Хоть бы выжили, хоть бы выжили Пожалуйста, хоть кто-нибудь шептала она, поднимаясь по качающейся уцелевшей чугунной лестнице. Лестница расшаталась, металл кое-где прогнил. Анька уцепилась за перила. Лестница, по которой она полжизни гоняла тысячи раз в день, вдруг стала висячим мостом между сегодня и вчера. Она шла в свое прошлое, замирая на каждой ступеньке. Чтобы лестница перестала дрожать и раскачиваться вместе с ее сердцем. Анька сглотнула.
Та же занавеска на дверях. Она стукнула в косяк.
Да! Кто?! Да кого там принесло?! раздался знакомый стальной голос Женьки.
Анька осела на стоящий у двери сундук. За эти простые двадцать три ступеньки она ослабела, как будто силы вытекали с каждым шагом.
Шоб ты всралсяи воды и не было! Занавеска распахнулась. На пороге с руками в тесте по локоть стояла ее сестра. Женька повернула голову.
Анька?! Анечка!
Женька бросилась обнимать ее, смешно отставляя в стороны ладони.
Анька вернулась!
На ее вопли выскочила Нюся Голомбиевская и, сжав обеих вместе с тестом в объятиях, в голос зарыдала:
Девочка наша вернулась! Слава Богу!
Женька, хватая ртом воздух, вырвалась из Нюсиного декольте:
Нюся! Я ж задохнусь! И тебя всю вымазала!
Молчи, малахольная! Имею право! Я вам всем жопы мыла и на руках качала! Тем более на спине вымазаламне не видно, всхлипнула Нюся и принялась трясти Аньку:
Деточка, ты где ж была? Ни слуху ни духу!
Аня нахмурилась:
В Крыму я была.
И почти беззвучно добавила:
В подполье. Жень, что с Ваней?
Живой-здоровый! В Хабаровске с Ксеней до сих пор. Пошли в дом.
После прочтения письма и телеграммы из Хабаровска, после нагретой выварки и купания в горячей воде, после праздничного обеда сестры, как 30 лет назад, вытирали намытую в тазу посуду до скрипа. Женька с полотенцем через плечо и беломориной во рту оглянулась на Аню, переставшую метать тарелки. Та, опустив ладони меж колен, сидела скрючившись и уставившись в одну точку.
Ань? окликнула ее Женька. Та молчала и продолжала легонько раскачиваться. С пальцев капала вода на пол и на тапочки.
Женька повела бровью и молча вышла в комнату. Вернулась с бутылкой абрикотина и двумя стаканами. Плеснула на дно янтарно-ароматной спиртовой настойки и подвинула стакан сестре:
Ну давай Что там у тебя стряслось?
Анька молчала, не мигая глядя в одну точку.
Изнасиловали? Фашисты? Наши? Ну! Женька поморщилась и отхлебнула из своего стакана. Живая, целая, и на том спасибо. Ребенок жив, да чего ты?
Анька, не глядя на Женю, задумчиво произнесла:
А говорят, снаряд в одну воронку дважды не падает Они его выкинули
Кого выкинули?
Выкинули как собаку, как хлам! закричала она шепотом. Прямо в теплушку! Как скот! И на рудники увезли! Больного! Без вещей, без еды Ы-ы-ы-ы
Анька по-детски скривила рот и наконец зарыдала.
Женька присела у ее ног:
Кого выкинули-то? Ты можешь нормально сказать?! Ты что, еще кого-то родила?
Анька отрицательно замотала головой.
Чекиста твоего, что ли? Он что, жив еще? Так его ж расстреляли вроде давным-давно?
Не чекиста, Борьку, Боречку-уу
Какого Боречку?!
Борю-ю Вайнштейна
В смыслеБоречку? Он что, живой?! Ну?!
Анька взяла у Жени из рук не стакан, а бутылку и, запрокинув голову, сделала несколько глотков, поперхнулась и опустила ее на пол.
Уверена, теперь точно нет.
Не останавливаясь на таких мелких подробностях, как перевозка золота и бриллиантов, Анька, слабея и пьянея, рассказала, что это Боря ее спас после аварии, что потом они случайно встретились в Крыму и незаметно начался роман
Женька поджала губу:
Да уж могла бы и рассказать, что Борька жив
Да тебе зачем? Ты замужем, счастлива.
Моим врагам такого счастья, буркнула Женя. А дальше-то что? Это у него ты всю войну просидела?
Анька шмыгнула носом и кивнула.
