Но пришла на помощь отважная безбожница из ЕвсекцииЕврейской коммунистической секции, созданной при компартии. В задачи этой организации входило подавление проявлений религиозности и «буржуазного национализма» в еврейской среде.
Пролетарская культура и диктатура пролетариата вместо еврейской местечковости. Евсекция была создана еще 1918 году, но в Одессе популярность набирала относительно медленно. Тем не менее, ярая сторонница прогресса выхватила молот и сделала первый удар. По скрижали с грохотом пробежала огромная трещина.
Вот видите ничего не случилось! Гром не грянул! Можете продолжать! улыбнулась революционерка.
Гедаля допил, аккуратно поставил стакан и посмотрел на Софу Полонскую:
Вы же будете следующие. Ваши храмы тоже закроют.
Мама приедет
Анна Ивановна, феникс вы мой сизокрылый, похлопал Аньку по гипсу завотделением хирургии и травматологии. Танцуйте! К вам гости!
Анька повернула головуна пороге стояла мама, Ирина Ивановна Беззуб, и внезапно вытянувшийся еще больше, худой и нескладный Котька.
Доченька Доченька моя, прошептала Фира, делая шаг к кровати.
Анька стиснула зубы и отвернулась.
Анечка, ты можешь говорить?
Владимир Львович, можно, я посплю? Что-то я устала.
Ничего, еще отоспишься, давай, не смущайся. А вы чего оробелиобнимайте! Только на гипс не садитесь.
Фира дрожащей рукой погладила Анину щеку, потом загипсованную ногу на вытяжке и улыбнулась:
Ты ж моя несгибаемая
Скорее ненужная.
Анечка, ты что? Я приехала, как только узнала.
Через два месяца? Вы пешком из Одессы шли?
Анька зажмурилась, чтобы скрыть слезы, и отвернула голову:
Не хочу вас видеть! И разговаривать не хочу!
Фира присела на край кровати и погладила ее по коротко остриженной светлой голове.
Ну и не говори. А я рядом посижу. И вообще, придется тебе, девочка, мучиться моим обществом, пока гипс не снимут. Так что давай, выздоравливай.
Аня отвернулась. Фира просидела минут пять молча, поглаживая одеялко, а потом слизала проступившую кровь с прокушенной губы и поднялась.
Пойду пищеблок ваш проверю, а то как ты тут выжила без нормального бульона, даже не представляю.
Котька плюхнулся рядом с Аней и потрогал ее за плечо:
Ань, Анечка, ну открой глаза, ну поговори со мной А? Ну я все понимаю, ну нельзя так, ты ж не знаешь, что дома случилось. Ну не могли мы раньше
Аня повернула голову к Коте и прошипела:
А что такое могло случиться, чтобы к родной дочери, которая при смерти, вся переломанная, приехать два месяца нельзя было? Вам что, не сообщили?! Не верю! Забыл, кем я работаю?!
Анька, ты не понимаешь
Да все я понимаю! Задолбались вы меня спасать, видимо
Дура ты! вспыхнул Костик. Дура! Папа умер!
Анька остекленела: Как? Когда?!
11 июня. Сердце. Сначала в аэроплане удар случился.
В каком аэроплане?
Ты ж дома сколько не была? Он с железной дороги ушел, точнее, его ушли. Его удар хватил, но Лелька откачала. А потом он пошел в авиамастерские устраиваться. Взлетел, и второй удар случился. Но он машину удержал, и сел. И домой доехал Он сказал, что не мог умереть, не попрощавшись с мамой. А потом потом, через два дня, во сне Гордеева на вскрытии была, сказала, что в сердце там половина умерла еще в самолете. И как он столько протянул, непо- нятно
Анька запрокинула голову в потолок и ладошкой оттирала льющиеся слезы.
Прекрати! Слышишь, прекрати, мама меня убьет, она запретила тебе рассказывать, плакал рядом Котька. Он во сне ушел. Без боли. Заснул и не проснулся. Мама рядом спала даже не услышала. Ты, ты не представляешь что с ней было Она, когда гроб опустили, в могилу за ним спрыгнула. Трое мужиков еле вытащили. А ты на нее кидаешься. Мы думали, она не выживет. Ты же знаешь, как она папу любит Мы с Петькой держали, а Гордеева колола что-то, чтоб спала. Две недели такого кошмара. А тут как раз на девять дней телеграмма из твоего госпиталя. Лидка забрала. Собрала всех и сказала маме пока не говорить, что она точно не переживет. Мама случайно узнала. И выехала через два часа. Господи, что она нам дома устроила, а потом на вокзале в кассах! Меня взяла только потому, что я поклялся, что ничего не знал про тебя Анька, слышишь?
