Догадываюсь, что вы не согласитесь со мной, ответил адвокат, но не побоюсь утверждать, что Монгла очень далеко до уважаемого господина Башлена.
Я не сомневался, что вы так скажете. Вы слишком разумный человек, чтобы представить себе, сколько может огрести какой-нибудь болван, не ударив палец о палец. Вы уж простите, господин Мегрен, но, если поразмыслить, от большого ума одни убытки.
Кабатчик умолк. Мегрену не терпелось услышать продолжение, но ему не суждено было удовлетворить свое любопытство. Леопольд вновь устремил взгляд в пустоту и принялся шарить правой рукой по столу. Адвокат поднялся и ободряюще заговорил:
Не думаю, чтобы они держали вас тут больше месяца, и надеюсь, что вас удастся вызволить гораздо раньше. Ваша жена утром высказала опасение, как бы вас не перевели в окружной центр, но на этот счет вы можете быть спокойны. Тамошняя тюрьма забита до отказа. Конечно, сидеть всегда негладко, но вас должна утешать мысль о том, что в сравнении С прочими заключенными ваш случай, пожалуй, наиболее (>лл1 оприятный. Имейте только немного терпения.
Леопольд в свою очередь встал и, упершись руками в спинку стула, слушал адвоката, но, похоже, довольно рассеянно. Не заметив даже, что тот протянул ему руку, кабатчик, не выпуская стула, приблизился к адвокату вплотную и прерывающимся голосом произнес:
Господин Мегрен, я боюсь сорваться.
Ну-ну, старина, что это вдруг? Почему вы должны сорваться?
Вместо ответа узник пожал плечами. Взгляд у него был как у затравленного зверя. Его широкая, кирпичного цвета физиономия еще более побагровела от прихлынувшей крови и покрылась крупными каплями пота. Внезапно спинка стула треснула в его лапищах, на пол посыпались обломки. Разрядившись от напряжения в этом усилии, кабатчик облегченно вздохнул, и руки его повисли. Мегрен с веселым тумлением осмотрел стул и попытался замаскировать нанесенный ущерб, чтобы это не доставило его клиенту неприятностей.
Ну, за вас я спокоен. Такому молодцу, как вы, приступ меланхолии не грозит.
Мне скучно, сказал Леопольд.
Разумеется, отозвался Мегрен. Иное меня бы удивило.
Вы не можете знать, что это такое, господин Мегрен. Ц||, вы скажете, что я алкоголик. Хотя, если поразмыслить, я всегда пил ровно столько, сколько мне требовалось. Редко Когда выпивал больше своих ежедневных двенадцати литров. 'I свою норму знаю. Могу сказать, что вот уже двадцать лет меня ни разу не видели пьяным. Потому-то меня и бесит, что Приходится терпеть такие лишения. Я прямо больной сде-IIП лея Чувствую, еще немного, и я рехнусь. Но даже и без ТОГО, господин Мегрен, для такого человека, как я, тюрьма >то ад. Дома у меня всегда есть к чему приложить руку. РиГяп а а погребе, бочки, корзины с бутылками, столы рас-отниить, навести порядок, наколоть старухе дровя двигаюсь, расходую энергию. Выпиваю стаканчик. Да, выпиваю с киотчик. Я пыо, чего уж там.
11срсл Леопольдом возникло чудесное видениебутылка белого, и он, потеряв, нить рассуждений, продолжал, уже не думая, о чем говорит:
Как я любил своих клиентов. Достойные все люди. И детишек своих тоже любил.
Детишек?
Учеников господина Дидье Отмен, Гиро, Лепрё Ах, господин Мегрен, Андромаха!
Мы вместе пролили немало горьких слез.
Сегодня мне обнять его не довелось.
Мегрен похвалил кабатчика, и тот продекламировал длинный пассаж из «Андромахи». Взволнованный Леопольд даже сумел придать своему хриплому басу почти женские интонации. Адвокат, на которого Расин всегда нагонял тоску, восхищался пылом кабатчика, но особенно не удивлялся. Он был убежден, что поэзия создана для того, чтобы задевать за живое грубые, простые натуры. Большинство людей образованных, считал он, наслаждаются в стихах Расина лишь красотами стиля, музыкальной утонченностью, благородным налетом времени. Леопольд же, подобно всякому мелкому лавочнику великого века с невысоким уровнем культуры, вгрызался в «Андромаху» с хрустом, находя в ней пищу и удовольствие.
