Кто там? послышался недовольный визгливый голос жены соседа.
Это твой сосед, ответил Платон и еще раз стукнул по стене злобно, позови своего Семена сюда!
Встряхивая своей единственной рукой с волос и с бороды ячменные ости, из-за угла пристройки появилась фигура Семена. Не здороваясь, видимо для того, чтобы не подавать руку соседу, прямо на виду у него он стал мочиться на угол своего гумна, встав боком к Платону.
Что надо? выдержав паузу под грозным взглядом Платона, наконец Семен выдавил из себя слова.
Что ж ты озлобился на меня, Семен? поведение соседа немного позабавило Платона, и он решил не начинать разговор сразу с выяснения вопроса относительно наглого нарушения межи. Вместо того чтобы по-соседски поздороваться, ты начал опорожнять свой мочевой пузырь. Тебе от этого стало приятно?
А то? с издевкой ответил Семен, поправляя свой пояс, смастеренный из старых вожжей, на кафтане.
Ну ладно Бог тебе судья, махнул на него Платон, но скажи мне: зачем ты вырубил сирени и шиповники, посаженные Катей, на моей земле? В Писании сказано, что тот, кто нарушает межу, приравнивается к убийству человека, а ты нагло перешел границу, которую проложили наши родители и еще вырубил единственную память о моей первой жене. Ладно, ты меня ненавидишь, хотя непонятно за что? Но неужели память о Кате тоже для тебя ничто? Мы же с тобой вместе гуляли на нашей свадьбе что на тебя нашло, Семен?
Не знаю, о чем это ты говоришь? равнодушно ответил Семен. Начнем хотя бы с того, что мне твой брат разрешил в начале лета построить гумно в эту сторону. Я забоялся снести старое, не построив нового, вот и попросил у Николая сделать именно так, как сейчас есть. Тебя же не было в деревне со времен начала войны, говорят. А брат твой вообще мне сказал, что ты укатил к немцам жить. А тебе, Платон, все мало, смотрю! Ты за время войны столько нахватал, что хватит на тысячу лет жизни, а я вернулся из войны калекой в марте этого года, а в доме дети жрут лепешки из желудей пополам с лебедой! И ты меня еще укоряешь, что на пустыре, который никому не нужен, я сделал пристройку к своему овину? И ты меня обвиняешь в смертных грехах? Тебе земли мало?
Не в земле дело, Платон уже начал жалеть, что позвал Семена, а в памяти Кати. Ты мог с таким же успехом пристроить гумно к овину с другой стороны, но ты же злонамеренно вырубил сирени и шиповники скажешь не так? Катя похоронена на чужбине, а это место для меня было вместо ее могилы.
Ахинею несешь, Платон, так же равнодушно ответил Семен. Это всего лишь были одичавшие кусты, затоптанные козами да овцами. Да еще наши молодцы щупали баб здесь ночами какая тут уж память? Ладно, у меня времени нет с тобой балагурить.
Смотри, Семен: этот твой сарай находится на моей земле и законы никто не отменял, спокойно, но с угрозой ответил Платон. Так что на самом деле он мой: захочу возьму лом и снесу прямо сейчас, захочу подпалю к чертям собачьим!
А ты меня не пугай, Платоша, так же в тон ему грозно ответил Семен. Думаешь, у меня от твоих слов поджилки затряслись? Как бы не так! Я и с одной рукой метко стреляю из винтовки если что. А старые законы уже того нет их! Как и нет старой власти. Иди, поговори со своим братом он тебе объяснит, какие нынче законы, а у меня снопы сушатся. И смотри, Платон: подойдешь к моему овину убью! Я к тебе не лезу, но и ты не лезь ко мне!
Семен повернулся спиной к Платону и исчез за углом своего гумна. Платон в задумчивости постоял после ухода своего соседа еще с минуты три и затем медленно зашагал вниз к дому. Уже подходя к калитке забора, Платон чуть не ойкнул, встретившись взглядом со своим братом, который сидел на жерди изгороди возле дальнего углового столба рядом с домом в тени нависших веток старой черемухи. У Платона после неприятной перепалки с соседом не было никакого настроения сейчас беседовать с Николаем, но просто пройти также было невозможно. Он подошел к брату и, пройдя молча мимо него, нырнув между второй и верхней жердинами изгороди, уселся на доску импровизированной лавки, кем-то прикрепленную скобами к стволу черемухи с одной стороны и к старому пню клена с другой.