Па-аапочкааа
Ах ты ж засранец! Фира подняла Котю за ухо с кровати. И Анька посреди слез непроизвольно хихикнула. Котя был выше мамы на две головы и склонился вопросительным знаком к ее поднятой руке.
Ну все, Константин Иванович! Вон пошел из палаты!
Мамочка родная! Мама, наклонись ко мне, попросила Анька.
Фира, не отпуская уха Котьки, наклонилась к ней:
Девочка моя любимая! Не надо было тебе говорить! Не сейчас!
Ира целовала ее мокрые щеки, колючую, пахнущую больницей и стирочным мылом макушку.
Надо! Надо! Мамочка, любимая, держись, пожалуйста!
Да куда я денусь! С вами ни сдохнуть, ни даже поскорбеть нормально нельзя! Уже по двадцать лет коровам, а не видать мне покоя!
Через три дня Фира смешила целый этаж госпиталя.
Не! Ну вы это видели! орала она на все отделение. Вот скажите мне, гражданка Беззуб, ну неужели нельзя было хоть одно лето вести себя прилично и не ломать ноги? У нас же Лидка по театральным спецэффектам. Тебя чего угораздило? Что за упаднический декаданс? Олени, серпантины, переломыкак в дешевой фильме, ей-богу! Давай, красная командирша, ложечку за маму! В вашем Крыму просто беговые курыя ничего пристойного на бульон не нашла. Спасибо Коте с его мужскими чарами: пошел по дворамвернулся с трофеями. И заметь, я даже не спрашиваю, на что он выменял эту синюю птицу!
Фира успела вовремя. точно к самому тяжелому восстановительному этапу.
Гипс заменили тугими повязками и начали восстановление атрофированных и порванных мышц. И Аня в голос сокрушалась, что не умерла сразу в машине. Бесчувственные ступни, спичечные икры и дикая боль в каждой кости.
Но Фиру это не волновало. Все ее нереализованные медицинские мечты и приобретенные навыки многодетной матери обрушились на дочь. Она начинала с массажа, потом таскала Анькины ноги в примитивной гимнастике. А когда та отворачивалась к стенечитала вслух вынесенные из местной библиотеки «Вопросы жизни» Николая Пирогова. После обеда и сна все повторялось по кругу.
Котя, я тебя умоляю, забери маму! Она меня замучила Замучила совсем. Своим бодром голосом, этими хиханьками, вычиткой врачебной, бульонами бесконечными Ну не помру я уже. Честно. Не в этот год. Дайте покоя. Дайте мне время
Как тогда в санатории? с готовностью переспросил Котька.
Анька помрачнела, но Котька этого заметил.
Точно. Как тогда в санатории. Но как тогдабольше не будет
Именно там, в закрытом номенклатурном санатории для политкаторжан она познакомилась со своей первой и единственной любовьюМаксом Дейчем. Тот злополучный аборт и его сегодняшнее равнодушие не давали ей ни дышать, ни жить обычной жизнью. Она горела неугасимым синим пламенем обиды и яростина него, на себя. Бесконечно перебирая в голове вариантыгде не то сказала, где недожала, что пошло не так, а что было бы, если И это «если» болело сильнее сломанных костей.
Фира пришла как обычнопосле утреннего обхода. С привычным одесским радушием, подарками и шуточками она влюбила в себя все смены и врачей, и младшего персонала. За эти пару недель она стала своей в этом проклятом госпитале.
Вытащила чугунок:
Я принесла тепленькой картошеньки! Со сливочным маслом, как ты любишь!
Не хочу «картошеньки»! Мама, ну пойми!
Ну тогда эклер с заварным крэмом. Я не видела еще баб, которые бы отказались от моих эклеров. Ты не представляешь, как их сложно готовить в печке!
И тут Анька взорвалась:
Мама, ты так и не выросла! Где ты застряла? В детстве? В переезде в Одессу?! В куклы недоиграласьвот сейчас мы больному мишутке дадим конфетку, и он сразу выздоровеет!.. Мама, ноги не ходят, все срослось углами, я инвалид! К тому же чахоточный! Смирись уже, что торт не поможет! Ну судьба у меня такая!