что-либо сделатьчто угодно, чем признать свою вину и попросить прощение.
Да, так
Причем до сих пор так, чем ты становился старше, тем крепче в тебе закреплялось эта привычка
Но ведь не было тебя!
Зато ты не был одинок
Нет, пап, я был жутко одиноким человеком: ни жены, ни детей, ни кого, даже в знакомых люди не задерживались долгомы не могли найти ничего общего
Но как только ты признавался в своих шалостях, со слезами прося прощение, то выражал нахлынувшее чувство любви ко мне, пока я сам не начинал плакать.
Я видел, как ты меня любишь!
И любил сам! Почему же ты разучился это делать?
Может быть, может быть, я должен был по долгу службы ненавидеть
Глупости и дерзости ты сейчас произнеснет ни одного богоугодного долга или обязанности, который заставлял бы ненавидеть других, если только находящееся в себе! Как же все извратил человек! Все, что мы делаем, будучи живыми, ведет нас к скорбям, ими и спасетесь.
Но к чему это все, я просто рад тебя видеть!
Да ведь ты способен любить только человеческое, даже стоя на краю жизни и смерти! Господь раскрыл пред тобою эту пропасть, дал прочувствовать и слабость конечного, и силу Вечности, почему же, только ощутив физический страх и почувствовав физическую боль, ты сразу забываешь об их временности?!
Ты осуждаешь меня?
НетОдин Господь вправе это делать Но у тебя еще есть время, ты еще можешь успеть
Что я могу успеть? Что бы ты хотел?
Почувствуй с Ним, то же, что чувствовал, будучи моим сыном
С кем, отец?
С Богом».
По резком прекращении видения дневной свет резко ворвался в широко открытые глаза, Хлыст даже не успел понять, где закончился привидевшееся, а где началась явь, и вообще было ли первое, и отсутствовало ли второе:
Что?
Что «что»? Михалыч, ты меня сегодня постоянно пугаешь! Говорил, говорил, потом упал, вскочил, прямо сразу, назвал меня «отцом»
Я что, что-то говорил?
Да ты не умокал Вскочил и сказал, что пошел
Куда?
Ну это уж слишком
А ты?
А что я?
Нууу, ты сказал «с Богом»
Ну да, что на язык первое попало, то и ляпнул Андрей Михайлович силился вспомнить, что происходило в действительности, а что привиделось. Галлюцинации после химиотерапии у него бывали через раз, но ведение зацепило впервые своей глубокой сутью, до этого все больше бессвязные и пустые, полные мистики и сюрреализма. Так и не вспомнив, что он говорил, мужчина был уверен в реальности запомнившегося разговора с отцом: «Так на что же в этом случае глюк-то наставлял?! Батя, что-то совсем витийствовал, или мудрствовал, и кто сказал или ответил с Богом?! Хм с отцом, что ли, как с Богом, или с Богом, как с отцом?»:
Вань, а что я еще-то говорил, что я распинался то?
Вообще не чего не помнишь?
Не-а
Это другое дело, наверное глюкануло с «химии» А что ты запомнил то последнее?
Дааа, батюшка на что-то благословил
Ого! Да это до полудня было
А сейчас?
Да у тебя часы на руке Бывший следователь взглянул на циферблат и немного растерялсяобе стрелки показывали 12.00.
Тааак этааа, только что, что ли