Офицеры притихли, в недоумении переглядываясь. И тут с высоты в снег бухнулся беркут с торчащей в боку стрелой. Прямо под ноги фельдмаршалу.
Миних опешил. Полковник Олонецкий поднял тушку:
Отличный выстрел, Ваше высокоблагородие.
Кто стрелял?! повторил фельдмаршал, но в голосе его уже не чувствовалась угроза, Ну, признавайтесь, черти полосатые! За такой выстрел обещаю помиловать!!
Из-за спин офицеров протиснулся вперёд молодой парнишка, в овечьем полушубке. Офицеры загудели, не понимая, как он оказался среди них.
Кто таков? спросил Миних, удивлённо приглядываясь, и вдруг лицо его вытянулось, Кадет Лопухин???
Так точно, Ваше высокоблагородие.
Вот так новость! Это что такое?? Какого чёрта ты здесь делаешь?!!
Ванька понуро опустил голову. У фельдмаршала начали раздуваться щёки от гнева. И он обратился к офицерам:
Господа!! Это возмутительно!! Вы только посмотрите, какова дисциплина у наших будущих офицеров! и ткнул пальцем в Ивана, Я запретил этому кадету участвовать в походе, а он тут как тут! Пожалуйста!! Сбежал из Академии!!
Во даёт! присвистнул кто-то из толпы.
Отчаянный парень.
Но фельдмаршал не разделил их восторга:
А что полагается за бегство? А, Лопухин?! Отвечай!!
Отчисление, тихо пробормотал Ванька, пряча глаза.
Ну, так вот ты отчислен!! беспощадно констатировал Миних, Сегодня же! Сию минуту! Вон!! Чтоб духу твоего не было! Ни здесь, ни в Академии!! Позор!!!
Полковник Олонецкий неожиданно вступился за мальчишку:
Ваше высокоблагородие, осмелюсь заметить, что позором для бойца считается бегство с поля битвы, а не наоборот.
Вы что же, намерены его защищать?! побагровел тот.
Олонецкий пожал плечами:
Но каков выстрел! А?! Таким учеником Вы, Христофор Антонович, можете только гордиться! Ведь превзошёл самого учителя.
Миних бросил взгляд на подстреленного беркута:
Это да, нехотя согласился он, Стреляет он отменно.
Ваше высокоблагородие, подал голос Ванька, Вы же при всех обещали признавшегося в выстреле помиловать. А слово командира нерушимо!
В строю офицеров пронёсся весёлый гомон. Олонецкий не сдержался и рассмеялся басом:
А он и соображает неплохо!!
Следом рассмеялся и сам Миних:
Ну, стервец!! А? Гляди-ка, подловил меня на слове!
Оставьте его, Ваше высокоблагородие, подсказал Олонецкий.
Остальные офицеры поддержали:
Оставьте! Христофор Антонович!
Бедовый парнишка!
Миних погрозил Лопухину пальцем:
Так и быть, остаёшься. Но до первого предупреждения!!
Ура-а-а!!! возликовал Ванька, Христофор Антонович, я не подведу!!
И помчался со всех ног к лагерю сообщить радостную новость Василию.
Очень скоро прусские вельможи Мемеля и близлежащих угодий, терпя невероятные убытки от истребления дичи в их лесах и уничтожения деревьев, пошли к Миниху на поклон, упрашивая встать лагерем подальше от прусской границы, но он остался глух к их стенаниям.
Тогда ущемлённая аристократия обратилась с письмом к Фридриху-Вильгельму, умоляя короля защитить их от «неприятного соседства» с русским войском. И под давлением собственных подданных, кайзеру пришлось пойти на уступки: он дал добро на проход людям и повозкам с поклажей, но оставил запрет на провоз пушек.
Миних, прочтя это уведомление, в гневе выругался крепким словцом. Но делать нечего. Пришлось отправлять артиллерию в обход, а самому двигаться к Данцигу налегке.
императорский дворец
Бюрен сидел в кабинете, задумчиво уставившись в одну точку. Ноги его были вытянуты, руки безвольно свисали с подлокотников кресла. Во всём его облике читалась чудовищная усталость.
День за днём, год за годом неотлучно находиться «при особе её императорского величества» и при этом не надоесть, не вызвать раздражения работа нелегкая; рутинные будничные проблемы и бесконечные церемонии. Переезды, прислуживание за столом, надзор за подчиненными и слугами. Не холодно ли в спальне; не заменить ли лакея, чья неловкость была замечена во время обеда; каких лошадей и карету подать завтра на выезд; кого из придворных взять с собой на лето в Петергоф; каковы причины отсутствия одной из фрейлин; кого из желающих сегодня стоит допустить к государыне, а кого придержать под благовидным предлогом.