Я, я не в подполье я тифом заболела во время эвакуации, спаслась чудом а потом Борины татары меня увидели и ему сказали и он меня забрал и-и-и И я не была ни в каком подполье! Господи, какой позор! Я должна была родину защищать, а сидела как крыса позорная в доме. На улицу ночью выходила Боря запретил. Он сказал, что меня тут каждая собака знает, и как коммунистку сразу расстреляют. Что он потом партизан найдет, а я я я испугалась Он сказал: СдохнешьВаня сиротой останется. Мне его не отдадут. Ты должна сохранить себя ради нашего сына
Так Ванька от Вайнштейна? Женя окаменела. Вот это поворот
Анька не услышала ее и продолжала рыдать:
А ясволочь, согласилась, но я даже не знала, жив ли Ванечка и сидела, спряталась, не сражалась. Боже, какой кошмар!
Да какой кошмар, мишигинер! Женя твердой рукой абсолютно точно разлила остатки самогона по стаканам. Повезло тебе. Выжила. На курорте. С едой, водой, в тепле, да еще и с хахалем своим под боком. Позора не терпела, с врагом под одной крышей три года не жила, плевки в спину не получала, как румынская подстилка. Ты даже не представляешь, что здесь творилось. А у меня нож под рукой, и ствол Петькин. И одно движениеи нет их. А ты не можешь, потому что детей убьют. И живешь с этим ножом в сердце. И этим тварям в кабаке жратву подаешь, потому что детей кормить нечем. И ненавидишь всех. И себя, и мужа, и детей, из-за которых ты связана по рукам и ногам Партизаны? Видела я их. В том же кабаке, который твоя сестра держит, а тебе гроши платит. Одна радостьобъедков с тарелок немецких набрать и домой отнести. У нас малый Ижикевич больше герой, чем они. А еще тебя, блондинка, на расстрел не уводили из-за того, что мама еврейкой была, потому что у тебя три комнаты и тряпки довоенные. А потом, после освобождения, ты на допросах не стучала зубами от ужаса, объясняя смершевцам как посмела жена чекиста жить в одной квартире с оккупантами! Не гневи Бога, страдалица!..
Женя Он сотрудничал с немцами, наконец выдохнула Аня и пошла красными пятнами, а я знала!.. Знала и не сообщила после освобождения.
А что ты хотела? Вором был, вором и остался. За что ему советскую власть любить? Что его батю шлепнули? Я тебя умоляю! Боря всегда на гешефтах был. Ему все равно, с кого бабки брать. А что выкинулитак и понятно. Ты чего хотела? Чтоб орден за твое спасение выдали? Сотрудничалполучил! И вообще, Женька прищурилась и понизила голос: Ты труп его видела? Похоронку получила? Так не вой! Он живучий, как клоп. Тогда от расстрела спасся, а в Азии, или куда там их увезли, и подавно выживет. Не гимназистка.
Анька всхлипнула и обняла Женю. Та осторожно похлопала старшую сестру по плечу:
Иди ложись, я постелила. Иди. Уже все хорошо. Она отодвинула от себя Аню и понизила голос: И не трепи никому ни про Борю, ни про свои посиделки, если хочешь Ваньку дождаться живой. В подполье былаи все. Никто сейчас доискиваться не будет. Не до тебя сейчас.
Когда Анька ушла в спальню. Женя забрала ее недопитый стакан и, закурив, медленно отпила.
Вглядываясь в черные дворовые тени и редкие звезды над крышей Гордеевской квартиры, она прошипела:
Ах ты ж шалава От Борьки моего у нее сын. Ну-ну
Евгении Ивановне Косько не нужен был Вайнштейн. Тем более вне закона, тем более после всего пережитого с Петькой. Но тут был вечный сучий женский кодекс, который четко сформулировала Лидка: «Мы не отдаем свою собственность. Даже ненужную». Анька нарушила все женские понятия, закрутив с Борей и даже не спросив, не узнав ее мнения. Она-то видела, как Женю штормило после расстрела Вайнштейнов. Это она, Женя, козырная Шейне-пунем, красивое личико, а не блеклая Анька. Это ради нее Борька потерял Одессу и карьеру. Ради нее, а не Ани. И не важно, что прошло почти двадцать лет. У женской ревности и обиды нет срока давности.
Вор у вора
В родной горотдел НКВД Василий Петрович по кличке Ирод пошел в начале июняпочти через два месяца после освобождения Одессы. Он достаточно точно рассчитал срок, за который его коллеги примут огромное количество отчетов о героической деятельности в период оккупации, рапортов о верности и любви к Родине, доносов и заявлений на друзей и соседей и просто устанут от количества и однообразия этих бумаг.