Но мне туда не надо, почти весело сказала она Исааку, достаточно было один раз окунуться в реку в сентябре, в Барнауле, как все случилось
Вдохнув сладкий запах выпечки, Фаина положила руку на слегка выступающий живот:
В мае. Но Лейзера отпустят, он увидит мальчика или девочку. Он отец, он обязан быть на обрезании, назвать дочь в синагоге о возможном обрезании Фаина велела себе подумать позже:
Устроим что-нибудь. Реб Гирш-Лейб полуслепой, да и не умеет он обрезать. Сначала надо, чтобы Лейзер оказался на свободе насколько знала Фаина, муж сидел в камере предварительного заключения, в городском управлении внутренних дел:
Реб Гирш-Лейб туда ходил, вздохнула девушка, но мелуха не стала с ним разговаривать. Нужна близкая родня, то есть я. Передачу они не приняли, курица к нам вернулась от курицы Фаине достался только бульон:
Остальное старики съели. Но многие в миньяне одиноки, где они еще домашнее получат, кошерное Фаина добавила в свой бульон казенную вермишель:
Лейзер от фабричного отказывается, подумала она, однако он говорит, что ради беременности мне можно. Муку он себе разрешает, оладьи ему позволены, в ближнем, студенческом, как его звали, магазине, прикрываясь Исааком, Фаина урвала два кило вермишели и два литра мутного подсолнечного масла, пахнущего жареными семечками:
Наше, украинское, сказала она хнычущему Исааку, таща кошелку в барак, где размещалась синагога, я капусту сделаю для стариков Фаина готовила для шабатов, убиралась в молельном зале и брала заказы на шитье. В Барнауле, устроившись в сапожную артель, Лейзер купил ей по дешевке старинный ручной зингер. Машинка отлично строчила. Фаина бросила взгляд на рабочий чемоданчик мужа:
Здесь он тоже в артель пошел. Жил бы тихо, мелуха в синагогу не заглядывает. Все думают, что здесь одни старики собираются. Но Лейзер ничего не умеет делать тихо она покраснела, он не мог иначе. Это мицва, все евреи должны жить в Израиле
Мужа арестовали у здания обкома партии. Лейзер стоял с самодельным плакатом: «Отпусти мой народ», под кумачовым лозунгом: «Труженики области приветствуют XXI съезд КПСС». Выключив огонь, Фаина посчитала оладьи:
Хватит и Лейзеру, и старикам на утреннюю трапезу. И мне рука заколебалась, нет, я могу вермишели поесть, с маслом и солью. Я даже яйцо себе оставила, сделаю кугель неловко повернувшись, Фаина услышала сочный шлепок. Исаак заливисто засмеялся. Фаина взялась за тряпку, собирая осколки скорлупы:
Ты хохочешь, а мне еще надо твоего брата или сестру кормить, недовольно сказала девушка, а чем кормить, если твоего отца не отпустят? Реб Гирш на одну пенсию живет, шитьем много не заработаешь быстро прибрав разбитое яйцо, она позволила себе взять одну оладью. Фаина водрузила на огонь эмалированный чайник:
Чай спитый, три раза заваренный, но сахар у нас есть, и даже мед мед прислали на Хануку, в бандероли из Алма-Аты. В Свердловске Фаина с Лейзером очутились тоже благодаря протекции, как смешливо говорил муж:
Реб Яаков написал раву Гиршу-Лейбу. Тот пригласил нас приехать, обосноваться в синагоге. Лейзер потом должен был занять его место Фаина не сомневалась, что муж будет молчать о своей должности:
Сапожник и сапожник. Он не скажет, что вел молитву и занимался со стариками. Нельзя рисковать закрытием общины, люди должны молиться, изучать Тору, печь мацу на Песах, слушать шофар. Лейзер сделает вид, что он не в себе, и его отпустят
Прибравшись, она подхватила на руки Исаака:
Ты тоже сядешь за алфавит, пообещала Фаина, расстегивая закрытое платье, тебе исполнится три года, папа тебя пострижет, и сядешь мальчик жадно припал к груди. Она устало закрыла глаза:
Потом придется двоих кормить. Исааку в мае будет всего десять месяцев. Ничего, я справлюсь, надо справиться пошарив в ящике стола, Фаина нащупала паспорт. Новый документ девушка получила осенью, в Барнауле, соврав, что потеряла старый. Сфотографировалась Фаина с покрытой головой:
