Смею вас заверить, сказал он, что лично я ни в коей мере не разделяю восторга некоторых по отношению к этому Квазимодо, погрязшему в алкоголизме. Похоже, эстетствующая часть буржуазии падка на все безобразное. Замечу мимоходом: если данный факт и имеет какое-то значение в моих глазах, то лишь как характерный симптом. Для меня господин Леопольдпросто-напросто человек и гражданин, и вот в этом-то двойном качестве он и снискал мои симпатии из-за учиненной над ним несправедливости. Скажу не раздумывая, что заключение под стражу этого ни в чем не повинного гражданина, предпринятое в бог знает каких сомнительных целях, наполняет меня возмущением и негодованием.
Тут учитель Фромантен оглядел собеседников, теребя свою квадратную черную бородку, и, устремив пристальный взгляд на коллегу Журдана, продолжал:
Не знаю, что вы, господа, обо всем этом думаете. В эпоху, когда на наших глазах ежедневно отступает демократический и республиканский дух, никто в подобном случае не решится предугадать реакцию даже самых близких своих друзей. Канули в прошлое времена, когда сам факт принадлежности человека к одной из левых партий служил гарантией его честности и великодушия. Сегодня мы наблюдасм обратное: некоторые левые без колебаний относят про-II шол и несправедливость к числу наиболее ценных завоеваний социального освобождения. Не так ли, Журдан?
Адвокат от души наслаждался тем, какой оборот приняла беседа. Журдан встрепенулся, но сумел сдержаться и только шдиристо осведомился:
Каких же это «некоторых левых» вы имеете в виду, Фромантен?
Я имею в виду тех левых, которые предали марксистский идеал ради того, чтобы удовлетворить
Я понял! вскричал Журдан. Вы намекаете на тех mpe-марксистов, которые играют подле рабочего класса жалкую роль, отведенную им
Предали марксистский идеал ради того, чтобы удовле-I иорить потребность в сотворении кумира
Отведенную им крупным международным капиталом; эти двойные
Потребность в сотворении кумира и исповедовании культа принуждения, которая таится в душе
Эти двойные агенты
В душе всякого буржуазного интеллектуала
Журдан и Фромантен говорили одновременно и под конец, стремясь быть услышанными, кричали уже чуть ли не по нею глотку. По другую сторону перекрестка на террасе «Полотого яблока» Пьер Аршамбо сказал своим приятелям:
Глядите-ка, опять Иванович с Деревянным Козлом подняли хай. Вот увидите, какая сейчас начнется потасовка.
Да брось ты, возразил его сосед по столику, такие типы могут драть глотку часами, не пуская в ход руки. Я знаю, что говорю. Мой отец социалист, так он всю свою жизнь только и делает, что спорит и ругаетсяи с противниками, и со своими партийцами. И неважно, что он заика и ндобниок законченный кретин, его хлебом не корми, дай iwibKO полаяться. Сами посудите: да разве может быть иначе у иссх этих Ивановичей и деревянных козловвсяких доводим у них полная башка, и им говоритьвсе равно что ды-швть.
Может, и мы станем такими, как они, заметил тре-I ий. В конце концов, это вполне естественно. Политика inii' иссх затрагивает.
Ну и что? Химия тоже нас всех затрагивает, да что-то мой отец на нее ноль внимания.
Мне бы, пожалуй, подошел коммунизм, глухо про-I оиорил Пьер.
А мне больше нравятся брюнетки.
Пьер пропустил мимо ушей смешки и шуточки своих однокашников. Его вниманием целиком завладела мысль о том, что он мог бы стать коммунистом. Схватка Журдана с Фромантеном, те наверняка веские и серьезные причины, побуждавшие их так ненавидеть друг друга, все это наводило на размышления. Пьер хорошо представлял себе, какое удовольствие можно получать от мастерского владения оружием для словесных баталий. А то ведь частенько случается, что ненависть и антипатия, не найдя себе достойного выхода, чахнут, съеживаются и от них остается лишь робкое, стыдливое чувство, которое порой и вовсе развеивается.
