Мои люди донесли мне о том, что обер-егерместейр и кабинет-министр Артемий Петрович Волынский, президент коммерц-коллегии граф Платон Мусин-Пушкин, секретарь кабинета министров Иоганн Эйхлер, архитектор Петр Еропкин, адмирал Федор Соймонов, Андрей Хрущев, Жан де ла Суда составили заговор против тебя. Понимаешь?
Заговор?
Именно так. Они желают сместить тебя, Остермана, Левенвольде, меня, и других немцев при дворе и заменить их русскими.
И как он собирается это сделать, Лейба? Не могу поверить, в то что этот донос справедлив. Волынский может мне помочь свалить Остермана. Это так. Но чтобы он интриговал против меня. На что он надеется? Занять мое место в сердце больной императрицы?
Нет, Эрнест! Императрицу Анну они уже почти списали со счетов. Они нацелились на Анну Леопольдовну.
Но она всего боится. Она и её муж стоят друг друга. Они и шагу не смогут ступить без моего слова. А ты говоришь, что принцесса Анна стоит во главе государственного заговора.
Бирен решительно не желал верить в возможность существования заговора Волынского. У него и без того проблем хватало.
Ты снова ничего не понял, Эрнест? Я не говорю что принцесса заговорщица. Я тебе говорю, что заговорщикВолынский. Я никогда не доверял этому человеку. Он хитер и коварен. Он жаждет власти.
А откуда у тебя сии сведения, Лейба? Ты словно сам побывал в доме у Волынского и про заговор все слышал? Я ведь знаю тебя, хитрый еврей! Ты ради своей выгоды кого угодно оговоришь!
Ради своей? Либман был оскорблен. Да я пекусь о твоих делах! О твоих!
Но и про себя не забываешь, Лейба.
И что с того? Я держусь у власти пока ты наверху, и я желаю за тобой место наверху сохранить. Я подкупил одного из доверенных слуг Волынского. Заговорщики от него не таятся. Он подает им вино и снедь разную, а они говорят! И ему лишь слушать надобно.
Но ты сказал, что среди заговорщиков Иоганн Эйхлер? Так? Мне это не послышалось?
Нет.
Но Эйхлер доверенный человек Остермана. И зачем ему желать несчастья своему господину и благодетелю? Пусть он не желает добра мне. Но Остерман!
Он метит занять более выгодное место при власти Волынского. Поверь, я слишком много заплатил крепостному слуге Волынского. И все сведения из дома его верные.
И как давно ты про сие знаешь?
Уже несколько месяцев. Но ранее тебе про то не говорил, а токмо за заговорщиками следил. Но сейчас пришло время нанести по ним удар!
И как? Что ты предлагаешь?
Я предлагаю тебе временно поддержать Остермана против Волынского. Пусть никакой из прожектов Волынского не пройдет. А он скоро станет их предлагать императрице. И она станет его слушать!
Что? Бирон посмотрел на еврея. На Анну влияние имею только я.
Вот в этом и есть твоя главная ошибка, Эрнест! Волынский хитер и действует хитро, а не прямолинейно как ты. Ты слышал, что императрица любит слушать именно доклады Волынского? И знаешь почему?
Знаю. Говорит он просто и понятно, не то, что Остерман, ответил Бирон.
Она прочит Волынского в охранители империи при Анне Леопольдовне, ежели сама императрица умрет.
Бирон был неприятно поражен этими словами банкира. Но подумать про сие стоило. Он хоть и герцог Курляндии и Семигалии ныне, но среди русского дворянства авторитета большого не имеет. А вот Волынский русского корня, родня императрицы по линии Салтыковых. И если он возьмется за дело, то скоро поддержка русской знати будет ему оказана.
Либман понял, что в голове герцога происходит и спросил его:
Скажешь что я не прав, Эрнест?
Посмотрим! Я приду вместе с государыней на заседание кабинета. И сам послушаю, что скажет Волынский. И горе ему если он меня предал!
Рад слушать в твоем голосе твердость, Эрнест! Это нам сейчас и нужно. Время для доброты и мягкости прошло.
***
Год 1739, сентябрь, 12 дня. Санкт-Петербург.
Кабинет министров ея императорского величества.
