Первым тишину нарушил Лапрад. Он стоял, прижавшись к стене, понурив голову, с висящими, как плети, руками, и вдруг застонал.
Если б хоть знать, какой светит срокможет, все десять лет. И даже если я выйду через шесть месяцев, то все равно потеряю место в супрефектуре. Моей карьере конец.
H Блемоне никто не возьмет меня на работу. Придется уезжать из города. На радость лжецам, негодяям, которые толь-ко и знали, что завидовать моему положению и тому, как я живу. Уже когда я в сорок третьем справил Жинетте гости-ный гарнитур, то начал ловить на себе завистливые взгляды, но особенно всколыхнулось это болото два месяца назад, когда мы обзавелись мотоциклом. Конечно, я купил его не НО свой заработок служащего. Ну и что? Даже если правда то, что я ездил на рыбалку с немецким жандармом, разве мог бы и на этом хоть что-нибудь заработать? Но это неправда. Я ни и чем не виновен.
Как и я, подхватил гестаповец. То, что случилось со мной, несправедливо. Я лишь выполнял свои обязанности. Был на хорошем счету у начальства. Никогда не допускал никаких нарушений. Никогда не пользовался случаем, чтобы сорвать деньги, хотя для инспектора это несложно. Я знал только службу. Если бы мне приказали арестовать Гитлера, я бы собрался и поехал его арестовывать. Но когда коллеги решили прощупать, не вступлю ли я в Сопротивление, я тотчас ответил «нет». Я не хотел обманывать доверие, которое оказали мне начальники. Да вот и вчера следователь укорял меня в том, что я выдавал французов. «А как же, отвечаю ему, ведь они участвовали в Сопротивлении». Тут он словно с цепи срывается и начинает крыть меня почем зря. Не, понимает. Вот же упертый.
Сатир собирался что-то сказать, но его перебил отставной капитан, снедаемый жаждой выговориться:
Французская Народная партия. Да-да, Народная партии. Капитан Мере, Жозеф. Военная медаль. Орден Почетного легиона. Военный крест. Семь благодарностей в приказе. Нашивки младшего лейтенанта в Вердене, под командой маршала. Да здравствует Петен! Де Голль? Не знаю такого. Тридцать пять лет выслуги. Капитан Мере, Жозеф, призван в ле пятьсот девятом году. Прошел всю войну. Семь благодарностей в приказе. Трижды ранен. Никогда не видел, чтобы генерал командовал маршалом. В оккупации я понял. Я был Против этих гнусных подонков из Москвы. Своего мнения не скрывал. Для Легиона французских добровольцев против большевизма оказался слишком стар. Записался к Жаку До-рьо. Вот это был человек. Он понял. Во время Освобождения и был у брата, земледельца в Эссенэе. Две недели назад меня МЯЛИ по доносу. Упекли в тюрьму. Меня, капитана Мере. Тридцать пять лет выслуги. Семь благодарностей в приказе.
I Грошел всю войну и Рифскую кампанию в Марокко. Вот как поступает коммунистическая сволочь с верными сынами Франции. Но я отыграюсь. Я выложу судьям все, что думаю. Ну и накладут же они в штаны! Я скажу им: «Капитан Мере, Жозеф. Тридцать пять лет выслуги»
Тут дверь в камеру открыл надзиратель. Он выговорил узникам за шум, потом повернулся к Леопольду:
Лажёнесс, на выход.
Леопольд оторвался от табурета и с угрюмым видом направился кдвери.
Застегнись, сказал надзиратель.
Нет.
Надзиратель пожал плечами, но настаивать не решился.
Они двинулись по широкому длинному коридору меж двух рядов камер, прошли мимо другого надзирателя, который, заложив руки за спину, мелкими шажками прохаживался по коридору. Из камер сквозь оконца в дверях доносились обрывки разговоров заключенных. Их голоса сливались в громкое гудение. Пройдя несколько шагов, кабатчик застегнул рубашку, которая была рассупонена до пупа. Надзиратель глянул на него с признательностью.
,К тебе пришел адвокат, сказал он.
Леопольд отнесся к этой новости совершенно безучастно. Когда они спускались по лестнице на первый этаж, он взял надзирателя под руку и вполголоса спросил:
Ты не мог бы вместо полулитра в день передавать мне по литру?
.Никак нельзя.
Будешь получать на пятьдесят франков больше.
Это трудно.
Сто франков.
Я попытаюсь.