Тем временем двое учителей бросали друг другу в лицо все те обвинения, какими они обычно обменивались в подобных случаях. Одному вменялось в вину, что он подрывает единство пролетарских масс, ослабляет в них классовое чувство и тщится оправдать существование буржуазного капитализма. Другой выслушивал упреки в извращенной склонности к цезаризму, в чисто буржуазной панической боязни предоставить рабочим свободы, в конформизме и язвительности распаленного похотью кюре, в иезуитской беспринципности и в ненасытной жажде крови, насилия, террора, столь характерной при сексуальной неудовлетворенности. В споре Журдан обычно становился на догматическую платформу, тогда как Фромаитен занимал более гибкую и человечную позицию, позволявшую ему делать неожиданные и весьма обидные для соперника выпады. Он владел искусством бросать невинные с виду, но полные скрытого сарказма реплики в сторону, произнося их с безмятежной улыбкой на устах, поглаживая свою черную бородку и глядя куда-то поверх развалин. И далеко не всякому было понятно, что в действительности он концентрирует в этих репликах всю свою ненависть, чтобы побольнее уязвить противника.
По существу, говорил он с той приторностью в голосе, которой уже самой по себе хватало, чтобы глаза Журдана засверкали от ярости, по существу, всю историю человечества можно свести к извечной борьбе между двумя понятиями: права человеческого и права божественного. Самые крупные вехи этой борьбы нам известны, так что нужный опыт у нас имеется. Тот факт, что в настоящее время понятие божественного права находит свое уродливое воплощение в коммунизме москволизов, не должен убивать в нас веру в социальный прогресс. Просто качнулся маятник, и нас вре-
MCI и io отбросило назад, в потемки палеолита. Социализму кик раз присуще
11er, но какой же вы все-таки негодяй, Фромантен! не выдержал Журдан.
Раз уж вы исчерпали все аргументы, кроме самого недостойногооскорблений, я из соображений милосердия п|к'кра1цаю дискуссию.
11ожав руки двоим другим коллегам и адвокату, учитель ni' горни послал Журдану сострадательную улыбку и удалил-l'ii, перебирая в уме наиболее удачные из своих реплик и ра-дуись несомненно одержанной над противником победе. I руина рассеялась, и Мегрен, поднимаясь с учителем Дидье iit) Мельничной улице, сказал ему:
Должно быть, когда вы вспоминаете раннюю пору (моего учительства, сегодняшние ваши коллеги кажутся вам чересчур нетерпимыми.
Не стройте иллюзий. Во времена своей молодости я 111 |Г)Д10дал, какие ожесточенные схватки разыгрывались во-is ру i I с i юна, как учителя ненавидели друг друга из-за одного ч h пн. расхождения во мнениях относительно того, как правильнее произносить окончания латинских имен: «-ус» или юс». Бурю страстей всякий раз вызывало оглашение спис-1«>п почета'и присуждение первой награды. Мы очень серьезно относились к преподаванию, к ученикам и к своей собст-lu-Hiioü персоне. Каждый вкладывал в работу всего себя и ТОЛЬКО в ней видел смысл своего существования. Даже самые посредственные из нас исполняли свои обязанности с вооду-iiicBMciтем. Возможно, вы не поверите, но любой школьный учител ншка вроде меня совершенно искренне верил, что его усилиями мир становится лучше. Строки из «De viris illustribus urbis Romae» аббата Ломона мелькали и в предписании префекта, и в речи Жореса. Все доброе, ценное, нетленное Носило марку даваемого нами образования, и владения наши день ото дня расширялись. Коммивояжеры изъяснялись, как I l imepoii, жандармыкак Тацит. Потаскух называли гетерами, жрицами любви. Власть и оппозиция, богатство и нише i а, чипта и чернь уравновешивались гармонично, каксо-е ni пня un и, ие вселенского маятника. Когда я ударял линейкой ни кафедре, хлопок этот вкупе с достославными именами Ц|||ЩИ1ПЩта, Корнелии, Брута, с любовью к отчизне, с по-«'iviiiiii тем и добропорядочностью, с культом хлеба и сохи, с блпгогонением перед крупными состояниями и уважением к бедности разносился по всей Франции. Он отдавался в ОйМЫХ отдаленных уголках нашей империи, возвышая достоинство человека и воина в наших младших братьях с жарких континентов. Хорошее было время. Благодаря нам Франция входила в вечность. Сегодня же учителямолодые или старыев лучшем случае добросовестно тянут лямку. Они прекрасно знают: чтобы изготовить электрический радиатор или сбросить бомбу с самолета, утаить доходы от казны или проникнуться великими идеями современной эпохи, совсем не обязательно ни цитировать Вергилия с Расином, ни забивать голову уроками истории. Вдалбливая школярам всю эту чепуху, они рискуют выпустить их совершенно не приспособленными к ожидающему их существованию.