Агент ОСС поджал губы, но позволил-таки врачу пройти. Он покачал головой и подошел к моей койке. Я поприветствовал его слабой улыбкой. Американец вздохнул и сел на край моей постели.
Так что же с вами на самом деле случилось, доктор? Я уже был по пути в аэропорт, когда узнал, что вас доставили в госпиталь с мозговым кровотечением.
Ничего не случилось. Мне даже удалось пожать плечами под одеялом.
Он продолжал пристально на меня смотреть и наконец спросил напрямик:
Вас кто-то ударил?
Нет, никто. Тот врач сказал вам правду, это правда просто стресс. Мне жаль, что вам пришлось отложить из-за меня свою поездку. Я действительно в порядке.
Мозговые кровотечения от стресса не случаются, в вашем возрасте по крайней мере. А вот от травмы головыочень даже.
Что же вы хотите, чтобы я вам сказал? я улыбнулся. Меня никто пальцем не трогал, правда. Вы думаете, я бы вам не сказал, если бы это действительно было так?
Нет, здесь, в Нюрнберге, нас и вправду никто не трогал, об этом я не солгал. Молодые военные полицейские, охранявшие нас, иногда развлекали себя невинными шутками и проделками над Юлиусом Штрайхером, бывшим главным издателем скандально известной антисемитской газеты Der Stürmer, но со всеми остальными они обращались с уважением и вообще-то были неплохими ребятами.
По правде говоря, думаю, что не сказали бы. Агент Фостер спокойно заметил. Вы слишком уж горды, чтобы это признать. Но как бы то ни было, я всё равно более чем уверен, что состояние ваше вызвано травмой головы, может и не недавней, но одной из тех, что вы получили в Лондоне после вашего ареста.
Я смотрел ему прямо в глаза какое-то время, после чего медленно проговорил:
В Лондоне меня тоже никто не трогал.
Вот видите? Я знал, что вы будете все отрицать.
Вы же видели меня в Лондоне несколько раз. Разве вы заметили хоть один синяк у меня на лице? Нет.
Доктор, я прекрасно знаю, как работают мой ОСС и британский СОИ. Они не глупы, чтобы бить вас по лицу. Не дай Бог, нос вам сломают или зубы выбьют, они же потом не оберутся со всей негативной прессой, это во-первых. А во-вторых, меньше всего они хотели бы вызвать симпатию населения к вам, военным преступникам, при виде ваших избитых лиц. Я знаю, что бьют они только по телу и в голову, достаточно болезненно, чтобы заставить вас говорить, но так, чтобы не оставить никаких следов, видимых для публики.
Я отвел глаза, не в силах скрыть ухмылку. Американец тоже усмехнулся, как если бы прочел мои мысли.
Но не в вашем случае. Нет, вы ни в чем не сознались.
Я посмотрел на него вопросительно, и он кивнул несколько раз, тоже ухмыляясь.
Да, я видел доклад о ваших многочисленных допросах. Комендант лондонской тюрьмы во всю хвастался перед своим начальством, что выбьет из вас признание в первые же два дня. Но вы четко держались своей версии, неделя за неделей. А потом и вовсе перестали отвечать.
Он затих на минуту, а затем добавил после паузы:
У коменданта до сих пор трещина кисти после ваших допросов.
Я не сдержался и фыркнул.
Очень хорошо. Это того стоило.
Стоило, говорите? А вас это куда привело?
Я переживу, я убедил американца все с той же ухмылкой. К тому же, он бьет, как девчонка. От такого не умирают.
Линц, сентябрь 1918
А что, если он умер за нас? голос Вернера дрогнул, когда он сомкнул ледяные пальцы на моем запястье.
Четыре года спустя с тех пор, как мой отец ушел сражаться на фронт, оба моих брата привыкли смотреть на меня, как на главу семьи; особенно теперь, когда мне скоро должно было исполниться пятнадцать, и я вдруг вырос чуть выше ста восьмидесяти сантиметров, а голос мой стал низким и глубоким, как у отца. По какой-то причине они обаВернер и Роландбыли убеждены, что я всегда знал ответ на любой вопрос.
Я снова взглянул на извещение с фронта, только что доставленное почтальоном.
«Уважаемая фрау Кальтенбруннер,
С сожалением вынуждены сообщить, что ваш супруг, Хьюго Кальтенбруннер, с сего дня числится пропавшим в бою. Мы немедленно проинформируем вас, как только у нас появятся какие-либо сведения о его судьбе».