Вам это и в самом деле так нравится? спросил Мегрен, подозревая, что изрядную долю в этой любви к Расину составляет благоговение перед чистым знанием.
У меня с поэзией отношения личные, заявил Леопольд.;Дайте мне стихи и мою норму белого вина, и я останусь в тюрьме на всю жизнь. Помолчав, он сокрушенно добавил:Грустно в этом признаваться, господин Мегрен, но я обязан сказать: вино для меня пока еще главнее поэзии.
Признание кабатчикасвидетельство его искренностипривело адвоката в прекрасное расположение духа. Фигура его клиента, и без того представлявшаяся ему монументом города Блемона, теперь обретала еще и заметное своеобразие. Мегрен почувствовал, что проникается все большей симпатией к этой расиновской горилле, способной как откусывать зубами горло бутылки, так и упиваться меланхолией Андромахи. Встретившись еще с несколькими клиентами, он покинул тюрьму и к четырем часам добрался до большого перекрестка, где национальная автострада пересекала линию раздела между разрушенной и уцелевшей частями города.
V
Из «Золотого яблока», где только что закончился урок латыни молодого учителя Журдана, выходили первоклассники. Трое из них, среди которых был и Пьер Аршамбо, устроились на террасе заведения, и проходивший мимо мэтр Мег-рсн оказался невольным свидетелем их разговора.
Ты по-прежнему спишь с хозяином? спросил один из троицы у молоденькой служанки, которая подошла к ним принять заказ.
И тебе не противно, с сорокалетним-то стариком? поинтересовался Пьер Аршамбо.
Надеюсь, ты хоть заставляешь его раскошелиться, с казал третий.
Маленькая служаночка с печальными глазами и негодующе поджатыми губами старалась держаться подальше, чтобы избежать возможных посягательств, и делала вид, что не слышит. Вспоминая о собственной юности, Мегрен счел нелишним отметить, что лично он никогда не был таким не-иоздсржанным и грубым, но обобщать не стал. Память подсказала ему, что Монгла, бывший его однокашник, зачастую весьма некрасиво вел себя по отношению к их сверстницам. Да и сам он, Мегрен, не всегда бывал безупречен. Быть может, разрыв между поколениями проявляется не столько в содержании, сколько в форме. Например, Монгла в семнадцать лет забирался на чердак и через слуховые оконца, выхо-дишмие в сад обители сестер Святого Карла, пачками разбра-с ы нал] ^пристойные открытки.
Другие кафе города«Прогресс», «Мир», «Коммерция», Республика», «У Дюпрэ»в этот час тоже выпускали на Волю учеников и учителей. Журдан повстречал двоих своих коллег и остановился с ними на краю тротуара. Увидев, что к ной группе присоединился и учитель Дидье, Мегрен не ус-11 ni к перед искушением подойти и поговорить с ним о Лео-польде. Кроме Ватрена и Дидье, преданных друзей Кабатчика, гам был Фромантен, учитель истории, социалист, который, конечно же, не упустит случая проехаться по адресу компиртии. Они сЖурданом ненавидели друг друга, но стремились к общению ради удовольствия лишний раз сцепиться.
Господин Дидье, сказал адвокат, я принес вам Вое ги о вашем лучшем ученике, больше других заслуживающем похвальной грамоты. Я имею в виду Леопольда. Известно ini вам, что наш кабатчик извлек из ваших уроков немалую пользу и теперь знает Расина назубок? Только что в тюрьме он продекламировал мне длинный пассаж из «Андромахи», да так проникновенно, что я чуть не прослезился.
Бедняга Леопольд, добрая душа, вздохнул Дидье, за что ему такая планида? Ну и как он там?
Плохо. Вы только представьте себе: человек выпивал ежедневно самое малое двенадцать литров белого, а тут сразу как огрубило. Боюсь, как бы он не угодил в психушку.
Жалость-то какая! воскликнул Дидье. Такой честный человек.
Леопольдвосхитительное, очаровательное создание, подхватил Ватрен. Незаурядная личность!
Единственная достопримечательность Блемоиа, поддакнул адвокат, и ту не пощадила война.
Молодой учитель Журдан, иронически поджав губы, хранил молчание. Как истинный марксист, он презирал всякого рода достопримечательности, считая их цветными заплатками на рубище народной нищеты. Фромантен из тех же соображений тоже с величайшим пренебрежением относился ко всяким оригиналам и чудакам. Ему, приверженцу генеральных линий, схем и общих мест, очень не хотелось бы, чтобы его заподозрили в интересе к какому-то там Леопольду.