И за этими повседневными хлопотами нужно всегда выглядеть свежим и быть одетым к месту, вовремя замечать перемены настроения государыни, развлекать её приятными сюрпризами. И, несмотря на эти успехи, всё время ощущать себя под прицелом придворного общества, постоянно чувствовать дыхание в затылок соперников. И конкурентов нужно вовремя выявлять и устранять, но отправлять их не на плаху, а на почетные посты вдали от двора. И делать это столь изящно, чтоб не навлечь гнева государыни.
Когда-то в Митаве он блестяще устранил со своего пути старика Бестужева и на какое-то время стал единственным повелителем сердца будущей императрицы.
Впрочем, в первый же год царствования Анны, его напористо стал теснить Ягужинский. Этот человек обладал невероятной мощью! И как тонко Бюрен смог от него избавиться. Потребовалось всего-то напоить новоявленного графа и подзадорить слегка, чтоб тот обругал прилюдно Остермана. Канцлер не стерпел обиды и уговорил Анну выслать сквернослова в Берлин.
Казалось бы, путь расчищен! Но, тут нарисовалась фигура нового соперника Миниха, который так преуспел, что чуть не вытеснил фаворита из спальных покоев государыни. Забросал Анну дорогими подарками, вскружил голову всевозможными талантами. И вновь он, Бюрен, хитро избавился от конкурента, спровадив за орденами на войну.
Свобода?! Не тут-то было! Воюя с авангардом; ярким, смелым, рвущимся в бой, он проглядел того, кто всё это время оставался в тени и даже не раз выступал союзником в борьбе с соперниками. Он был незаметен в их блеске, не виден за их широкими спинами, не слышим в их шумном гомоне. А теперь, на расчищенном поле, вдруг обозначился во всей красе.
Остерман!!
Об эту фигуру можно сломать хребет. Его не выпроводишь за границу; он надёжно прикрыт болезнью, имеющей привычку к обострению в ответственный момент. Его не отправишь на повышение; он и так негласно правит всем! Его не подведёшь под ссылку; он слишком хитёр. Не вынудишь к скандалу; он безупречно владеет собой. Он просто монстр!!
С ним лучше дружить. Но о какой дружбе может идти речь, если у обоих на кону одна и та же ставка безграничная власть.
Два года назад, в преддверии дележа польского наследства, Левенвольд-старший, по указке Остермана, привлекая Пруссию и Австрию в союзники, раздавал авансы от русской императрицы; цезарю Карлу была обещана в снохи племянница государыни Анна Леопольдовна. А кайзеру Фридриху-Вильгельму в случае успешного исхода дела позволялось выдвинуть младшего сына на вакантный пост герцога Курляндского.
Но по ходу дел положение переменилось. России не хотелось терять влияние в Курляндии. И когда прусский король выразил недовольство кандидатурой саксонского курфюрста на польскую корону, Бюрен уговорил Анну отказаться от обещаний, данных кайзеру.
Он лично поехал в Дрезден и от лица императрицы провёл переговоры с курфюрстом. Результатом стала договорённость, что Россия военной мощью помогает курфюрсту получить польскую корону, а тот, став королём Польши, обещает сохранить автономию Курляндии под контролем России. И, кроме того, выхлопотал у курфюрста (небывалым красноречием и большими деньгами), чтоб именно его, Бюрена, в дальнейшем бы выбрали герцогом Курляндским.
Но, как известно, шила в мешке не утаишь! Новость просочилась за пределы границ и достигла ушей прусского короля. Тот посчитал себя оскорблённым, и заявил, раз союзники нарушают условия прежнего договора, то и он вправе менять свои решения. И, коли он не поддерживает саксонского курфюрста, то и содействовать армии, стремящейся возвести его на польский престол, не обязан. А посему объявил нейтралитет и запрет на прохождение войск через прусские владения.
Миниху в ходе переговоров у стен Мемеля удалось, с помощью Ягужинского, прояснить истинные причины уклонения Фридриха-Вильгельма от «союза чёрных орлов», и он не замедлил сообщить государыне Анне Иоанновне о том, что кайзер обижен, и ЧТО именно является поводом для этой обиды.