Ну и как я должен был показать это матери? Она безумно любила моего отца, и каждое воскресенье молилась на мессе о его благополучном возвращении. Её наверняка это убьет, одна только мысль, что он мог быть мертв.
Эрнст? Вернер снова потянул меня за рукав, пытаясь сдержать слезы, уже наполнившие его глаза и грозившие перелиться через край. Что, если он
Прекрати, Вернер! я перебил его тоном, не терпящим возражений. Он не мертв. Он не вернулся из боя, и только. Его могли взять в плен или ранить, может, он лежит сейчас где-нибудь без сознания, в одном из полевых госпиталей Здесь же не сказано, что они нашли его тело. Так что прекрати свое нытье и иди делать уроки!
Мой младший брат нервно кусал губы, заглядывая мне в глаза, как будто ища в них подтверждение моим словам. Мне стало его жаль, и я похлопал его слегка по плечу, повторив уже мягче:
Он вернется, вот увидишь. Иди, делай уроки, пожалуйста.
Он поднялся, хоть все еще и нерешительно, и вышел из отцовского кабинета, где я сидел, сжимая извещение в руках и придумывая, как бы лучше сказать матери.
Она разрыдалась конечно же, уронила все сумки с продуктами и бросилась ко мне на шею, плача безутешно и причитая, что эти французы погубили её бедного Хьюго с их газом, или же британцы с их самолетами, и как ей теперь растить нас всех совсем одной, когда он был её единственной поддержкой и опорой.
Мама, он не погиб, он пропал в бою. Гладя её волосы, я повторял те же слова, какими я уговаривал Вернера всего час назад. Много солдат числятся пропавшими в бою, а потом возвращаются, особенно если и вправду была газовая атака. Ты же слышала, как это бывает: они слепнут на какое-то время, теряются естественно, бродят, пока их кто-то не подберетлибо их же товарищи или же вражеские силыи потом их отвозят на лечение. Если бы он погиб, они бы так и сообщили.
Эрни, сынок, чем же мне вас всех кормить теперь? она продолжала тихонько всхлипывать, когда я усадил её за кухонный стол и принялся готовить кофе. Я даже не спросил, хотела ли она его, но не знал, чем еще себя занять, чтобы только не видеть её слез. Я всегда чувствовал себя крайне неловко, когда кто-то плакал при мне: мне всегда становилось так стыдно, как будто это я был причиной их слез. Как же я смогу платить за вашу школу? Вас же трое, я и так еле концы с концами сводила с теми деньгами, что ваш отец посылал с фронта, что же я теперь буду делать?
Я старался сосредоточиться на коричневом, закипающем на плите кофе, чтобы не видеть, как она плачет.
Не переживай мама, мы справимся как-нибудь. Я скопил немного денег, что фермеры заплатили мне за то, что помогал им летом с урожаем. Я хотел отложить их на университет, но ты можешь взять их все. Там не так уж и много, но всё же достаточно, чтобы прокормить нас всех, пока я не найду работу.
Ох, Эрни Не могу я на тебя взваливать заботу о всей семье. Ты же сам еще ребенок!
Я поймал свое отражение в застекленном серванте, где мы хранили посуду и столовое серебро. После того, как я вернулся осенью с работ в моем родном Райде, даже наши соседи сначала не узнали меня. После беспрерывного тяжкого физического труда, день за днем, по четырнадцать часов, моя спина и плечи стали настолько широкими и сильными, что я мог завалить быка голыми руками, если бы того захотелслова одного из фермеров. Старик, конечно, преувеличивал, но суть была в том, что я уж точно больше не был похож на ребенка.
Я усмехнулся, наполнил обе чашки дымящимся кофе и поставил одну перед матерью.
Ты действительно все еще считаешь меня ребенком, мама?
Ей пришлось задрать голову, чтобы посмотреть мне в глаза, пока я стоял перед ней, вытирая руки о полотенце и ухмыляясь.
Ты всегда будешь моим ребенком. Мама наконец улыбнулась в ответ своими теплыми карими глазами. И я всегда буду любить тебя, не смотря ни на что.
Глава 5
Тюремный госпиталь, Нюрнберг, ноябрь 1945
Несмотря на то, что врачи там себе говорили, я всё же слез с кровати и на все их доводы ответил с самым грозным видом, что я поползу, если надо, но в туалет я пойду сам. Туалет был на другом конце длинного коридора, но, видя как все их угрозы о том, что я только упаду и на этот раз уж точно пробью себе голову, не возымели никакого действия, они наконец махнули на меня рукой и разрешили воспользоваться их служебным, который был намного ближе к палате, хотя всё же дали мне охранника в качестве эскорта.