Милиционеры сначала отказывались принять снимки, но потом устали со мной спорить, она заправила прядь за край платка, как сказано, никогда стены моего дома не видели моих волос. Лейзер мне объяснял, из Талмуда она подумала:
Фаина Яковлевна Бергер, родилась в Днепропетровске, двадцати пяти лет. Ровесница Генкиной, но та из Харькова. Я в платке под платком прятались крашеные хной локоны, а что имена у нас одинаковые, и глаза голубые, это совпадение Фаина поморгала влажными ресницами:
Большой риск, идти в милицию, но Лейзер должен знать, что мы здесь, что с нами все в порядке. Я не могу оставлять мужа голодным, он даже чаю не сможет выпить. То есть сможет, но из нашей чашки в кошелке лежали кружка, миска и ложка. Фаина внезапно испугалась:
Если меня арестуют в приемной, Исаака заберут в Дом Ребенка оторвавшись от груди, мальчик что-то недовольно пропищал, никогда такого не случится слеза поползла по щеке. Фаина почувствовала прикосновение младенческой ручки. На нее смотрели нежные, голубые глазки, мальчик насупился. Фаина поцеловала крохотные пальчики:
Не волнуйся, милый. Мама тебя никому не отдаст. Папа тоже скоро выйдет на свободу. Надо молиться, читать псалмы Фаина быстро подхватила от Лейзера святой язык:
Приедем в Израиль, будем на нем говорить, пообещал муж, обоснуемся в Иерусалиме, у меня там родня Фаина не слышала свиста ветра за окном. Лицо ей грело ласковое солнце. Укачивая сопящего мальчика, она шептала:
Поднимаю глаза мои ввысь, откуда придет мне помощь? Помощь моя от Бога, Создателя неба и земли она коснулась губами мягкой макушки ребенка:
Слышишь, Исаак Судаков? Только так, и никак иначе.
По мнению сержанта, принимавшего передачи для заключенных в КПЗ городского управления милиции, жена спятившего обувных дел мастера была слишком для него хороша.
Девушка в потрепанном тулупе, шерстяном платке, при спящем младенце и тяжелой даже на вид кошелке, явилась на задний двор белокаменного здания, на проспекте Ленина, ни свет ни заря. Передачи принимали с девяти утра, но здесь, в отличие от городского изолятора, больших очередей не случалось. Заключенные быстро покидали КПЗ, отправляясь либо в камеры досудебного содержания, либо в вытрезвитель.
Сидя за маленьким окошечком, попивая чай, дежурный шуршал «Вечерним Свердловском». Девушка присоединилась к очереди в семь утра, но получила номер только во втором десятке. Ее черед подойти к окошечку настал к одиннадцати, когда сержант, утомившись, объявил перерыв. Ему хотелось прочесть рецензию в газете, на новый спектакль драматического театра. Московский автор, товарищ Королёв, соратник героического Горского, приезжал на декабрьскую премьеру:
Оформление сцены заслуживает особого упоминания он шевелил губами, симфония красного и черного цветов, могущая показаться формальной, тем не менее, отражает борьбу сил большевиков против иностранной интервенции и белогвардейских войск. В эпизодах снов Горского художник и режиссер используют белый свет прожекторов, символизирующий зевнув, сержант поискал отзывы на игру актеров:
В фильме они хорошо справились, но здесь пишут, что театральный Горский не дотягивает до экранного:
Режиссер сделал выбор в пользу актера, ровесника героя революции, но нельзя забывать, что Владимир Ильич, в письме ЦК ВКП (б), от декабря 1918 года, назвал товарища Горского пылким буревестником нового социалистического строя. Молодой актер в этой роли смотрелся бы лучше милиционер все равно решил повести невесту на спектакль:
Посидим в буфете, она наденет праздничное платье. Пусть пьеса о партии, но театр есть театр театр, по общему мнению персонала КПЗ, устраивал и задержанный у здания обкома гражданин Бергер. Справившись в министерской картотеке, они узнали, что имеют дело с сактированным по туберкулезу, бывшим осужденным. Минус в паспорте Бергера никто не убирал. В Свердловске он обретался без прописки, по справке о временной регистрации в пригородном поселке: