Хватит, пожалуй.
Что у меня дома случилось? спросил сразу он.
А ты что, вообще ничего не знаешь? удивилась она.
Ты можешь объяснить?
Из его наводящих вопросов стало понятно, что Боря вообще ничего не знает о судьбе своей семьи: почему и за что, за какие именно дела расстреляли отца и брата.
Когда Аня рассказала все, что знала, он надолго погрузился в угрюмое молчание и будто бы окаменел.
Сдали, суки узнаю ктоубью
Что сдали-то? удивилась Аня. Ну крутил твой папаша гешефты, мутил что-то из армии налево, вся Молдаванка знала. Но чтоб так зачистилиудивительно Сильно надо было навредить. Ты сам хоть знаешь, что это могло быть?
Но Боря не отвечал на вопросы Ани, не реагировал ни на старика-хозяина, который несколько раз заглядывал в комнату, ни на женщин, что прибрали стол и принесли новую порцию чая.
Аня поняласейчас его лучше не трогать, надо просто ждать.
В ожидании она, осоловев от жирной еды, задремала на подушках, валявшихся здесь повсюду.
Разбудил ее Борис. В руках у него было два стакана, оба почти полные:
Помянем моих, не то попросил, не то приказал он.
Аня хотела что-то сказать или спросить, но он пресек эту попытку властным: Молча!
Что было в стаканахкрепчайший самогон или слабо разбавленный спирт, непонятно. Аня задохнулась и закашлялась. Борис подал ей воды и скомандовал:
А теперьспать. Все разговоры завтра. Тебе приготовили комнату. Можно не запираться, никто не войдет А впрочемкак хочешь. Здесь спокойно.
Развернулся и ушел в глубь дома.
Тут же появились две женщины и отвели уже плохо стоящую на ногах Аню в комнату на женской половине.
Она в изнеможении рухнула на постель. Заснула моментально, не раздеваясь, ей было не до того.
Не судьба
Женька выскочила из трамвая и влетела в Еврейскую больницу. Здесь уже лет сорок наводила священный ужас на все родовспомогательное отделение ее свекровь Елена Фердинандовна Гордеева.
Задыхаясь, Женька рухнула на стул возле ее стерильно белого стола с тремя аккуратными стопками бумаг и стеклянной банкой.
Помоги те она сунула на стол окровавленный платок.
Фердинадовна подслеповато прищурилась и брезгливо отодвинула ее руку.
Надо же Что, только сейчас менархе случилось? И как это ты замуж успела выйти несформированной?
Это не месячные! У меня второй месяц их нет. Я беременная. Была Наверное Или что это?
На кресло! Живо! Гордеева, несмотря на клятый характер и всепожирающую ненависть к этому молдаванскому отродью, чуть не убившему ее сына, была врачом от Бога.
Так, она закурила папиросу прямо в кабинете. Сейчас я тебе сделаю укол. Идешь домой и ложишься и не встаешь. По нуждетолько на ведро, не дальше. И молишься. Кому хочешьГосподу Богу, компартии, Чарльзу Дарвину. Не прекратитсяснимешь корону и придешь. Я после семи дома.
Женька всхлипнула и благодарственным тычком то ли кивнула, то ли поклонилась.
Рано утром Гордеева прикоснулась к маленькому распятию возле кровати и перекрестилась: Спасибо, Господи, приклеилось.
А в обед прямо во время приема в ее кабинет ввалилась рыдающая Женя.
Гордеева выгнала всех и заперла дверь. Осмотрела. Прощупала живот. Положила руку на лоб.
Чиститься будем. Нет беременности.
Женька рывком села на кресле и заорала:
Не буду! Не трожь меня! Врешь! Ты все врешь! Ты меня ненавидишь! Ты хочешь, чтоб я не родила!
Гордеева вкатила ей такую оплеуху, что Женька треснулась головой о спинку.
Идиотка!
Фердинандовна ткнула ей в лицо ее же панталоны:
Вон сгустки! Все оборвалось уже! Не почистишьсясдохнешь от сепсиса. Уже температура под сорок! Мне все равно, но сын мой тебя, придурочную, любит! Он мне всех дороже. И ребенок его тоже!
Гордеева неожиданно всхлипнула.
Не перенес он Ванькину смерть. Сильно горе большое для всех. Он все твои нервы на себя принял.
Это папин папин я хотела Ванечку для папы в честь папы. Ну почему так?! Папа умер, а внук должен был его продолжить я молчала я только папе сказала Что у него внук будет Я папу обманула я виновата завыла Женька.
Гордеева неуклюже погладила ее по голове и по-мужицки ладонью отерла глаза:
Хватит уже. Потом поплачешь. Времени будет много
С того света
Аньку разбудили птицы, солнце, заливающее комнату, и густой горячий запах. На низком столе стояла глубокая пиала с крепким бульоном, который благоухал на всю комнату. Она зналаэто хаш, лучшее утреннее средство от похмелья.
Выпила это варево залпом, обжигаясь и захлебываясь, с наслаждением. Оттерла ладонью жирный подбородок. В голове окончательно прояснилось.
«Ну, Борис Семенович, держись! Выпотрошу я тебя сегодня, расстрелянный, оплаканный и так нежданно воскресший, до донышка».
И, горько улыбнувшись, добавила уже вслух:
Раскатаю в лучших традициях Дейча Не зря ж с ним столько было говорено-переговорено.
Рывком открыла дверь в мужскую половину дома и резко шагнула в комнату, где вчера пировала.
Старик-татарин гневно что-то крикнул, но Борис положил ему руку на локоть и тот сразу сник, молча поднялся и вышел из комнаты.
Борис произнес веско, разделяя слова долгими паузами:
Спрашивай. Твоя очередь.
Аня слегка оторопела, это было неожиданно, потому как прежний Борька никогда бы не сказал таких слов, на прямые вопросы никогда не отвечал и всегда юлил, что-то выгадывал, говорил что угодно, только не то, о чем спрашивали.
Она не стала тянуть и заходить издалека:
За что Сему расстреляли?
А я знаю? Папа половины своих дел не договаривал, боялся, что мы с Мойшей в долю заходим. Меня вообще в Крым сослалот Женьки с этим ее мишигинером немецким подальше. Ты что, не знаешь, что любого могут к стенке поставитьвсегда найдут за что.
Ладно. Как ты выжил? Тебя же должны были расстрелять за папашины гешефты.
Выжил, криво усмехнулся Борис. Кто бы рассказал мне такоене поверил бы А это все мои прошлогодние мансы. Я тогда к скифскому золоту подходы искал, к черным копателям, как их тут кличут, никак не мог нащупать первоисточник, поил тут всех, кого надо и не надо, не поверишь, даже милиционеров, от участкового до начальника отделения ничеготолько посредники, которые молчат как рыбы. Но помог случай уж не знаю сейчас, как определить егосчастливый он или нет. Ты присаживайся, это долгая история.
Случилась у местной татарвы закупать большую партию скифского рыжья, меняли мы его на контрабандный жемчуг и изумрудыне хотели татары бумажные деньги брать. Я предложил золотыми червонцами расчетна смех подняли, дескать, у нас того золота поболе будет да и кто золото на золото менять будет-то??? Вот если камешки разныев них есть нужда. Я к папаше в Одессу, а у него аккурат жемчуга приличная партия зависла, вот и сложилась картинка как надо.
И все бы ничего, да в момент обмена на хазу, где мы с продавцами встретились, ввалились какие-то джигиты с кинжалами, винтовками, в папахах, да еще морды у них башлыками обмотаны по самые глаза, и ну своими самопалами тыкать всем в рыло. Татарва местная сразу на пол, верещат что-то на своем, на нас пальцами показывают, ну почти плакать начинают и смех и грех нас же в два раза больше в комнате, да еще пятеро наших вокруг хаты по кустам. Я не знал тогда, что двоих моих на улице эти уже зарезали по пути в дом
Так вотмои ребятки труса не стали праздновать и в лучших традициях Одессы-мамы прямо через карманы своих клифтов шмалять начали. Ну и положили за полминуты всех пятерых, я даже шпалер свой достать не успел, потому что саквояж с камешками на стол ставил в момент налета.
Анька брезгливо поморщилась:
Значит, пока дома революция, голод, ты золото на жемчуг менял?! Да уж Вот никогда бы не подумала что ты такой отчаянный. Я думала, ты просто что-то с продуктами мутишь.
На них много не намутишь, огрызнулся Боря, да и папа серьезный человек был. Масштабы даже не представляешь.
Так что там в твоем детективе дальше-то было?