Адвокат, мэтр Мегрен, седоволосый худощавый человечек с насмешливым взглядом, был известен в Блемоне как активный участник Сопротивления. Еще в конце 1940 года он создал разведывательную организацию и на протяжении трех с лишком лет занимался кипучей деятельностью. Когда оккупация подходила к концу, коммунисты, опасаясь, как бы после войны в нем не взыграли политические амбиции, сумели оттеснить его на вторые роли. Бомба разрушила его дом и убила его дочьона находилась рядом с ним в погребе, где все укрывались. Теперь он жил в двух комнатах в квартире колбасника, там же и принимал клиентов. Ремесло его стало куда менее прибыльным, чем раньше. Две трети предпринимателей разорила бомбежка. Оставшиеся же остерегалиись прибегать к услугам соседа, который в любую минуту мог донести на них как на коллаборационистов. Зато мэтр Мсгрсн как участник Сопротивления, что придавало ему определенный вес в глазах судей, пользовался большим спросом у политических и вел дела даже за пределами департамента. От большинства из этих клиентов не приходилось ждать, ничего, кроме убытков: то были бедные, но честные чиновники, ограбленные либо лишенные прав собственности коммерсанты, оракулы без гроша за душой, непредусмотрительные содержанки, несовершеннолетние без поручите-Jiel'i, проходимцы и моты, успевшие растранжирить вражеские сребреники. Зато те из них, которых поддерживали богатые родственники, платили хорошие деньги. Впрочем, адвокат старался для всех с одинаковым усердием.
Ну? буркнул Леопольд, усаживаясь подле него.
Всю обстановку крохотной комнатенки составляли сто-
'IIIк и два стула. Своей изящной, тонкой рукой адвокат дружески хлопнул Леопольда по необъятной спинище. Уроженец Блемона, он страстно любил свой город и питал слабость к колоритным личностям, украшавшим его своим своеобразием. Кабатчик с площади Святого Евлогия был в глазах мэтра Мегрена одним из интереснейших человеческих монументов, уцелевших от катастрофы.
Дорогой мой Леопольд, мне нечего сказать вам кроме Того, что вы уже знаете. Материалы на вас пустяковые: три анонимки, обвиняющие вас в том, что вы прятали у себя Максима Делько, да протокол жандармского расследования е какими-то неясными показаниями. Так что это чисто административная мера. Понимаете? Это означает, что выводы следствия никого не интересуют и отсутствие состава преступления не помешает властям держать вас за решеткой.
Разумеется, я виделся и с коммунистами. Они проявляли большую сдержанность и даже, я бы сказал, некоторое заме-ЦШТОЛЬСТВО. Во всяком случае, я не заметил, чтобы они были гик уж настроены против вас. Навряд ли они стремились уп-ритить вас сюда надолго. Что мне не нравится, так это поведение социалистов. Они, похоже, возражают против производи в отношении вас, но уж больно робко. Этого недоста-гочпо, чтобы всколыхнуть общественное мнение, но вполне достаточно, чтобы ожесточить против вас коммунистов. Я сказал Удену и Бермону, что, негодуя лишь шепотом, социалистическая партия оказывает вам плохую услугу, но, как им сами понимаете, им на это наплевать.
Л Андреа? Она не заболела?
Нет-нет, не беспокойтесь. Я видел ее сегодня утром. Она переживает разлуку с вами, тревожится за вас, но здоровье у нее в порядке. Позавчера она ходила к Монгла. Он говорит, что ездил в Париж и сумел заинтересовать вашим случаем одну весьма высокопоставленную особу. По правде говоря, я не особенно ему верю.
Какое-то время Леопольд сидел с отсутствующим, застывшим взглядом. Пальцы правой руки его скребли по столу в поисках стакана. Мэтр Мегрен взирал на него с любопытством. Спустя несколько секунд кабатчик наконец переварил услышанное. Он вдруг оживился.
Еще бы, верить такой свинье! Но свинья он или нет, а меня все ж таки боится!
Мэтр Мегрен воспринял это утверждение скептически, и это разозлило Леопольда. С тех пор как его посадили в тюрьму, он не терпел, чтобы ему перечили.
Он меня боится, говорю вам, потому что я знаю, сколько он заработал в оккупации.
Бедный мой друг, вы не один такой. В Блемоне предостаточно людей, которые в курсе дела.
Кто же это? Леопольд взглянул на адвоката скептически. Здесь, в Блемоне, все, даже самые ушлые, живут своим трудом, а те, кто живет своим трудом, в денежных вопросах не умеют мыслить с размахом. Вот вы, господин Мегрен, уж на что человек рассудительный и толковый и при своем ремесле обо многих людишках знаете всю подноготную, а ответьте-ка мне, кто, по-вашему, больше огреб в оккупации: хозяин фабрики или Монгла?