Императрица на заседании кабинета присутствовать отказалась. Ей надоели беспрерывные рассуждения графа Остермана о политике. Она была больна, и она устала от бесконечных коньюктур европейской политики.
Россия вела тяжелую войну с 1735 года и за то время больше 100 тысяч человек в землю легло, а результат войны в чем? Ни новых земель, ни приобретений, ни выгод каких России не светило, по словам Остермана. А ведь это он и Миних требовали от неё тогда ввязаться в войну. Они обещали ей славу великую и победы.
И где она слава?
Граф Остерман осмотрел всех, кто присутствовал на заседании и недовольно поморщился, когда взгляд его упал на герцога Бирона. Вот уже кого он здесь видеть не желал. Но выставить его за дверь не смог.
Маркиз де Вильнев способствовал составлению мирного договора, который мы обязаны обсудить и направить на подпись нашей всемилостивой государыне.
Остерман зачитал проект. По нему Россия отдавала все свои завоевания туркам. Русская армия оставить должна была крепости Хотин, Яссы, Кинбурн, Очаков. То есть все то, за что кровию солдат российских уплачено было столь высокую цену.
Но больше того сами русские возобновлять строительство крепостей на Таган-Роге более права не имели.
Укрепления крепости Азов были срыты, и Россия лишалась права свой флот на море Черном содержать. Все товары, что русские куцы сим морем перевозить пожелают, должны были перевозиться на турецких торговых кораблях, и доход от того в турецкий карман шел.
Его величество султан Османской империи при посредничестве посла Франции маркиза де Вильнева, милостиво согласился паломников российских идущих в Иерусалим на поклонение святыням пропускать.
И это все? спросил кабинет-министр Волынский, когда Остерман закончил читать.
Да. И лучшего мира нам не получить, господа министры. Флот Швеции может в любой момент выйти из гаваней и быть у нас в Петербурге! И для того нам наша гвардия в полном составе здесь надобна! Войну с турками следует заканчивать!
Волынский должен был со словами Остермана согласиться. Положение складывалось такое, что мир России был нужен.
Вы что-то имеете сказать, господин Волынский?
Нет, граф. Вы правы. Мир нам необходим. Хотя почета для России в том мире нет. Этот договор почти тот же, что в 1711 году был заключен императором Петром Великим с султаном, и получившим название мира Прутского.
И что с того? Что вы имеете сказать, господин кабинет-министр? Остерман стал проявлять нетерпение.
Только то, что тогда армия Петра в клещах турецких оказалась и выбора у императора не было, как мир тот заключить. Но сейчас Миних побеждает и турок гонит, господин Остерман, смело ответил Волынский.
Но вы согласны с этими статьями или нет? Это заседание кабинета для решения дел важнейших! И извольте говорить прямо, господин Волынский.
Я согласен!
А вы господин Черкасский? Остерман посмотрел на князя.
Я согласен. В том есть необходимость государственная. И сии статьи ратифицировать надобно и мир скорее при посредничестве Франции заключить.
Тогда сей проект, я направлю самой государыне для высочайшей апробации. А вы господин герцог имеете, что сказать? Вы ведь здесь именем государыни присутствуете.
Я в дела кабинета министров государыни нашей вмешиваться не могу. Я герцог Курляндский. Но государыня по болезни своей присутствовать сегодня не может. И я доложу её величеству о решениях кабинета.
Сие могу сделать и я, господин герцог.
Я не посягаю на ваши прерогативы, граф. Вы свой проект сами императрице представите. Но вы, я надеюсь, разрешите мне посетить нашу государыню сегодня?
Остерман смерил герцога ненавидящим взглядом, и ничего на сие замечание герцога не ответил.
В этот момент двери в зал отворились. Вошел флигель-адъютант императрицы барон фон Бюлов. Он направился к герцогу и что-то прошептал ему на ухо.
Бирон услышав это поднялся со своего места и произнес торжественно:
Господа! Только что стало известно, что принцесса Анна Леопольдовна в тягости! Будет наследник престола Российского! По тому случаю всемилостивая императрица наша Анна Иоанновна назначает на сегодня маскарад с фейерверками пальбой пушечной!
Слава Анне!
Да здравствует императрица, Анна Великая!