Здорово, Николай, поздоровался Платон так, как будто бы сказал сам себе. Ты слышал весь наш разговор с Семеном?
Здравия желаем, таким же тоном ответил Николай. Да, слышал.
Братья замолчали. Со старой черемухи под порывами ветра осыпалась пожелтевшая листва, подчеркивая своим еле слышимым шорохом это напряженное молчание между родных по крови, но врагов по духу мужчин.
Тебя, Колька, все же потянуло поговорить со мной наедине после долгой разлуки или же у тебя есть иные причины, спросил Платон через некоторое время.
Николай опешил от, казалось бы, простого на первый взгляд, вопроса. Он вздрогнул, и жердина, на которой он сидел, чуть покачнулась. Платон по легкому колыханию этой жердины все понял и стал ждать, что же ответит брат на его вопрос.
Я засиделся сегодня у Степана в сенцах в сушиле овина, начал уклончиво Николай, и так там и остался ночевать. Товарищ мой, Ян Лоозе, поскакал в соседнюю деревню по делам, а мне стало так неохота в осеннюю ночь выходить из теплого сушила, что просто смерть. А утром Степан мне сказал, что к тебе приехал мельник Малинин, и я решил поглядеть, чем вы тут занимаетесь. Зачем это он у тебя сына забрал?
Матвей сам захотел прокатиться с ним, настороженно ответил Платон, скоро они должны вернуться. Провизию нам Петр Кириллович привез. Тяжело старику в одиночестве. А твой этот якобы «товарищ» чьих будет? Фамилия странная латыш, эстонец? Да и какие дела у него в наших селах ночами? Странно и непонятно.
Ты же умный Платон, все так же глядя в противоположную сторону от своего брата сказал Николай, неужели ничего не понял до сих пор?
И что я должен был понять?
А то, что власть царя уже давно сгинула, и власть Керенского висит на волоске, Николай повернул голову в сторону Платону и посмотрел ему пристально в глаза. Теперь власть переходит к нам.
К «нам» это к кому, чуть насмешливо спросил Платон.
К народу, презрительно ухмыльнулся на улыбку брата Николай, а мы большевики и социал-демократы и есть представители нашего народа.
И кто, по-вашему, есть ваш народ? Или вы сами за себя решили, что являетесь настоящей народной властью. Что-то я не помню, чтобы меня спрашивали.
А вас никто и не спросит, перебил его Николай. У вас уже была власть и что вы с ней делали, а? Вам нужна постоянная война то с Японией, то с Германией, чтобы увеличивать свои капиталы. Притом заметь, что это не они нападали на нас, а мы лезли в войну. Я вот проливал кровь под Порт-Артуром, потом меня морили газом в польских болотах и кому это было надо? Миллионами клали народ, не спросив его: нужна ему эта война или нет? Теперь наступают иные времена: все старое будет уничтожено раз и навсегда, и войны прекратятся.
Что за сказки ты рассказываешь, Колька? рассмеялся Платон. Ты это серьезно мне говоришь или тебе приснилось сегодня от угара в овине у Степана? Под «уничтожением старого» ты что подразумеваешь, интересно?
Уничтожение это уничтожение, строго ответил Николай, не обращая внимания на смех брата. Что тут можно иное подразумевать.
То есть ты хочешь убить меня, мою жену, моего сына, и от этого жизнь народа тут же станет лучше?
Ты берешь через край, но в целом суть ты высказал правильно, мрачно выдохнул Николай.
То есть все, кто не примет вашу идеологию «новой» жизни, будут расстреляны?
Ну почему так радикально? Конечно, самых ярых придется пустить в расход, а тех, кто, ничего не делая, всю жизнь сладко жрал и пил шампанское, отправим в специальные лагеря работать, чтобы они были ближе к народу и через труд постепенно встали на путь исправления.
Ну да, тихо про себя стал говорить Платон, не обращая внимания на дальнейшие слова брата, вот значит, почему вам Христос не угодил, а ведь он был больший коммунист, чем вы, так называемые большевики.
Бога нет, услышав слова Платона, прервал свою речь Николай, а все церкви мы разрушим и вместо них построим школы, библиотеки, большие дворцы для народа.